Я качаю головой.
Кэплан протягивает мне полотенце.
– Прости, – говорю я.
– Не извиняйся. – Кэплан ведет меня через дом и парадную дверь на улицу. Я сажусь на бордюр, меня еще немного потряхивает, а еще становится холодно. И я чувствую себя глупо.
– Я…
– Пожалуйста, Мина, хватит извиняться.
– Но мне есть за что.
– Если уж кому и надо просить прощения, так это мне. Это я заставил тебя прийти.
– Глупо получилось. Никто меня не задирал. На меня не вылили свиную кровь.
– Ну да, только водку.
– Было здорово. Все веселились. А я все испортила.
Мы сидим молча. До нас доносятся звуки вечеринки.
– Со мной уже давно такого не случалось, – говорю я.
– Это из-за запаха?
– Да, наверное. – Я опускаю голову между коленями.
– Я могу прикоснуться к тебе?
– Да, – отвечаю я земле. – Сейчас все нормально.
Кэплан опускает руку на мою спину и начинает массировать ее широкими круговыми движениями.
– Я могу спросить тебя кое о чем?
– Конечно.
– Ты поэтому не хочешь учиться в Йеле? Потому что все это случилось с тобой во время той поездки с семьями друзей отца?
– Не знаю. Да, наверное. Он там учится.
Рука Кэплана замирает на моей спине.
– Сейчас он на третьем курсе, а значит, в следующем году все еще будет там.
– Я думал… Ты никогда ничего толком не рассказывала. – Голос Кэплана звучит как-то странно, искаженно. Это пугает меня. Я решаюсь поднять на него глаза.
– Ты никогда не говорила, что знаешь его, – продолжает Кэплан. – Я думал, это какой-то незнакомец. Кто-то из тех, кто остановился в том же отеле.
– Я не очень хорошо его знала, – отвечаю я. – Но да, он один из тех детей. Поэтому он и провожал меня до номера. И поэтому… Не смотри на меня так. Иначе я расплачусь.
Кэплан словно язык проглотил.
– Кэплан, не вздумай плакать, черт тебя подери!
Его руки обвиваются вокруг меня. Помедлив, я опускаю голову ему на плечо. Если бы не Кэплан, не знаю, как и когда я бы снова научилась позволять людям касаться меня.
– Их гребаная открытка на Рождество до сих пор висит на нашем холодильнике, – говорю я и начинаю смеяться.
– Боже, Мина!
– Ну это же смешно!
– Что тут смешного?
Когда я перестаю смеяться, Кэплан спрашивает:
– Зачем ты вообще подавала туда документы? Если знала, что он там учится?
– Я не думала, что меня примут.
Теперь Кэплану приходится ждать, пока я поплачу.
– Знаю, все посчитали меня неадекватной, когда я не стала подавать документы в другие университеты. Но я уже сказала тебе. Мичиган не был запасным вариантом. – Я рада, что моя голова лежит на его плече и он сейчас не может видеть мое лицо. – Я просто хочу быть там же, где и ты.
– А я хочу, чтобы никто из нас вообще никуда не уезжал.
Я слышу шорох колес по гравию. К нам стремительно приближается Куинн, спрыгивает с доски и подхватывает ее.
– Привет!
Кэплан не отвечает, я отодвигаюсь от него.
– Привет, Куинн.
– У вас тут все в порядке? – Он разглядывает нас в темноте.
– Да, все хорошо, – отвечает Кэплан.
– Как скажешь, – говорит Куинн. – Просто вон там, на подъездной дорожке, собрались девчонки, они перешептываются и смотрят сюда с таким видом, как будто это место преступления.
– Я просто как раз собирался проводить Мину домой, – объясняет Кэплан.
– Нет. – Я встаю с бордюра. – Вечеринка еще не кончилась. Возвращайся к Холлис.
– Все нормально, пойдем…
– Не будь тупицей. Ты не можешь уйти.
– Хватит уже. Я провожу тебя домой.
– Я и сама могу дойти.
– Знаю, что можешь, просто…
– Я могу проводить Мину?
Мы оба смотрим на Куинна.
– Ну если ты не против? – говорит он, засунув руку в карман и пиная кроссовкой бордюр.
Его плечи ссутулены, брови подняты. Он явно нервничает. Ни разу не видела, чтобы Куинн нервничал. Мне снова хочется смеяться. Я чувствую себя странно – забавно и легко, как будто плыву.
– Ты же только что пришел сюда.
– Да, но лишь затем, чтобы проверить, тут ты еще или нет. В смысле вы с Кэпом. Так что, если ты уходишь, мне с тобой по дороге. Ну почти.
– Хорошо, – отвечаю я.
– Ты уверена? – спрашивает Кэплан. Он тоже нервничает. – Я не собираюсь оставаться с ночевкой, так что забегу к тебе, когда вернусь домой…
– Нет, оставайся, – отвечаю я, складывая полотенце и отдавая его ему. – И передай Холлис, что я прошу прощения за то, что мне пришлось уйти. И за то… Короче, просто еще раз поздравь ее с днем рождения от меня.
– Ладно. – Кэплан продолжает стоять с полотенцем в руках.
Как только мы с Куинном выходим на дорогу, он возвращается обратно по подъездной дорожке.
– Итак, какого хрена ты вся мокрая? – спрашивает Куинн.
– Ох, это длинная и нудная история.
– И поэтому Кэплан так смотрел на тебя?
– Как?
– Как будто ты маленький птенчик?
– Да. Не знаю.
– Ты… ну, типа, хочешь поговорить об этом?
– Хм.
– Тебе не обязательно…
– Нет, все в порядке.
– Это не мое дело.
Последние фразы мы произносим одновременно. Я по-прежнему чувствую себя странно. Но не в плохом смысле.
– Нет, правда, все в порядке. Ничего такого, я просто перенервничала, – отвечаю я.
– Больше, чем обычно?
– Ты сейчас прикалываешься?
– Да, немного. – Уголки губ Куинна чуть-чуть приподнимаются. – Не смог удержаться. Но и просто спрашиваю.
– Кто-то вылил на меня водку. Я запаниковала, и мне пришлось принять душ, потому что это меня успокаивает. Вот почему я вся мокрая.
– Насквозь, – говорит Куинн. – Теперь понятно.
– Правда?
– Ну да. – Он пожимает плечами. – У всех нас есть свое странное дерьмо.
– Не думаю, что остальные из-за своего дерьма срываются и портят другим вечеринку.
– Сомневаюсь, что ты испортила вечеринку.
– Но зато точно опозорилась.
– Ну на прошлой неделе, на том же самом заднем дворе, я, пытаясь раскурить бонг, блеванул прямо у всех на глазах, потому что целый день бухал.
– Фу, какая мерзость!
– Зато тебе полегчало? – спрашивает Куинн. Вдруг свет уличного фонаря падает прямо ему на лицо.
– Знаешь, а вообще да.
– Помнишь, как в четвертом классе мисс Грант не разрешила мне складывать оригами во время теста, тогда я перевернул парту и меня отправили к директору?
– Да, помню.
– Вот видишь?
– Что ты хочешь сказать? Что все будут помнить об этом до конца своих дней?
– Нет. Что у всех нас свои тараканы.
– Спасибо, Куинн.
– Пожалуйста, Мина.
– И спасибо, что провожаешь меня до дома.
– Не парься.
– И еще спасибо, что пригласил меня на выпускной. Даже если ты просто прикалывался.
– Ты благодаришь за то, что мне искренне хотелось сделать, – отвечает Куинн.
Я искоса поглядываю на него. Его профиль вдруг резко выделяется в свете фар выскочившей из-за угла машины. Мы запрыгиваем на тротуар, и его рука ложится на мою талию, всего на мгновение. У меня сводит живот. Я боюсь, что это очередной приступ паники и заставляю себя расслабиться. Я не хочу испортить момент, когда в моей жизни наконец случается что-то хорошее – не масштабное или ужасное, не кошмар, не трагедия, а нечто приятное, нормальное. Стоит мне подумать об этом, и я чувствую себя глупо. Меня всего лишь провожают домой. Это просто парень. Просто Куинн.
В детстве Куинн был самым громким и самым неорганизованным из нас. Он рисовал на стенах, ломал вещи и опрокидывал чашку, стоило ему коснуться ее. У него были торчащие уши, острые черты лица и копна темных волос. Я и шагу не могла ступить, чтобы он не подставил мне подножку. Каждый мой ответ в классе сопровождался его хихиканьем. В то время он был для меня олицетворением маленького злобного эльфа.
Я встряхиваю головой.
– Ты дрожишь? – спрашивает у меня Куинн.
– Нет.
– У тебя мурашки!
– У меня нет…
– Есть, и твое платье еще не высохло.
Я смотрю вниз. Платье действительно мокрое. И просвечивает.
– Вот… – Он начинает стягивать свитшот. С ним поднимается и футболка, обнажая полоску красных клетчатых боксеров над поясом джинсов и кубики на животе.
– Я в порядке! – взвизгиваю я и тяну его руки вниз.
– Ладно-ладно! – Он смеется. – Больше не буду.
– Не будешь что?
– По-детски флиртовать с тобой.
– Ты и не флиртовал со мной, – отвечаю я.
– Вообще-то, флиртовал.
Мы идем молча. Я безуспешно пытаюсь придумать, что бы такое сказать, и то и дело обещаю себе, что обязательно что-нибудь скажу после следующего фонаря. После следующего поворота.
– Ладно, прости, я никогда больше не буду предлагать тебе свой свитшот.
– Дело не в этом. Мы просто почти дошли до моего дома.
– А на скейте доберемся еще быстрее. – В голосе Куинна снова звучат лукавые нотки.
– Я не умею кататься на скейтборде.
– Ты просто не пробовала.
– Я даже стоять не смогу на этой штуке.
– Конечно, сможешь. – Куинн опускает доску между нами. – Давай!
– Куинн.
– Просто встань. Он никуда не уедет.
Он берет меня за руки. Я встаю на скейтборд.
– Видишь? Легче не бывает! – Куинн начинает медленно идти, не выпуская моих рук.
– Так, а вот это уже детский флирт!
– Нет, – отвечает он, ускоряя шаг, – это ты едешь на скейтборде.
Я позволяю Куинну пройти еще несколько шагов, совсем не романтично цепляясь за него. Ладони вспотели. Я не могу смотреть на него, потому что слежу за своими ногами – нескладными, с разбитыми коленками – и его, обутыми в кроссовки. Он с удивительной грацией переставляет ноги, улица скользит мимо нас.
– Все, хватит. – Я спрыгиваю с доски, и Куинн бежит ловить ее.
– Ты просто нечто, – говорит он, трусцой возвращаясь ко мне.
– А ты идиот. – Я снова скрещиваю руки на груди.
Мы почти у моего дома. Я чувствую разочарование. Мы опять идем нога в ногу.