– А выглядишь дерьмово.
– Забавно. Потому что чувствую я себя отлично.
– Да вы, ребята, скоро опять будете вместе.
– Ну не знаю.
– К выпускному точно помиритесь. Готов поставить на это двадцать баксов.
– Транжира.
– Тогда спорим, что, если вы не будете танцевать на выпускном, я приду голым ниже пояса на вручение аттестатов?
– В брюках, но без трусов?
– В трусах, но без брюк.
Мы скрепляем пари рукопожатием.
– Ну и почему?
– Почему мы расстались?
– Это из-за того, что ты поцеловал Мину у всех на глазах?
– Не знаю.
– Правда?
Куинн по-прежнему держит руки в карманах, и голос его звучит совершенно обыденно, но он внимательно следит за мной.
– Потому что, знаешь, я хочу раз и навсегда все с тобой прояснить. У меня складывается такое впечатление, что ты, возможно… ну понимаешь.
– Возможно что?
Куинн вздыхает.
Сам не знаю почему, но мое сердце вдруг начинает биться быстрее.
– Если это действительно так, просто скажи мне. Скажи мне сейчас, и я уйду с дороги.
И тут перед моими глазами вспыхивают картинки: Мина на кухне; Мина плачет, подняв одну руку; Мина светится от радости; Мина говорит без умолку, задыхаясь от эмоций… и Куинн.
– Тебе не кажется, что, возможно… Она ведь не нравится тебе как девушка, да? – спрашивает он.
– Да.
– «Да», нравится, или «да», не нравится?
– Не нравится.
– Тогда почему ты поцеловал ее?
Я пожимаю плечами. Мне очень хочется, чтобы он довольствовался этим ответом и оставил меня в покое.
– Понятия не имею. Зачем мы вообще делаем то или другое?
– Что за хрень ты несешь, Кэп?
– Слушай, я просто повел себя как козел. Может, заревновал немного. Я не горжусь этим, но больше мне нечего добавить. Мина… Нет, без вариантов.
– Ты уверен?
– Да, уверен.
Он кивает:
– Мне жаль, что я так поступил.
– Дерьмо случается, – говорит Куинн. – Я вот поцеловал Руби на дискотеке в честь Хэллоуина в шестом классе.
– Когда я встречался с ней?
– Ну в тот день вы расстались.
– Первый раз слышу об этом.
– Так вот, я промазал мимо ее губ. Слишком поторопился. Но я пытался.
Куинн хлопает меня по спине и уходит, радостно подпрыгнув на углу улицы, и я невольно смеюсь.
В эту ночь мне снятся странные сны. Я путешествую на автобусе, типа того, на котором ездил в футбольный лагерь. Он уменьшается и увеличивается в размерах по мере того, как люди садятся и выходят. У меня такое чувство, что мы путешествуем по стране, штат за штатом, и люди покидают автобус один за другим. Я не знаю никого из пассажиров, но мне все равно становится не по себе каждый раз, когда кто-то выходит из автобуса. Я задаюсь вопросом, как долго ехать мне самому. Может быть, последней остановки не будет и я буду ехать вечно. Затем я слышу голоса, негромкие и спокойные. Я не слышу, о чем они говорят, но знаю, что это мама и Мина. Я встаю и начинаю искать их, но никак не могу найти. Я ищу их под сиденьями, в лабиринте ног и багажа. Во время поисков мне становится понятно, что я могу идти только вперед, в переднюю часть автобуса, но не назад.
Я просыпаюсь в поту, встревоженный. Во рту пересохло. Накатывают воспоминания о событиях прошлого вечера, и я переворачиваюсь на бок на тот случай, если меня сейчас вырвет. Тошнота отступает. Отбросив мысли о Холлис, я начинаю думать о том, как поцеловал Мину, – на данный момент это единственное, что можно попытаться исправить. Надо написать ей. А еще лучше прийти лично и извиниться. Я сажусь на кровати, и комната угрожающе накренивается. В углу под толстовкой я замечаю телефон. Добраться до него кажется невыполнимой задачей. И тут я понимаю, что Мина вообще-то рядом, внизу, вместе с мамой. Они о чем-то тихо разговаривают. Мама смеется. Я стараюсь разобрать слова. Мама говорит: «Я нашла это в его кармане. Правда, стирка его чуть не испортила. Я тоже обожаю “Хризантему”». Мина благодарит ее.
Когда я просыпаюсь снова, свет в комнате уже другой. На полу вибрирует телефон. Я смотрю на него и решаю спать дальше.
Мама открывает дверь в мою комнату.
– Привет, горе луковое.
– Не надо, – говорю я, но она все равно включает свет. – Гр-р-р.
– Тебе придется встать с постели, чтобы его выключить. – Мама подходит и садится на краешек кровати.
– Ну и что тебе рассказала Мина?
– Ничего. Она попросила не будить тебя, но передать, что ей нужно навестить бабушку с дедушкой, а там ей нельзя доставать телефон под страхом смерти.
Мама протягивает стакан воды и две таблетки обезболивающих. Я беру их.
– Тебе лучше проветрить. Здесь пахнет отчаянием.
– А ты не можешь?
– Поднимайся, милый. Тебе станет лучше. Поприветствуй новый день. Вернее, вечер. – Мама останавливается в дверном проеме. – А еще Мина просила передать тебе, что все в порядке. И что тебе не о чем волноваться.
– Кхм.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
– А ты выключишь свет?
Мама щелкает выключателем.
– Холлис бросила меня. Но это еще не все.
Мама вздыхает.
Она возвращается и убирает волосы с моего лба, потом открывает окно.
– Мне нужно в больницу. У меня двойная смена. Вы с Олли сообразите что-нибудь на ужин? К завтраку я буду дома.
– Ага.
– Прими душ. Сходи прогуляйся.
– Ничего не обещаю. И спасибо. – Я делаю еще один глоток воды.
– Мне нужно знать, нарушил ли ты комендантский час?
– Прости.
– Ладно. Минус один.
– И откуда ты всегда знаешь, что мне надо еще перед кем-нибудь извиниться?
Мама поднимает обе руки, а затем уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Когда я наконец встаю с кровати, на полке рядом с душем меня ждет еще одна таблетка обезболивающего.
Мы едем обратно домой, и от солнца у меня слезятся глаза. Родители отца живут в поселке для пенсионеров под названием Ривер-Хаус, который больше напоминает спа-центр. Городок, где расположен этот поселок, называется Гросс-Пойнт-Шорс. Да-да, именно так. Как по мне, бабушка с дедушкой еще вполне себе трудоспособные. Они все время чем-то заняты. Например, тем, что вмешиваются не в свои дела. Я моргаю от яркого света и стараюсь не обращать внимания на привычный страх, который вызывает у меня поездка по шоссе. Забавно, как можно смириться с плохим самочувствием. Как оно становится вашим другом. Я подумываю о том, чтобы попросить у мамы солнцезащитные очки, раз уж я за рулем, но, если честно, мне не хочется видеть ее лицо.
Когда мы останавливаемся на нашей подъездной дорожке, я замечаю на крыше под своим окном Кэплана. Он машет мне рукой. Я молча вылезаю из машины, не дожидаясь мамы, обрадованная тем, что у меня есть причина наконец покинуть ее. Кэплан оборачивается, когда я влезаю на крышу, и смущенно улыбается мне. Я сажусь рядом, на некотором расстоянии, но мои ноги свисают вниз рядом с его ногами.
– Так это правда?
– Что именно? – спрашиваю я.
– У нас все в порядке?
Его волосы мокрые и темные. Я чувствую аромат шампуня. На нем линялая красная футболка с длинными рукавами, которые он закатал до локтей.
– Конечно.
– Я этого не заслуживаю.
– Возможно.
– Слушай, Мина…
– Если ты начнешь извиняться, я столкну тебя с крыши.
– Я должен объясниться. Ты знаешь, у меня плохо получаются такие разговоры…
– Не надо ничего объяснять. Я все понимаю. Давай договоримся больше никогда не поднимать эту тему, хорошо?
– Знаешь, это как-то противоречит духу другой нашей договоренности – по поводу «не важно». Ты так не думаешь?
– Можешь сделать мне одолжение, хотя бы раз, и просто все забыть? Я же знаю, тебе не хочется говорить об этом еще больше, чем мне.
– Это да.
Он смотрит на другую сторону улицы, на свой дом, на солнце, которое наполовину скрылось за гребнем крыши.
– Я знаю, ты сказала, что все норм, но это как-то не особо ощущается.
– Не знаю. Я ничего такого не чувствую. Может, дело в тебе?
Кэплан смотрит на меня, такой ранимый и беззащитный.
Я сглатываю ком в горле и заставляю себя принять равнодушный вид.
– Ты меня поцеловал, но это ничего для тебя не значило, поэтому ты жалеешь меня. Но я говорю тебе, что все нормально. Все, точка. Давай больше не будем тратить на это время. – Я поплакала из-за этого накануне ночью, чтобы не разрыдаться прямо перед ним.
Но Кэплан продолжает смотреть на меня так, словно обдумывает что-то, прикидывая, как мне лучше это преподнести.
– Прости, – говорю я, – но мне больше не хочется мусолить эту тему. Сегодня был длинный день.
– И как прошел обед в самом модном круге ада, у Сатаны?
– Ох, как обычно.
– Нет уж, во второй раз это не проканает, – говорит Кэплан.
Я ложусь на спину и смотрю на зеленые деревья над нами.
– Они только и делали, что говорили про Йель. А когда я пыталась сказать, что еще не уверена, или поднять тему Мичигана, они лишь смеялись, словно это какая-то шутка. Они все твердили мне про какую-то внучку их друзей, которая будет там учиться с этого года, и все сватали мне ее в соседки по комнате. Ее зовут, и я сейчас не прикалываюсь, Арабелла Ван ден Герс.
– А что, похоже на имя какой-нибудь тусовщицы. Ну а что говорила твоя мама?
– Да ни хрена она не говорила.
Кэплан ложится рядом.
– Давай сбежим вместе?
Я молчу. Если я вытяну пальцы на руках, то коснусь его. Не знаю, правда, в каком именно месте.
– Они не могут заставить тебя учиться там, – продолжает Кэплан.
– Знаю. Но там казалось, что очень даже могут. На самом деле, как будто они уже это сделали. Как будто все уже решено. В какой-то момент бабуля даже расплакалась и сказала, что папа гордился бы мной, потому что я пошла по его стопам.
– И что ты ответила?
– Ничего. Я дочь своей матери.
– Не говори так.
– Ничего бы этого не было, если бы он был здесь. – Я сердито вытираю глаза. – А вообще, кто знает, как бы оно было на самом деле.