Горло саднит из-за дыма, на глаза наворачиваются слезы. Я отвечаю лишь через пару секунд:
– Честно, плохая мысль, как по мне. Ты же ее знаешь. Она… ну типа… закрытая.
– Да, но с нами, мне кажется, она совсем другая.
Меня вдруг раздражает, что он ставит нас в один ряд. Что он считает, будто мы с ним одинаковые.
– И по-моему, ты не в ее вкусе, – добавляю я.
– Что ты имеешь в виду?
– Что вы, ребята, очень разные. Не знаю. Да и она не в твоем вкусе.
– Она секси, а значит, вполне в моем вкусе, – отвечает Куинн, и мы оба начинаем смеяться. Сначала короткими смешками, но вскоре мы уже покатываемся со смеху, заваливаясь друг на друга и задыхаясь.
– Блин, Мина – самый дорогой мне человек, – говорю я, – но она не секси.
– Чувак, у тебя что-то со зрением!
– Она одевается как ученица католической школы!
– Кэплан, это же как в порно!
– Что за хрень? – Мы оба под кайфом и ржем как кони, и весь этот разговор кажется чушью. Как сказки доктора Сьюза[19].
– Только не говори мне, что никогда не думал об этом, когда она появляется в своей школьной юбке!
– Господи, нет, – сквозь смех отвечаю я. – Она мне как сестра.
– А мне нет.
– Так, значит… она, типа, распустила волосы и стала вдруг тебе нравиться?
– Я же только что говорил тебе: мне нравится, когда она убирает волосы наверх!
– Ну и что дальше?
– А то… стоит мне рискнуть?
– Конечно, – отвечаю я. – Твое дело.
– Не будь мудаком. Я спрашиваю, не будешь ли ты против.
– Нет, конечно. Я тут ни при чем. Решение за Миной, не за мной. – Я прикусываю щеку изнутри при мысли об этом – просто сразу представляю выражение ее лица, когда он попытается наклониться к ней. Она будет смотреть на него как на спятившего. Но он, по ходу, и правда спятил.
– Знаю, но ты же понимаешь, что я имею в виду.
– Нет.
– Вы, ребята, как будто созданы друг для друга.
Я качаю головой и передаю ему косяк. Куинн берет его и, улыбаясь чему-то в воде, продолжает:
– Не в этом смысле. Но между вами есть какая-то непостижимая связь.
Звонит его телефон.
– Это Холлис, – объявляет Куинн, глядя на экран, потом отвечает на звонок: – Привет, Хол!
– Привет! Как дела?
– Я с Кэпом на озере.
Холлис молчит.
– А что? Что-то случилось? – спрашивает Куинн.
Она смеется в телефон.
– Я просто хотела спросить у тебя, в порядке ли он. Он сегодня так быстро сбежал из моей машины, как будто на пожар торопился, а потом не отвечал на мои сообщения.
– Ох, черт! – говорю я, открывая мессенджер на телефоне.
– Кэплан очень извиняется, что был таким идиотом, – говорит Куинн, – и прямо сейчас набирает тебе ответ.
– Спасибо, Куинн. А ты у меня под каблуком, да?
– Нет.
– Да, скажи это.
– Я у тебя под каблуком. – Он вешает трубку.
– Проклятье! – Я прямо-таки вижу, как Холлис сейчас смотрит на нашу переписку, как видит троеточие рядом с моим именем и смеется надо мной. Она и правда писала мне несколько раз. Один раз во время учебы что-то забавное про презервативы, потом спрашивала, в порядке ли я, а потом было еще одно сообщение, в котором она обозвала меня мудаком.
– Ты сомневаешься? – спрашивает Куинн.
– Нет, ничуть. Я отвлекся. Что мне ей сказать?
– Просто скажи, что ты забыл про нее.
– Да блин, я не могу сказать, что забыл про нее!
– Тогда поезжай к ней и начни кидать камешки в ее окно.
– Уже почти полночь.
– Ну и что?
– Завтра нам в школу.
– Ой, да ладно тебе! – Куинн встает и протягивает мне руку. – Мы в выпускном классе. На нас лавры победителей. Мы как в кино. Вот и веди себя как в кино!
Спустя десять минут я стою на лужайке перед домом Холлис и набираю ее номер. Она отвечает:
– Привет, Кэп.
– Куинн посоветовал бросать в твое окно камешки. Но я ссыкло.
Я вижу, как загорается свет в ее комнате. Она открывает окно.
– Ну и?
– Привет.
– Привет.
– Прости, что не отвечал на твои сообщения.
– Зачем тебе вообще телефон? По ходу, ты все равно им не пользуешься.
– Просто я предпочитаю личное общение, – отвечаю я. – Ох уж этот век цифровых технологий! Мы рабы экранов, не способные воспринимать реальный мир…
– Боже, заткнись!
– Ты встретишь меня?
– Иди к черному ходу.
Я иду по подъездной дорожке, стараясь держаться ближе к дому, чтобы не сработали датчики движения и не зажглось уличное освещение. Холлис открывает дверь подвала, москитная дверца с легким стуком ударяется о стену дома. Это напоминает мне о лете, о прогулах в средней школе, о нашем девятом классе, когда я, запинаясь, вот так же со стуком открыл эту дверь, чтобы проблеваться в саду. Я сбежал во время нашего первого минета, который случился сразу после того, как мы залпом выпили несколько банок пива. Странное дело, Холлис умеет пить пиво залпом прямо из банки.
– Привет, – снова говорю я.
Она шикает на меня и затаскивает внутрь.
– Ты под кайфом, что ли?
– Нет. Да. Немножко.
– Из-за тебя моя постель провоняет травкой.
– Мне не стоило приходить?
– Нет. – Она упирает руки в боки. – Нет. Я рада, что ты пришел. Ты сейчас такой милый.
– Милый?
– Забавный. Красивый.
– Ты тоже красивая, – отвечаю я. И это правда.
– Почему ты держишь в руках носки?
– Мы намочили ноги в озере.
– Гадость какая. Пойдем, потерянный мальчик.
– А что, ты не собираешься прыгать с пирса перед выпускным?
– Справедливо.
Холлис на цыпочках ведет меня по покрытым ковролином ступенькам подвала, а потом по ужасной деревянной лестнице в прихожей, которая вечно скрипит. Мы проходим мимо ее школьных фотографий в рамках, висящих вперемежку с фотографиями ее сестер на стене. Я останавливаюсь, чтобы сфотографировать, переборщив с зумом, одну из фоток – Холлис в балетной пачке и короне, с розами в руках и без передних зубов. Она тянет меня за руку.
Мы занимаемся сексом в душе, как и всегда, когда ее родители дома, а потом, мокрые, отправляемся сразу в постель. Обычно она этого терпеть не может, но сегодня ведет себя мило.
– Ты не будешь расчесывать волосы? – шепотом спрашиваю я. Она всегда расчесывается после душа. Я еще ни разу не видел ее волосы мокрыми и спутанными.
– М-м-м, очень спать хочется.
– Хочешь, я расчешу тебя?
Она открывает глаза.
– А ты умеешь?
– Я сто раз видел, как ты это делаешь. – Я беру расческу с тумбочки рядом с кроватью. – Давай, садись.
Холлис садится, согнув колени и положив на них подбородок, я устраиваюсь сзади, вытянув ноги по бокам от нее, и начинаю расчесывать волосы с кончиков, как обычно она это делает.
– Из тебя получится отличный отец, – вдруг ни с того ни с сего говорит Холлис.
Я рад, что она не видит моего лица.
– Сомневаюсь, особенно если унаследовал гены папаши.
– Не унаследовал, – отвечает она. – Надеюсь, у тебя будет дочка. Я уверена, что ты будешь хорошим папой.
Я продолжаю расчесывать ее волосы, хотя они и так уже гладкие. Оказывается, это прикольно – монотонные движения успокаивают. Холлис открывает мой телефон и смотрит на фотографию самой себя в детстве, которую я сделал, когда мы поднимались по лестнице.
– Хочешь, я поставлю ее на заставку? – спрашиваю я.
Она оборачивается ко мне.
– Что? Слишком слащаво?
– Да, – отвечает она, но ставит фото на заставку, прижимаясь губами к коленям. Свет от экрана подсвечивает ее лицо голубым.
Я остаюсь у нее до тех пор, пока она не засыпает.
8
Мина
В пятницу Кэплан пропускает биологию, чтобы посидеть со мной в библиотеке, пока у меня окно. По его словам, он хочет подготовиться к сегодняшнему экзамену по испанскому. Он не замечает иронии в том, что прогуливает урок, чтобы позаниматься.
– В биологии я хорошо разбираюсь, а вот английский, свой родной язык, едва ли сдам, так что хотя бы подготовлюсь к испанскому.
– И все равно тебе не стоит прогуливать. Ты не можешь позаниматься во время ланча?
– Нет, сегодня же у Холлис день рождения.
– Я думала, вечеринка будет после школы, нет?
– Да, но девчонки притащат в школу воздушные шарики и все такое. Будет скандал, если я не появлюсь.
– Ладно. Но я тебе не нужна. Я не говорю по-испански.
– Я лучше занимаюсь, когда ты рядом, – отвечает он. – Что? Я мешаю тебе в десятый раз читать «Гордость и предубеждение»?
Я не обращаю на него внимания. Но когда Кэплан начинает возиться с дидактическими карточками, я поднимаю глаза. Он смотрит на них так, словно пытается прожечь насквозь, даже язык высунул.
– Ты гримасничаешь.
Он издает стон, собирает карточки в кучу и толкает в мою сторону, а сам с удрученным видом падает на стол.
– Я не сдам.
– Сдашь.
– Ладно, сдам, но я на семьдесят девятом месте по баллам в классе, так что самая высокая оценка мне явно не светит.
– Вряд ли это имеет какое-то значение, – отвечаю я.
– Хочешь сказать, что не готовишься к итоговым экзаменам?
Я сердито смотрю на него, прищурившись.
Он снова начинает перебирать карточки, а я возвращаюсь к книге. Только это «Эмма», а не «Гордость и предубеждение», но читать уже расхотелось.
И тут я чувствую, что на нас кто-то смотрит.
– Та девчонка только что сфотографировала нас, – говорю я.
Кэплан поднимает голову и машет рукой девчонке, словно он, мать его, управляющий этой библиотекой.
– Это Руби, – говорит он. – Ты знаешь Руби. Наверное, она делает фотографии для школьного ежегодника.
Конечно, я знаю ее, она одна из подлиз Холлис, но они все время притворяются, что не помнят моего имени, так что… баш на баш. Если честно, я больше чем уверена, что фото было сделано для их общего чата, чтобы посплетничать обо мне. Я возвращаюсь к книге, но не перестаю думать о том, как ужасно все это может выглядеть с такого расстояния. Сейчас у телефонов отличный зум. А у меня прыщ на подбородке. Вернее, он уже превратился в болячку и выглядит намного хуже, чем просто прыщ.