— При чем тут теплые края? Просто здорово работать на общий котел…
— А тебе уже приходилось в такой бригаде работать?
— Нет, что ты!.. Я все время на побегушках, — ответил Антон простодушно. — То гезенки бью, то породу убираю, то штрек креплю… — Он настороженно оглянулся и сказал доверительно: — Не угостил как-то нашего Бабаеда-людоеда, вот и гоняет он меня как соленого зайца. Совсем было решил плюнуть на все, уехать на другую шахту, а тут начальник, Евгений Иванович, вызывает и в вашу бригаду путевку мне… — И вдруг спросил: — А в вашей бригаде все комсомольцы?
— Нет, — ответил Прудник, — есть и не комсомольцы и даже верующие.
Хотя лицо Прудника было серьезным, Голобородько решил, что он шутит:
— Брось шутить!
— Честно! Поживешь — сам убедишься. А ты комсомолец?
— Конечно.
— Разве комсомольцы хулиганят и пьют водку? — просто, без упрека спросил Павлик.
Голобородько опять захлопал ресницами и отшутился:
— Не пьют одни изоляторы на столбах: у них стаканчики кверху дном. — И уже серьезно добавил: — А вообще, вижу, хлопцы у вас в бригаде подобрались что надо, работать можно.
Перед началом работы Полевода объявил, что после смены состоится собрание бригады. Он не сказал, какой вопрос будет обсуждаться, решил, что так будет лучше. Кое-кто мог не явиться, сославшись на занятость. А неизвестность заинтересует всех. Костя Кубарь все же успел негромко спросить, когда пробирались по лаве:
— Про статейку, небось, хочешь поговорить, Митяй?
— И про статейку, — уклончиво ответил Полевода.
— А что про нее толковать? — удивился Костя. — Статья правильная, хвалят, чего еще надо.
Дмитрий не ответил, полез в забой.
Кубарь угадал. Полевода действительно решил обсудить статью, которая третьего дня была напечатана в районной газете. В ней хвалили всю бригаду, а бригадира даже назвали новатором.
Дмитрий узнал о статье неожиданно. В тот день он работал в ночной смене. Не успел еще как следует отоспаться, как его разбудили. Рассыльная принесла записку: «Полевода, зайди, есть срочное дело. Колокольников».
Только успел открыть дверь в кабинет секретаря, как тот поднялся и протянул через стол развернутую газету.
— На, читай, здорово хвалят, — сказал Колокольников, загадочно улыбаясь.
Дмитрий закончил читать, молча свернул газету, положил на стол.
— Можешь взять себе, у меня есть еще одна.
Полевода сунул газету в карман, помолчал. Колокольников откинулся на спинку стула и, все так же непонятно улыбаясь, спросил:
— Ну, что скажешь, бригадир?
— Ты же знаешь, что я временно руковожу бригадой. Почему обошли Чепурного? — в свою очередь спросил Дмитрий.
Колокольников засмеялся.
— Вот чудило! Зачем тебе делить славу…
— При чем тут слава, — с неожиданной злостью перебил его Полевода. — Это просто несправедливо. Ведь Чепурной создавал бригаду, а не я.
Секретарь подозрительно покосился на него.
— Ты, вижу, не на шутку заражен вирусом излишней скромности, дружище. — Он взял такую же газету и с сердцем бросил ее на стол, — Правильно делают, что подняли на щит нашу комсомольско-молодежную. Вполне заслуженно. И нечего тут антимонию разводить…
Полевода слушал, и у него все больше росло чувство протеста.
— Ладно, товарищ Колокольников, — сказал он сдержанно, — обсудим статью в бригаде и решим, что в ней правильно и что нет.
В глазах секретаря появилась недоуменная усмешка.
— Значит, сами будете решать, присвоить вам звание коммунистической или нет?
— Такого права нам не дано, сам знаешь, — сказал Дмитрий.
Колокольников выбрался из-за стола, почти вплотную подошел к Полеводе.
— Ты вот что, бригадир, — настойчиво начал он, — собрание можешь созывать, что угодно обсуждать, но к комитету готовься. Ваша бригада будет первой коммунистической на шахте. Понял?
Дмитрий неопределенно кивнул головой и вышел.
…После появления статьи в газете минуло два дня. Это время бригада была в центре внимания всей шахты. Дмитрий чувствовал себя неловко, когда его поздравляли, будто воспользовался чужой славой. Но уже на второй день волна поздравлений спала. Казалось, все вдруг забыли о статье, и только Колокольников при встрече сухо спрашивал:
— Ну, что, бригадир, созывал собрание?
— Успеется, — уклончиво отвечал Дмитрий.
Все это время он думал над тем, как лучше провести собрание. В основном газета правильно похвалила бригаду, все в ней трудятся, пожалуй, не хуже, а лучше других. И все же, несмотря на это, ее еще рано называть коммунистической. В газете неверно написано, что все члены бригады и на работе, и в быту служат примером для других…
Как-то Полевода поделился своими мыслями с Прудником.
Тот, внимательно выслушав, с улыбкой взглянул на него.
— Ты что, славы испугался?
Дмитрий обиделся:
— Я вполне серьезно, как к другу, а ты… — и хотел уже уйти.
Павлик остановил его.
— Шуток не понимаешь? — Помолчав, примирительно спросил: — Ну что, остыл? Тогда слушай: в статье нас действительно перехвалили. А что, если все то доброе, чего у нас, по сути, еще нет, а газета нам приписала, мы примем как аванс?..
— Что еще за аванс? — сразу не понял его Полевода.
Прудник пристально посмотрел ему в глаза и, когда заметил в них улыбку, сам улыбнулся и облегченно сказал:
— Выходит, дошло…
Конечно же, дошло! Какой молодчина этот Павлик! Всегда внимательно выслушает и даст толковый совет. Дмитрий вспомнил разговор с Колокольниковым, его нравоучительный, не терпящий возражений тон и еще раз порадовался, что скоро перевыборы и, очевидно-таки, Прудник будет секретарем.
Тогда же Полевода сказал Пруднику, что решил поговорить на собрании с членами бригады об учебе. Раз уже решили бороться за почетное звание коммунистической — надо, чтобы все учились. Разумеется, будут и другие вопросы, неопределенно добавил он. Но что это за «другие вопросы», Дмитрий умолчал. А таилось за этими словами, пожалуй, не менее важное, чего и сам он немного побаивался.
Собрание проходило в комнате начальника участка. Кавун все еще работал на прохождении гезенок.
— Очередная говорильня, — отмахнулся было Захар, когда ему сказали о собрании.
— Пока числишься в бригаде, обязан подчиняться дисциплине, — настоятельно потребовал Полевода.
Кавун насмешливо улыбнулся.
— Я не привык, чтобы мной командовали, бригадир, — заносчиво ответил Захар, но на собрание все же пришел.
Когда Полевода вписывал в свой блокнот, кто из членов бригады где учится, вошел Викентий Чепурной. Его никто не ожидал. Он руководил бригадой в восточной лаве. Дел там было много, бригаде приходилось работать в тяжелых условиях: угольный пласт водоносный, кровля неустойчивая. За это время Викентий исхудал, светло-карие глаза потемнели, и в них уже не было прежнего веселого задора. Он приветливо всем кивнул и примостился на скамье у самой двери. Полевода решил, что Чепурной, видимо, вернулся к ним в бригаду, но спрашивать не стал. Решил все же провести собрание по намеченному плану.
— Что ты думаешь об учебе, Антон? — спросил Дмитрий у Голобородько.
Тот, видимо, не ожидал вопроса и как будто со сна захлопал длинными ресницами.
— Я чуть было восьмой класс не окончил, да братва помешала… — Его прервал дружный смех. — Чего ржете, как кони застоялые! — озлился Антон и, выждав, пока все умолкли, продолжал немного смущенно: — Я честно говорю, бригадир, впутали меня в теплую компанию, и закружил я по белу свету.
— Как та божья птаха: день и ночь не знает ни заботы, ни труда… — неудачно пошутил Кавун.
Голобородько недовольно покосился на него, опустил глаза.
— Продолжай, Антон, — сказал Прудник, — не обращай внимания на глупые реплики.
Кавун задвигался на табуретке так, что она заскрипела под ним, но сдержался, промолчал.
— Я все сказал, — глухо отозвался Голобородько.
— Учебу думаешь продолжать? — спросил Полевода.
— Продолжать… учебу? — не понял Антон. — В техникуме или где?
— Валяй сразу в академию, — посоветовал Захар.
— Кавун, ты не на базаре, — резко оборвал его Полевода.
Под Кавуном снова заскрипела табуретка.
Обращаясь опять к Антону, Дмитрий спросил:
— Вечернюю школу будешь посещать?
Голобородько подумал.
— Не буду! — решительно тряхнул он головой.
Присутствующие недоуменно переглянулись.
— Почему?
— А потому, что у нас в общежитии не то чтоб науки разные зубрить, книгу почитать нельзя: днем галдеж стоит, а вечером свет выключай. Оно и понятно: пришел человек с работы — ему отдохнуть надо. А некоторые в общежитии отдельные кабинеты имеют, как те вельможи.
Все знали, что в общежитии занимает отдельную комнату и Захар Кавун. Ему ее выделили, когда он дал рекордную добычу.
— Что, птаха, на мою жилплощадь метишь? — свирепо посмотрел он на Антона. У Голобородько нервно передернулось лицо.
— Твоя?! Выходит, все для одного тебя, — с неожиданной ненавистью почти крикнул Голобородько, — а другие пускай живут, как тюлька в бочке?
Такого от Антона никто не ожидал. Все удивленно, хотя и одобрительно, уставились на него. Даже Кавун, казалось, опешил от такой неожиданной прыти своего бывшего напарника по работе в гезенках и в ответ только подавленно пробормотал:
— Сперва заработай, тогда требуй привилегию…
Голобородько безнадежно махнул на него рукой и ничего не ответил.
Полевода не предвидел, что дело примет такой оборот. Голобородько прав. Трудно готовиться к занятиям, когда в комнате живет несколько человек, которые работают в разных сменах. А если еще учесть, что у каждого свои интересы, свой характер… На других шахтах поступили правильно: выделили для учащихся отдельные комнаты. Подумав, он сказал с уверенностью:
— Шахтный комитет пойдет навстречу тем, кто будет учиться. Порядок в общежитии наведут.
Когда очередь дошла до Захара, выяснилось, что окончил он всего пять классов, а было ему уже двадцать семь лет.