— Что вы там бездельничаете, пацаны? — грозно спросил Эдик, приподнимаясь на локтях. Увидев Полеводу, он уже другим голосом протянул: — А-а-а, это, выходит, ты их распугал. — И, помолчав, как бы приходя в себя после сладкой дремоты, с сожалением сказал: — Зря ты их прогнал: во-первых, лишил меня удовольствия, во-вторых, за труды им еще папироса положена. Теперь они, ясное дело, шиш получат.
— Зря ребят к куреву приучаешь, — со сдерживаемым негодованием оборвал его Дмитрий.
Пышка, щурясь от дыма, насмешливым взглядом посмотрел на него:
— А тебе что, жалко моих папирос? — спросил он, растягивая губы в презрительную улыбку. — Не жалей чужое добро, я и тебя могу угостить. — И, посвистывая, протянул пачку «Шахтерских». — Пожалуйста.
У Мити сами собой сжались кулаки.
— Паразит! — процедил он сквозь зубы и изо всей силы ударил его по руке. Пачка отлетела далеко в сторону, в воздухе замелькали папиросы.
Пышка как ужаленный вскочил на ноги.
— Ну, ты потише! — пригрозил он и весь подался вперед, словно готовясь к прыжку. — А то вот это видал?.. — поднес он внушительный кулак к самому лицу Полеводы. Дмитрий, долго не раздумывая, цепко перехватил запястье и резко отвел Пышкину руку в сторону, с силой крутнув ее. Пышка пошатнулся и, кривясь от боли, затоптался на одном месте, медленно, как маятник, раскачивая руку.
— Ну ладно же, ладно… — свирепо косясь на своего обидчика, бормотал он.
Дмитрий хотел было уйти, но Пышка вдруг выпрямился и громко позвал:
— Атаман!
И тотчас же через высокий глухой забор перемахнул огромный рыжий пес с дымчатыми подпалинами. Пышка некоторое время выжидал, видимо, надеясь, что Полевода струсит и даст стрекача. Но Дмитрий не двинулся с места. Он только поискал глазами, нет ли поблизости камня или палки. Ничего не найдя, поустойчивее укрепился на ногах, приготовился к любой неожиданности.
— Значит, руки крутить?! — злобно пробормотал Пышка, медленно наступая. Под надежной защитой Атамана он чувствовал себя в безопасности.
Дмитрий промолчал, но весь напрягся. В нем закипала неуемная ярость, от которой ломило в темени и судорожно сводило челюсти.
— Нет, ты отвечай, будешь еще за руки цапать?! — все больше свирепел Пышка, на всякий случай придерживая пса за ошейник, видимо, все еще надеясь, что противник дрогнет и пойдет на мировую.
Но Полевода в ответ сказал спокойно:
— Станешь грозиться, не то еще будет… — и медленно завел окаменевшие кулаки за спину.
Пышка вдруг выпустил ошейник.
— Ату его, Атаман! — задохнувшись от ярости, приказал он. Пес сжался и, как отпущенная пружина, кинулся на Полеводу. Дмитрий слегка подался назад и, изловчившись, что было силы ударил Атамана ногой под горло. Пес тяжело осел на задние лапы, тараща остекленевшие глаза. Дмитрий, улучив момент, побежал к дороге, схватил вывернутый булыжник. Пес, повизгивая, сделал небольшой круг и спустя минуту еще с большей яростью ринулся на своего врага. Но не рассчитал и с маху налетел на тяжелый камень, метко брошенный Полеводой. Пронзительный истошный визг огласил улицу. Беспомощно свесив голову, Атаман, пошатываясь, боком попятился к забору. Коснувшись его, пополз в сторону калитки, оставляя на загнутых ржавых гвоздях и сучках клочья рыжей шерсти, затем вытянулся на примятой пыльной траве и замер.
Митя и Пышка в молчаливом оцепенении следили за Атаманом и, казалось, забыли друг о друге. Глаза Пышки остановились от изумления и испуга. Он не ожидал, что таким печальным окажется исход поединка.
— Ну, гад, за Атамана я тебе, сколько буду жить, не прощу… — сквозь зубы процедил он.
Полевода пошагал через дорогу и вдруг услышал за спиной:
— Сказано, вражий сын — вражьи и повадки…
Дмитрий на мгновение ощутил как острый озноб пронзил лопатки. Губы словно окостенели, и в голове зашумело. Круто обернулся, но Пышки уже не было. Постоял минуту, скованный необъяснимым бессилием, затем, с трудом отрывая ноги от земли, поплелся напрямик через улицу к своему дому.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Счастливы те люди, у которых есть свое дело в жизни. Теперь и у Дмитрия было такое дело. Каждый день он шел на шахту, озабоченный предстоящей работой. Но сегодня еще чего-то ждал. Вчера Кубарь сказал ему, что бригадир Чепурной не возражает, чтобы Полевода работал в их бригаде. Костик, конечно, не станет врать, какой ему смысл, но все же не переставала сверлить мысль: вдруг Чепурной передумает, возьмет другого.
Под ногами поскрипывал выпавший ночью пушистый снег. Митя на ходу разбрасывал его носками. Снег бенгальскими рассыпчатыми искрами вспыхивал в свете уличных фонарей. Обгоняя Полеводу, мимо протрусил небольшой кургузый автобус, слабо осветив дорогу желтыми квадратами окон. В нем, свесив головы, дремали пассажиры. Их болтало, подбрасывало на выбоинах, но никого это, казалось, не беспокоило.
Дмитрий успел разглядеть в окне знакомое лицо девушки в теплом белом платке. То была его соученица Лариса Елкина. Только непонятно, почему она вместе с горняками в такую рань приехала на шахту? Неужели поступила на работу? Это было невероятно. Лариса считалась лучшей ученицей, и всем было известно, что она твердо решила идти в медицинский институт. Это была миловидная хрупкая девушка, с редкими золотистыми веснушками на щеках и золотыми косами. «Что же ей на шахте делать такой?» — удивленно и даже с опасением подумал Митя…
Полевода пришел в нарядную, когда там уже были люди. За ним появился Кубарь вместе с Захаром Кавуном, рослым парнем в сапогах с лихо подвернутыми голенищами. Его пышный рыжий чуб был сбит на сторону. Дмитрий знал Кавуна. Это был лучший, прославившийся на весь район забойщик. Вскоре пришел и бригадир Викентий Чепурной, парень лет двадцати восьми, с крутыми сильными плечами и стриженной под ежик головой. Ни на кого не глядя, он твердым шагом прошел в комнату первого участка, где с минуту тому скрылись Кубарь и Кавун. Дмитрий не знал, идти ему за ними или лучше вернуться на свой участок, где он уже работал несколько дней. Но вот отворилась дверь и вышел Костя. Отыскав глазами Полеводу, крикнул ему:
— Чего сидишь, тебя давно ждут. Пошли!
Войдя в комнату, Дмитрий увидел среди присутствующих Пашку Прудника — низкорослого парня с непокорным вихорком на макушке — и удивился, как он мог сюда попасть? Потом вспомнил слова Кости о том, что Прудник работает в их бригаде, и решил, немного успокоившись: «С таким я, пожалуй, потягаюсь…»
Бригадир пожал руку Полеводе и сказал:
— Учти, дружище, у нас все трудятся на совесть. Наша бригада почти коммунистическая… — И медленно провел широкой ладонью по густому ежику. Слово «почти» чуть не рассмешило Дмитрия. Но он вовремя заметил предостережение в веселых глазах Кубаря и сдержался. Возможно, случайный смешок мог оказаться роковым для него.
Переодеваться пошли все вместе. Когда получали инструменты, выяснилось, что бригадир не выписал ему отбойный молоток.
— Несколько дней поползай в лаве, присмотрись, как хлопцы рубают. Получишься — тогда получай хоть два сразу, — улыбнулся он подобревшими карими глазами.
И Дмитрий решил, что Чепурной не такой уж сухарь, как показался ему сперва.
Когда забойщики разместились по своим уступам и в лаве раздалась разнокалиберная дробь отбойных молотков, Мите стало немного страшно: казалось, что от этой неистовой пальбы полетят к черту деревянные стояки, рухнет кровля — и тогда всему конец…
В первом, нижнем, уступе работал Захар Кавун. Полевода просидел рядом с ним более часа. Он, что называется, увлекся работой забойщика. За все время Кавун не сказал ему ни слова и вообще будто не замечал его присутствия. Голый до пояса, он работал в полную силу своих упругих мышц. Лоснящееся от пота, потемневшее от угольной пыли, тело его казалось вылитым из чугуна. Захар работал с таким напряжением, что нельзя было понять: делает он это по необходимости или по привычке. Если ослабевала подача воздуха, Кавун ненадолго выключал молоток и орал на всю лаву:
— Бригадир, стою!..
И опять брался за работу. О Кавуне говорили, что он зазнался, ведет себя вызывающе, никого не признает, но сейчас Дмитрий забыл об этих наговорах. Его захватила самозабвенная работа мастера.
Из забоя Кавуна он пробрался к Кубарю. Этот работал легко и весело. Когда молоток на какое-то время умолкал, слышно было, как забойщик балагурит сам с собой или что-то поет. Видимо, это помогало ему в работе.
— Может, попробуешь? — выключив отбойный, спросил Кубарь у Дмитрия. В свете аккумуляторки было видно, что Костя доверительно улыбается. Полевода молча взял из его рук молоток. И хотя он знал его устройство, мог разобрать и собрать, как и все мальчишки шахтного поселка, научившиеся этому от своих отцов-шахтеров, но в первую минуту испытал чувство растерянности. Одно дело знать молоток, а другое — действовать им, когда он включен. Но он решительно держал молоток и не выдал своей растерянности даже тогда, когда тот после включения воздуха, как огромная живая рыбина, готовая выскользнуть, судорожно забился в его руках, сотрясая все тело. Дмитрий изо всех сил сжимал рукоять, направляя пику в пласт. Вырвется — и все пропало: никогда уже ему не быть забойщиком. Пика то глубоко и мягко погружалась в уголь, то скользила по нему, как по кремневой глади, а глыбы не отваливались. Беря из рук Дмитрия молоток, Костя покровительственно улыбнулся и обнадежил:
— Не унывай, забойщик из тебя получится наверняка. — И неожиданно спросил: — А как там Захар? Что-нибудь рассказал, показал?
Дмитрий отрицательно покачал головой.
— Гад! — озлился Костя. — Ему никто не нужен. Выработал себе идиотский девиз: работать, работать… и все. — И вдруг, понизив голос, добавил: — А ты знаешь, что уголь, который добывает Кавун, неполноценный?
— Почему? — недоверчиво взглянул на него Полевода.
Костя немного помолчал, словно не решаясь продолжать разговор.
— Кавун готов его зубами грызть, — процедил он. — И не для государства, учти. О государстве он меньше всего думает. Ему бы гроши да дом хороший…