– Полицейскую машину надо куда-то деть, – сказал Гасан и крикнул: – Али! Загони «Тойоту» в коровник. Только не забудь снять с него наше оборудование, иначе хачи[41] всё поймут.
– Я, командир! – бодро отозвался солдат, стоящий у двери коровника. – Сейчас загоню.
И, взяв у «лейтенанта Петросяна» ключи, подошёл к машине. Он снял с крыши машины прикрепленную на магнитах мигалку, открыв капот, достал оттуда пластиковый короб громкоговорителя, выдернул остатки проводов и аккуратно сложил всё в рюкзак. Потом сел за руль полицейской «Тойоты».
Али завёл машину, подъехал к дверям коровника и остановился. Дверь была явно узка. Точнее, одна часть двери открывалась, а другая нет, и патрульная машина не могла заехать внутрь.
– Командир, похоже, не влезу в коровник, – опустив боковое стекло, усмехнулся Али. – Как быть-то? Может, всё-таки все вместе поможете, и мы справимся?
– Нет, все вместе, пожалуй, не откроем. Ты делай иначе, Али, – предложил Гасан, с улыбкой. – Отъезжай на пару метров назад и ещё раз попробуй, чуточку быстрее, чтобы «вертушки» не заметили, и чуточку нежнее, тогда точно въедешь в коровник на уже не патрульной машине…
– Сейчас сделаю, командир, просто машину жалко, новенькая ведь, – Али, разогнавшись, раздербанил входную дверь и въехал в коровник.
– Это добро оставляем хачам, поэтому нечего жалеть. Моя бы воля, я бы вообще сжёг эту машинку, да нельзя. Всё, пора, и да поможет нам Всевышний! – Гасан окинул взглядом бойцов и пленных и скомандовал:
– Слушай меня все! Едем на машине гяура, без фар, до зелёнки у линии фронта. Там – повторное подтверждение от Чабана, и переходим границу через минное поле. Карта у меня. Теперь по пленным гяурам: имейте в виду, шаг вправо, шаг влево, сразу режьте им глотку, я отвечаю перед командованием и перед Всевышним.
– А вам, – он обратился к пленным, – ещё раз напомню: не пытайтесь улизнуть. Вы россияне, и Россия никогда не бросает своих, это факт. Вас точно выменяют, а я гарант того, что с вами ничего плохого не будет. Вы в этом убедились. Если бы не я, то ты прекрасно знаешь, что с тобой случилось бы, армянская тварь, – обратился он к Артаку. – И не думай, что я рад этому, просто моё слово – это моё слово, которое я тебе дал. Но если надумаешь сбежать, тебе не жить, а твоя мать поедет с нами в Азербайджан, после того, как Салман развлечётся с ней в удобной ему позе. Ты всё понял, мразь?
– Понял, командир, – испуганно ответил тот. – Всё понял. Я последую за вами.
– Вначале поедем на вашей машине, потом пойдём пешком. Всё, выгоняйте «Сузуки»! – дал команду Гасан.
И они забились в джип. За рулём сидел Али, рядом посадили тётю Карине, на заднем сидении расположились Салман, Гасан и Мурат. Артака бросили в багажник, связав по рукам и ногам. Он молча лежал, облокотившись на спинку заднего сиденья джипа, а ногами упёрся в крышку багажника и через заднее стекло смотрел перед собой. Как только машина поехала, он ещё раз увидел природу Армении, которая удалялась от него, мелькая красивыми пейзажами Севанского горного хребта. Темнело.
Они свернули с дороги в сторону горы Перезак[42]. За ней уже был Азербайджан, родина предков Гасана и страна врагов Артака. Его мозг работал по-прежнему интенсивно. Молитва отца Паисия прорывалась наружу шёпотом:
– Господи, ты меня ведёшь, ты меня и выведи…
И всё же он не мог постичь хитросплетения судьбы: ещё вчера он был успешным московским коммерсантом, хозяином среднего по столичным меркам бизнеса, а каких-то шесть часов спустя как последний лох попал на крючок азербайджанских диверсантов и оказался в плену. Его чуть было не лишила чести продажная игиловская[43] тварь по имени Чёрный Салман. А три часа назад он зауважал азербайджанского офицера – Гасана, который спас его от мерзавца. И этот Гасан – тот самый юноша из деревни Сараван, чей отец спас его семью, и чья семья стала для него родной. И, самое главное, попав в плен к диверсионной группе, они с мамой оказались под покровительством национального героя Азербайджана, командира спецподразделения и одновременно его названного брата – Хосрова. Того самого сына Юсуфа, прожившего со своей семьёй в их доме 12 дней в сложные 1988–1989 годы.
Такой водоворот событий в его тихой и размеренной московской жизни был бы просто немыслимым. Да, многовато для одного дня! Артак, на повороте завалившись на бок, смотрел на Хосрова-Гасана. Его кудрявые волосы были такими же, как и тридцать лет назад, когда они впервые повстречались. Тогда Артак увидел не только Хосрова, но и прекрасную Наргиз – одну из его сестёр. Он помнил её локоны тёмного цвета, большие проникновенные глаза, которыми она смотрела на него. Он помнил их первую встречу, когда, оказавшись в доме Мамедовых, Артак впервые увидел её, сидящую за столом и вязавшую из медных телефонных проволок прекрасные цветы. Она очень старательно накручивала проволоку на тоненький карандаш, а потом, снимая с него и слегка растягивая пружинку, создавала из неё лепестки цветочка, которые затем обматывала разноцветными ниточками. Наргиз была прекрасна и чиста. И если существует в мире любовь с первого взгляда, она именно так и приходит. Артак не забыл её. Он любил её тогда и потом, многие годы. Он любил её всегда. Он понимал, что не должно быть любви между армянином и азербайджанкой, что это чувство заведёт их в тупик. Поэтому он молчал – и тогда, в доме Мамедовых, когда их с дороги привёз Юсуф, и когда с ответным визитом они заезжали к Саргсянам. Молчал и позже, когда азербайджанская семья около двух недель жила в их доме. Он так и не смог сказать Наргиз ничего. Просто где-то далеко, в глубинах большого сердца Артака таилась та самая, неповторимая и чистая любовь, о которой пишут поэты и слагают песни. Он знал, что только несчастная любовь может быть вечной. И его чувство к Наргиз было именно такое – тайное, глубокое, вечное и несчастное. Конечно, будь встреча с Хосровом в любой иной ситуации, Артак спросил бы его обо всех сёстрах по очерёдности: о Гузели, Софии и Наргиз. Но сегодня и сейчас это было неуместно…
Артак посмотрел на членов отряда боевиков: на Али и Мурата, на Салмана и Гасана, затем на свою мать и ещё раз на Гасана. Он не исключал, что в любой момент армянский миномётчик может накрыть их джип и поставить точку в этой стремительно развивавшейся истории.
«Да, армянская мина была бы жирной точкой», – думал Артак.
Гасан тоже думал – он, как и Артак, никак не мог понять, за что Всевышний послал ему такое испытание. Как могло случиться, что он – герой войны, прославленный офицер, который не раз рисковал жизнью, провёл 25 диверсионных вылазок в тыл врага, ни разу не потерял ни одного солдата и пленного – вынужден сегодня вновь пересекать линию фронта, одновременно решая две взаимоисключающие задачи. Конечно, он что-то придумает – ведь не бывает неразрешимых задач, тем более для него, Гасана Мамедова. Да и память отца, обычаи его древнего народа, традиции мусульманского миропонимания, которые он чтил, требуют, чтобы он отпустил эту замечательную маму с сыном. И он это сделает, он за ценой не постоит.
Гасан посмотрел на лицо моджахеда Салмана, отдавая себе отчёт в том, что тому всё нипочём – он прикрывается именем Всевышнего лишь потому, что жаждет заработать как можно больше денег.
Ехали долго молча.
– Если что, – неожиданно скомандовал Гасан, – я, как обычно, майор Исраелян, везу вас на очную ставку по договорённости с командиром полка. Но надеюсь, ничего такого не случится. Салман, особо прошу: первым оружие не применяй. Я командир отряда, и это мой приказ. Ты пару раз так делал, не ошибись с моим отрядом. Первый выстрел мой. Если что, скажу пароль: «Как же всё это мне надоело». Тогда убивай всех, кого успеешь. Но пленных – только я или Али по моей команде. Али меня поймёт по глазам. И тебе, Артак, скажу: не вздумай ничего предпринимать, если встретим армянский патруль. Тогда точно уложим и тех, и вас.
– Мы будем молчать, Гасан, мы хотим жить, – ответил Артак.
Всё шло гладко. Объехав небольшую гору, машина стала приближаться к «зелёнке». Темнело. Али ехал с выключенными фарами. На его голове был шлем со спускающимся на глаза прибором ночного видения. И он мог разглядеть то, чего не видел никто в машине, – дорогу через заросли.
Лес в этом месте граничил с линией фронта, и можно было, миновав просёлочек, выйти к границе. А там, на высотке, которая контролировала этот периметр, стоял на посту сержант Киракосян по кличке Киндза, завербованный турецкой разведкой ещё в студенческие годы, когда он отдыхал в соседней стране. Такая система была хорошо налажена у турок, во многом помогавших азербайджанской стороне.
Турецкий шпион однажды пригодился даже ему, командиру спецотряда «Гюрза», когда он спланировал самую громкую спецоперацию, в результате которой русский солдат Пензяков якобы уничтожил целую армянскую семью и чуть не рассорил армян с русскими. Тогда он разоблачил предателя, а также узнал о подлости Чёрного Салмана, решившего внести свои коррективы в спецоперацию Гасана и усилить её резонанс. Гасан в то время ничего не смог предпринять против Салмана, повернувшего спецоперацию в другое русло. В итоге вместо запланированной одной жертвы – генерала армянской армии Петросяна – была убита целая мирная семья, от младенца до старика. Гасан, по ходу операции поняв, что ликвидировать основную цель не получится никак, дал команду своему отряду отходить обратно за линию фронта малыми группами. Он поручил Салману ликвидацию менее значимого армянского военачальника, полковника Самвеляна, который в его планах значился, как цель № 2. А вот Чёрный Салман изменил исходную задачу со свойственным ему цинизмом, получив задание турецких спецслужб. Выявленный в рядах российской армии наркоман, оставив после изрядной дозы героина свой автомат и китель с фамилией, пошёл пешком на запад в ожидании встречи со своим армянским другом, который часто угощал его дурью, едой и девицами легкого поведения. Тем временем, не сумев уничтожить полковника Самвеляна, а может, и не желая вступать в бой с его охраной, Чёрный Салман зашёл в мирный дом простого жителя города Степанавана и расстрелял из автомата Пензякова целую семью – девять человек.