– Мы, армяне, тоже помогаем, и я в том числе, – отозвался Артак. – Просто папа всё более интенсивно размахивал руками, выходя на проезжую часть, и от того казался агрессивным. Он же понимал, чем грозит его семье ночёвка в горах. Возможно, люди пугались его вида и поэтому проезжали мимо.
– Перестань защищать своих! То, что остановился азербайджанец, это факт, Артак, – строго произнёс Гасан.
– Замолчи, сынок, – потребовала Карине. – Ты не можешь наверняка знать, почему наши армяне, или не армяне, не останавливались в тот день. Справедливости ради, надо заметить, что тот район Армении был очень многонационален. Там жили армяне, азербайджанцы, ассирийцы, езиды, русские. Так что не останавливались, и, наоборот, мог остановиться кто угодно: армянин, русский, езид, азербайджанец. А это факт неоспоримый – в тот день мы стояли у дороги примерно три часа, и притормозила лишь одна машина с азербайджанцем за рулём по имени Юсуф.
– Ю-у-с-у-уф, – растягивая каждый слог, повторил Гасан. Он отрешённо смотрел в потолок, и было неясно, вспоминает он что-то или просто вглядывается через разбитую шиферную крышу коровника в звёзды. – Ю-у-су-уф на синей «копейке» с номером «очко» и с серией «АРР», – снова произнёс Гасан. В тот момент глаза его как-то особенно заблестели, и Артак заметил, что Гасан прослезился…
«Горд за свой народ! Но ведь имеет право из-за этого эпизода», – по-своему мысленно объяснил Артак эти слезы.
– Продолжайте, – попросил Гасан.
Карине с окаменевшим лицом смотрела в сторону. По её виду было понятно, что перед глазами этой несчастной женщины, оказавшейся в руках азербайджанских диверсантов, проплывала картина того жуткого январского вечера, ей стало трудно говорить.
– Дальше Юсуф приехал на грузовике ГАЗ-53, – выручил маму Артак. – Он приоткрыл дверь и с улыбкой сказал: «Скоро вы будете в тепле, не переживайте». И потащил нас на буксире в свою деревню – Сараван. Там ехать было примерно десять минут. Он привёз нашу семью к себе домой. Его дом стоял справа от трассы, сразу за первым домом, дом номер два, если считать от дороги. Во дворе мы увидели куриц, индюков и прочую домашнюю живность. На порог дома вышла хозяйка, мама Юсуфа, и поприветствовала нас на армянском языке. Мы все зашли в дом. Поздоровались с нами и жена того самого Юсуфа, и четверо их детей. Если у нас в семье было три мальчика и одна девочка, то у них – наоборот, три девочки и один мальчик, который был чуть младше меня. Мне тогда было двенадцать, а ему – десять, как-то так.
– Не помните, как звали маму Юсуфа? – спросил Гасан.
– Как не помню, конечно, помню, – уверенно сказала Карине. – Её звали Эльмира. Она с невесткой и дочерьми уже заканчивала сервировку стола. И вскоре на нем оказалось горячее блюдо – отварная баранина. Они очень дружелюбно нас приняли – накормили, напоили и уложили спать в своих кроватях, сами же легли на матрацы, что расстелили на полу. Вот такие чудесные люди нас встретили!
В этот момент Гасан отвернулся, и Карине не видела его лица, но Артак успел заметить, как по правой щеке его покатилась слеза.
Оно и понятно, он сам всегда волновался, слушая этот рассказ мамы, да и знал его вплоть до мелочей.
– Как звали мальчика? – наконец спросил Гасан.
Имени Артак не помнил, но его мать не забыла:
– Хосров. Мальчика звали Хосров. Это армянское имя. У наших народов есть такая традиция, причём зеркальная. Если в семье рождаются мальчики и умирают в младенческом возрасте, то, чтобы предотвратить смерть следующего сына, его называют мужским именем другого народа. Армяне – азербайджанскими именами, а азербайджанцы – армянскими. Так было и в семье Юсуфа. После того, как он потерял мальчика, по совету старейшины назвал родившегося затем сына армянским именем Хосров.
– Хосров… Да-а-а, я тоже знаю эту традицию, – промолвил Гасан, уставившись на тюк сена. Мыслями он был где-то далеко-далеко…
Женщина между тем продолжала рассказ:
– Они приняли нас очень гостеприимно, хотя жили небогато. У этих людей были огромные сердца.
– Что было потом? – тихо выговорил Гасан.
– Потом повели меня на почту, где был единственный телефон в деревне. Я позвонила родственникам – тем, кто ожидал нас в Горисе. Они тоже успокоились и приостановили свой выезд нам навстречу. Я вернулась к нашим спасителям, и мы заснули там, как у родных людей. Вот такие бывают азербайджанцы! Поэтому я никогда не позволяю, чтобы при мне кто-то плохо отзывался об этом замечательном народе.
Гасан сосредоточенно молчал. Крепкий, красивый мужчина с кудрявыми волосами в форме армянского милиционера будто окаменел. И уже совсем не был не похож на боевика, взявшего в плен мирных армян.
Причину такой в нём перемены Артак не понимал. Он даже не мог предположить, что в тот момент творилось в душе Гасана. Артак думал, что Гасана распирает от гордости – ведь представитель его народа помог этим людям. И, скорее всего, Гасану было приятно, что они не боялись говорить про это даже армянским полицейским…
А в это время сам Гасан думал совсем о другом – о том, насколько тесен и непредсказуем мир. Он, офицер доблестной армии Азербайджана, кавалер ордена Гейдара Алиева, национальный герой Азербайджана, Гасан Мамедов взял в плен тех, кого чуть более тридцати лет назад, холодным январским вечером, привёл к ним домой его покойный отец Юсуф. Иного и быть не могло – номер машины совпадал, и её цвет, и название деревни, и вся эта история. Контуженный мозг Гасана начал мозаично зарисовывать забытые картинки того периода. Он почти вспомнил эту женщину и её сына. И осознал, что ему предстоит сделать очень трудный выбор: отпустить этих людей или везти их за линию фронта? Если отпустить, то что скажут его верные боевые товарищи, прошедшие с ним славными боями всю войну? И что скажет этот мерзкий тип, комиссар хренов, Чёрный Салман? Тот, который рубил головы пленным солдатам после того, как отрезал им уши, эта мразь, называющая себя солдатом Мухаммеда. Пришедший сюда из Турции и Ирака, он с огромным удовольствием убьёт и Гасана при малейшем подозрении, что тот намеревается отпустить пленных. Отпустить тех, чьи соплеменники убили его отца? Того самого отца, который спас этих невинных армян, всю их семью?
Гасан не мог решить, говорить им, кто он, или молчать. Всё в голове перемешалось. Он не мог уразуметь, по какой же суровой логике судьбы именно они должны были попасться ему в обличье гаишника на крючок. Он также не мог понять, почему замолчала эта женщина – тётя Карине. Ведь у этой истории было и продолжение, рассказав о котором она могла бы улучшить положение – и своё, и сына. Почему она замолчала? По-че-му?
– Скажи, мать, а что было потом? – спросил Гасан, у которого комок подступил к горлу.
– Что было потом? Потом наши семьи подружились. Поломка машины оказалась серьёзной, пришлось покупать деталь в райцентре, куда муж с Юсуфом с утра и поехали. Наши новые друзья не просто отремонтировали машину, но и, провожая нас, загрузили в багажник петуха, рамку мёда, сметану, мацони, сыр и много других продуктов, не принимая никаких отказов. А когда, на обратном пути, мы навестили их, естественно, накупили массу подарков в Горисе – фрукты, коньяк, платья для их дочерей, рубашки для сына. Но, уезжая от них, опять получили много подарков: индюка, сметану, овечью шерсть. Каждый раз, проезжая мимо той деревни, мы заходили к ним домой. Привозили им подарки, обедали вместе, общались и ехали дальше. И каждый раз в ответ на наши подношения азербайджанские друзья загружали в наш автомобиль вдвое больше гостинцев.
– Да, это ещё одна наша народная традиция, – заметил Гасан.
– Мы тоже не лыком шитые, – встрял в разговор Артак. – Армяне точно так же поступают с путниками, попавшими в беду.
– Так почему же твои армяне не отреагировали, когда твой отец, да будет доволен им Всевышний, пытался их остановить? – поинтересовался Гасан.
– Согласен, тогда мимо нас проезжали не очень добрые водители. Или очень спешащие водители. Армяне, не армяне – история умалчивает. Да и плюс к тому папа вначале пытался самостоятельно чинить машину и не останавливал попутки. А потом уже никто не останавливался. Наверное, боялись.
– Перестань повторять одно и то же, – сказала Карине Артаку. – Конечно же, наш народ не менее гостеприимен, чем ваш, но в том, что именно азербайджанец нас спас, есть нечто символичное. И я, клянусь Богом, всегда и всем приводила в пример эту историю, когда кто-то пытался говорить об азербайджанцах, как о народе, плохо. Я это говорила даже тогда, когда в тяжелейшие месяцы армяно-азербайджанского конфликта в Сумгаите и в Баку начались армянские погромы, когда азербайджанские боевики стали взламывать квартиры и грабить их, убивать женщин, стариков, детей и мужчин. Бывали случаи, когда они кинжалом разрезали животы беременным женщинам. Это тоже делали азербайджанцы. К моему сожалению, и такие нелюди встречаются среди великого народа.
– Да-да-да, давайте, повторяйте мантры вашей пропагандисткой машины, – недовольно буркнул Гасан. – Какие головы, какие порванные животы? Всё это чушь, а если и было, то исключительно в ответ на действия ваших боевиков. Не забывайте, кто пролил первую кровь – вы, в Кафане.
– Нет, это не так, Гасан. Первую кровь пролили вы, в Сумгаите. Я читал об этом.
– Дурят тебя! – крикнул Гасан. – В Сумгаит прибыли беженцы из Армении, из Кафанского района, и они рассказали то, что творили ваши армянские боевики. Тогда народ и пошёл громить армян. Не скрою, были жертвы, но не в таком количестве, как уверяет ваша пропаганда. В Сумгаите в те печальные дни погибли четырнадцать армян, это точно – настаивал на своём Гасан.
– Да нет же. Не четырнадцать, а четыреста пятьдесят армян погибли в те дни. И об этом я читал. А в Кафане не было жертв. Азербайджанцы сами уехали, и никто их не трогал. Это ваша пропагандистская машина так работала, – парировал Артак.
– Не трогали? Как ты смеешь говорить мне о том, что не трогали, ты, придурок армянский! – заорал Гасан Мамед