Но по своей подленькой натуре не удержался, чтобы не кольнуть «Серёженьку»: «Живу в непробудном кабаке, пьяная есенинская свалка длится днями и ночами. Вино льётся рекой, и люди кругом бескрестные, злые и неоправданные. Не знаю, как я вырвусь из этого ужаса».
После отъезда Клюева Есенин ещё несколько раз по пьянке назвал извозчикам Пречистенку вместо Брюсовского. Бениславская это знала, и с Катей, сестрой поэта, перехватывала сожителя. Но в середине ноября Сергей Александрович, без прощальных сцен и ругани, ушёл с Пречистенки и больше не появлялся там никогда.
…К этому времени Дункан смирилась с потерей любимого и полностью отдалась делам своей школы. В эти дни она писала американскому корреспонденту Констане Дрексель: «Вернувшись в Москву, я порвала все взаимоотношения с Сергеем Есениным, чьи действия и заявления становились всё более и более невероятными и сумасшедшими. Их нельзя объяснить ничем иным, кроме временного помешательства».
В этом же письме Дункан рассказала о положении с её мечтой – школой танцев:
«Советское правительство совершенно забросило школу через год после её открытия, не посылая денег на её содержание (условие, которое было оговорено) и не давая никакой помощи вообще. Американская ассоциация помощи безработным (АРА), от которой мы получали хоть какую-то поддержку, тоже через год уехала из Москвы. Мы вынуждены самостоятельно оплачивать электричество, топливо и даже воду. Деньги, нужные для оплаты еды, одежды и вообще всего необходимого для школы, учителей, музыкантов, поступают теперь только от наших концертов.
Однако, как вы понимаете сами, экономическое положение Москвы таково, что в настоящее время выступления крайне редки. Например, за одно выступление мы получаем 50 червонцев, или 250 долларов. На эти деньги я могу купить дрова на зиму, а на деньги, вырученные от следующего выступления, – муку, картофель и т. д.
Сейчас у детей отличное здоровье, и они работают с энтузиазмом. Большинство из них очень талантливы, и будет крайне жалко, если двухлетняя работа, все наши усилия и жертвы окажутся напрасными. Для меня сейчас единственной надеждой является получение помощи от наших друзей из Америки. Если наша школа на ближайшие несколько лет получит помощь, я уверена, потом она будет содержать себя сама.
Будьте добры… напишите мне, потому что я не получаю никаких известий из Америки.
С наилучшими пожеланиями и воспоминаниями…»
Но думы о Есенине не оставляли Дункан. В последний день 1923 года она была в гостях и там встретилась с Августой Миклашевской. И эта удивительная женщина, безжалостно отринутая поэтом, заявила ей:
– Есенин в больнице. Вы должны носить ему фрукты и цветы!
Сама Айседора носила и не преминула уколоть Миклашевскую:
– Вся Европа знайт, что Есенин был мой муш и вдруг – первый раз запел про любоф – вам, нет, это мне! Там есть плохой стихотворень: «Ты такая ж простая, как все…» Это вам!
Дункан по-прежнему любила Есенина, по-прежнему страдала. Не хотела оставлять хозяев:
– Я не хочу уходить, мне некуда уходить… У меня никого нет… Я одна…
Весной 1924 года предстояли гастроли на Украине. Перед отъездом Дункан решила повидать супруга (она не была разведена с ним). Явилась в Брюсовский. Огромная, в немыслимом хитоне, ярко накрашенная. Спросила Есенина. Ей сказали, что его нет. Тогда Айседора села на пол и, глядя перед собой невидящими глазами, ногтями разодрала себе чулки. Посидела десять минут, выпила воды и ушла.
Выступления Дункан на Украине проходили в апреле. С нею были Ирма и пятнадцать учениц с симфоническим оркестром. Но гастроли не оправдали себя в финансовом отношении. Отослав всех в Москву, Айседора продолжила свои выступления с пианистом Марком Мейчиком и менеджером Зиновьевым.
Турне проходило по городам: Самара, Оренбург, Самарканд, Ташкент, Екатеринбург, Вятка. И полный провал! Публика была равнодушна к искусству заморской танцовщицы, расходы на гостиницы ужасны, а жара – тропическая. В письмах к Ирме Дункан жаловалась:
«Этот турнир оказался нескончаемой катастрофой!»
«Это турне – один провал за другим».
«Волга и Туркестан – это те местности, которые надо избегать».
«Я практически кончилась».
«Сегодня я была в детской колонии и дала им урок танца. Их жизнь и энтузиазм поистине трогательны – они все сироты».
«Да, снова нет отеля. Мы здесь уже два дня: бродим по улицам, страшно голодные. Зино[82] и Мейчик спали в театре. А я в домике рядом без воды и туалета. Наконец мы нашли комнаты в ужасном отеле, полном клопов. Мы такие побитые, как будто чем-то больны.
Мужество – это длинная дорога, но свет впереди. Эти крошки в красных туниках[83] и есть будущее. Поэтому работать для них – счастье. Вспахать землю, посеять семя и подготовить всё для новых поколений, которые будут жить в новом мире. Что ещё стоит делать? С вами я заглядываю в будущее. Оно там – и мы ещё будем танцевать Девятую симфонию».
Айседора Дункан была поистине героической и самоотверженной женщиной, полностью отдавшейся искусству и любви, поэтому жизненные реалии она воспринимала с юмором:
– Я продолжаю шутить, никто этого не ценит, но это моя ирландская натура.
В конце августа артистка вернулась в Москву, утомлённая неудачным турне, но счастливая встречей с детьми своей школы.
В Ленинграде в это время проходили гастроли Камерного театра А.Я. Таирова. Его руководитель пригласил на обед писателя Н.Н. Никитина, сказав, кстати, что на обеде будет Дункан. В свою очередь Николай Николаевич сообщил, что у него Есенин и он придёт с ним.
Артисты Камерного театра остановились в гостинице «Англетер». Войдя в номер Таирова, Сергей Александрович ограничился общим поклоном и сел подальше от Айседоры. Никитин, никогда до этого не видевший Дункан, всё своё внимание сосредоточил на ней: «Я смотрел на Дункан. Передо мной сидела пожилая женщина – образ осени. На Изадоре было тёмное, вишнёвого цвета, тяжёлое бархатное платье. Лёгкий длинный шарф окутывал её шею. Никаких драгоценностей. И в это же время мне она представлялась похожей на королеву Гертруду из “Гамлета”. Есенин рядом с ней выглядел мальчиком…»
Засмотревшись на Айседору, Никитин упустил момент, когда Есенин исчез, словно привидение. Таинственное исчезновение поэта удивило писателя и заставило поразмышлять:
– Неужели он приезжал лишь затем, чтобы хоть полчаса подышать воздухом с Изадорой?..
Быть может, нам кое-что подскажет отрывок из его лирики тех лет:
Чужие губы разнесли
Твоё тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
В этой строфе главное – последнее слово: «омертвелой». Омертвелая душа – это конец многому! Особенно у поэта. Да какого ещё поэта!
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
За пять дней до своего трагического ухода из жизни Есенин исповедовался писателю А.И. Тарасову-Родионову:
– Дункан я любил. И сейчас ещё искренне люблю её. Только двух женщин любил я в жизни. Это Зинаида Райх и Дункан.
Да, глава о жизни с Айседорой Дункан была не случайностью и не капризом великого поэта. А вот разрыв с ней – явная ошибка, дорого стоившая русской литературе.
Всё лето питомцы школы Дункан выступали с показательными уроками для детей рабочих. Занятия проходили на стадионе на Воробьёвых горах. Узнав о возвращении Айседоры с гастролей, девочки и их преподаватели собрались на Пречистенке под балконом дома 20. Около пятисот малышек, одетых в красные туники, выкрикивали приветствия. Потом оркестр грянул «Интернационал», и дети танцевали, держа над головой руки со сжатыми кулачками. Глядя на них, Айседора плакала. Это был счастливейший миг в её жизни, изобиловавшей драматическими событиями.
С 19 по 28 сентября Дункан восемь раз выступала со своими учениками в Камерном театре. На последнем концерте, перед выступлением детей с произведениями Шуберта, Глюка и Штрауса, она произнесла речь. Айседора говорила о своём детстве и излагала свой взгляд на теорию педагогики, призывала поддержать её школу:
– Та же необходимость, которая привела меня, четырёхлетнюю девочку, на сцену, теперь заставляет и детей нашей школы выступать перед зрителями.
После заключительного концерта супруга председателя Всесоюзного центрального исполнительного комитета М.И. Калинина, тронутая выступлением детей, спросила Дункан, чем она может ей помочь. Айседора сказала, что хотела бы показать работу школы лидерам страны, но через день она покидает Советский Союз. Калинина пообещала всё устроить. И на следующий день, 29 сентября, в Большом театре состоялся прощальный концерт, на котором Айседора заслужила шумные овации высокопоставленных большевиков. Нарком просвещения А.В. Луначарский выразил актрисе благодарность за усилия, приложенные к воспитанию советских детей.
…30 сентября Дункан вылетела в Берлин. Когда самолёт набрал высоту, она выглянула в иллюминатор и отчётливо услышала родной голос с хрипотцой:
– Изадора, смотри – твой дом!
Проводили великую танцовщицу рано утром, а вечером того же дня Шнейдер столкнулся с ней на лестнице школы.
– Айседора! Откуда вы? – удивился Илья Ильич.
– Вынужденная посадка под Можайском. Летим завтра утром. Прошу вас приготовить мне пакет с двадцатью красными туниками. Я обещала сбросить их завтра можайским комсомольцам. Я с ними провела несколько чудесных часов, пока чинили самолёт. Учила их танцу и свободному движению в спиральном построении «Интернационала»! Всё под гармонь. Вы уж не пожалейте эти двадцать туник!