К этой характеристике Изрядновой хочется добавить следующее. Поэт не баловал вниманием ни свою первую супругу, ни их сына. Но когда ему потребовалось уничтожить часть своего архива, он пришёл к ней – знал о её любви и преданности. И второе. Простая женщина, без тени притязания на какие-либо права к бывшему мужу, поняла главное: его беззащитность в житейском мире, а потому ей и в голову не приходило роптать и чего-то требовать от Есенина. Жила памятью о мгновении, которое озарило всё её дальнейшее существование.
Второй женой Сергея Александровича была З.Н. Райх. По отношению к ней Есенин проявил чудовищную безответственность. 3 февраля 1917 года Зинаида Николаевна родила сына. Отец не удосужился посмотреть ребёнка и навестить жену, и Райх ещё долго оставалась в Доме матери и ребёнка. По поводу чего современная исследовательница А. Марченко пишет: «Бросил! И когда бросил! Когда она без денег, без жилья, с грудным сыном не просто бедствовала – пропадала. Когда на неё, ещё не оправившуюся после родов, обрушился целый каскад болезней – брюшной тиф, волчанка, сыпной тиф».
К мужу Зинаида Николаевна не вернулась, но обиды на него не держала, более того, по-прежнему любила его.
Райх, женщина волевая, неплохо устроила свою жизнь: с триумфом выступала в театре Вс. Мейерхольда, пользовалась успехом у мужчин и не знала материальных трудностей. Словом, могла бы забыть о бывшем супруге. Но нет, выкинуть его из своей памяти не сумела. На похоронах поэта была в невменяемом состоянии и прилюдно кричала: «Прощай, моя сказка». То есть, несмотря на отвратное отношение к ней Есенина, сердцем чувствовала, что он другой, не такой, как в буднях дней и лет, и достоин всепрощения за несложившуюся жизнь.
В 1935 году, на подаренной З. Гейман фотографии Райх написала подружке: «Тебе, Зинаида, как воспоминание о самом славном и самом страшном в моей жизни – Сергее». Дочери говорила, что «дырка» в её сердце с годами так и не затянулась.
Третьей женой Есенина стала Айседора Дункан, американская танцовщица с мировой известностью. В первый же день знакомства с поэтом она определила две его ипостаси: чёрт и ангел. Дьявол в быту, в реальной жизни, и ангел в способности подняться духовно на горние выси.
В отношении Дункан поэт доходил до крайностей: на её ласки отвечал отборнейшим матом, часто распускал руки. Макс Мерц, директор школы Елизаветы Дункан в Зальцбурге, рассказывал такой случай:
– Я видел её в квартире одного нашего общего знакомого, когда она сбежала от своего разбушевавшегося мужа после того, как он с ней жестоко обращался. Она была смертельно напугана, как затравленное животное.
Чтобы сохранить их хлипкий союз, Айседора опускалась до самоуничижения. Переводчица Лола Кинель запечатлела такую сцену. Как-то Есенин заявил супруге:
– Я хочу гулять один.
Изадора воскликнула:
– Я не пущу его одного. Он может убежать. Такое уже было в Москве, а тут кругом женщины!
В комнате воцарилось молчание. Потом Есенин неожиданно упал в кресло и спокойно обратился к Кинель:
– Скажите ей, что я никуда не иду.
Изадора всхлипнула, Есенин бросился на постель лицом вниз, а она принялась целовать его голые пятки.
В своём неистовстве, в желании вырваться из материнской опеки супруги, Есенин доходил до изуверства (сожжение альбома с фотографиями погибших детей Дункан). Но ему всё прощалось, всё сходило с рук. Бельгийский писатель Франц Элленс, переводивший стихотворения Есенина на французский язык, так объяснял основу её брачного союза с Есениным:
– Это был возвышающий акт, ибо для неё означал жертву и гарантию горя. Она не питала иллюзий на этот счёт, понимая, что время мучительного счастья будет коротким; что они будут жить в обстановке драматической неуверенности; что рано или поздно этот дикий парень, такой ей нужный, соберётся с силами и разрушит, скорее всего грубо, любовное попечительство, отказаться от которого она не в силах.
Так и случилось: зло, грубо, с окрасом русского хамства.
Жертвой страстной (но сдерживаемой) любви к Есенину стала Галина Бениславская, взявшая на себя роль его няньки, секретаря и мамки. В итоге – чёрная неблагодарность. «Разменянная» на Софью Толстую, Бениславская в отчаянии писала 16 ноября 1925 года:
«С главным капиталом – с моей беззаветностью, с моим бескорыстием – я оказалась банкротом. Я думала, что он может дать радость. Оказалось, лишь сожаление о напрасно растраченных силах и сознание, что это никому не нужно было. Я думала, ему правда нужен настоящий друг, человек, а не собутыльник. Человек, который для себя ничего не должен требовать (в материальном плане, конечно). Думала, что Сергей умеет ценить и дорожить этим. И никогда не предполагала, что благодаря этому Сергей перестанет считаться со мной и ноги на стол положит. Думала, для него есть вещи ценнее ночлега, вина и гонорара.
Главное было в нём как в личности – я думала, что он хороший (в моём понимании этого слова). Но жизнь показала, что ни одного “за” нет и, наоборот, тысячи “против” этого. Иногда я думаю, что он мещанин и карьерист. Строил себе красивую “фигуру” (по Пушкину), и всё вышло так убийственно некрасиво – хулиганство и озорство вылились в безобразные, скотские скандалы, за которыми следует трусливое ходатайство о заступничестве».
И тем не менее жить без Есенина Бениславская не смогла, но осуществление приговора себе отложила на год. За это время она исполнила свой долг: привела в порядок архив поэта и рассказала о своей жизни, «сказке» с ним.
Намучилась и нарадовалась в коротком браке с Есениным и последняя (четвёртая) супруга Сергея Александровича С.А. Толстая. 6 декабря она передала ему в клинику записку: «Сергей, ты можешь быть спокоен. Моя надежда исчезла. Мне без тебя очень плохо, но тебе без меня лучше».
Это была предсмертная записка – Софья Андреевна хотела покончить с собой.
Толстая пережила Есенина на тридцать два года, посвятив их поддержанию памяти о великом поэте. Только и существовала этим. Вот одна из её дневниковых записей:
«Видела во сне Сергея, живого, что он воскрес. Во сне он такой же со мной, какой бывал в жизни, когда трезвый, удивительный, ласковый, тихий, ясный. И я во сне любила его так же, как тогда, так же бесконечно, безумно и преданно. Пришли сёстры, и всем нам было хорошо и весело. Нынче весь день ношу в себе сияние от него, от своей любви к нему.
Господи, Серёженька мой, как я могу жить без него и думать, что я живу, когда это только гнилая, затрёпанная оболочка моя живёт, а я ведь с ним погибла».
Всех жён Сергея Александровича за их безропотное терпение пьянства, скандалов и диких выходок поэта можно без преувеличения назвать мученицами. За его хамство и чёрную неблагодарность они платили любовью. К сожалению, никого из них Есенин, по существу, не любил, создав себе воображаемый идеал женщины. Будучи человеком легко ранимым духовно, Есенин мало кому открывался, оберегая свой внутренний мир. Но однажды разоткровенничался и открыл В.И. Болдовкину одну из своих тайн, рассказывая о своём пребывании в Батуми:
– Я почти каждый день бывал на пристани и встречал пароходы из-за границы.
Василий Иванович спросил, кого же он ждал. Поэт не ответил сразу, но через несколько дней поведал свою тайну:
– Я, Вася, знаю, что она не может приехать, а всё же ждал. Я ждал Анну и творил поэму.
Ждал героиню своей поэмы «Анна Снегина». Ждал образ, созданный его воображением! Помните, читатель, эпизод, в котором герой поэмы получает от Анны письмо и это переворачивает всю его душу:
Письмо как письмо.
Беспричинно.
Я в жисть бы таких не писал.
По-прежнему с шубой овчинной
Иду я на свой сеновал.
Иду я разросшимся садом,
Лицо задевает сирень.
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Погорбившийся плетень.
Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет.
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково: «Нет!»
Далёкие милые были!..
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но, значит,
Любили и нас.
Очень земной и общительный внешне, внутренне Есенин был одинок, о чём и поведал современникам в первых же строках своего последнего стихотворения:
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле,
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.
То есть земное бытие (кстати, с другими) было для Есенина не главным. Существенным для поэта являлся его внутренний мир – духовная жизнь. Эту неведомую другим ипостась Сергея Александровича уловил только А. Мариенгоф, который говорил о романе между Есениным и Миклашевской:
– Их любовь была чистой, поэтической, придуманной ради новой поэтической темы. В этом парадокс Есенина: выдуманная любовь, выдуманная биография, выдуманная жизнь. Могут спросить: почему? Ответ один: чтобы его стихи не были выдуманными. Всё, всё – делалось ради стихов…
В унисон с этим замечанием приятеля поэта звучит его собственное признание: «Пусть вся жизнь моя за песню продана». Эту обречённость слову и внутреннее одиночество Есенина интуитивно уловили некоторые его спутники, а потому прощали любимому все его «закидоны». Конечно, любили они человека, но всех, вольно или невольно, завораживало слово «гений».
Есенин был предельно честолюбив, но до поры до времени умело скрывал это за маской наивности и скромного пастушка. В юности он раскрывался только дважды – Грише Панфилову и Маше Бальзамовой. Первому он назвал Иисуса Христа гением, а второй говорил: «Если я буду гением, то…». Не известным поэтом, даже не великим, а только гениальным. Какая амбициозность в восемнадцать лет!