– А ты что же, непременно желаешь быть Шекспиром?
– Конечно.
Я не мог спорить, я сказал, что если Шекспир и стал великим поэтом, то не благодаря скандалам, а потому, что много работал.
– А я не работаю?
Есенин сказал это с какой-то даже обидой и гордостью и стал рассказывать, над чем и как усиленно он сейчас работает.
– Если я за целый день не напишу четырёх строк хороших стихов, я не могу спать.
Это была правда. Работал он неустанно».
В книжной лавке Есенин познакомился с А. А. Берзинь, которая сыграла немалую роль в его жизни.
– Вышел отдельным изданием «Пугачёв», – вспоминала Анна Абрамовна, – и, проходя по Никитской мимо магазина, в котором продавалась эта книжка, я зашла, чтобы её купить. Около прилавка стоял Есенин, перед ним лежало несколько экземпляров «Пугачёва». Он взял книжку и с очень тёплой надписью передал мне (7, кн. 3, с. 61).
Побывали в лавке и односельчане поэта. А. Н. Силкин рассказывал:
– В Москве я нашёл Есенина в книжном магазине писателей на Никитской… Уходя от Есенина, я попросил его подарить мне свои стихотворения. Он открыл стекло прилавка, вынул две тонкие книжки стихов и написал: «Земляку Саше Силкину. С. Есенин». К моему великому огорчению, эти книжки не сохранились. Мой отчим сжёг мои книги за то, что я, по его мнению, трачу много денег на их покупку.
В лавке «Художники слова» побывали все пассии поэта, но об этом несколько позже.
В творческом плане 1919 год начался для Есенина изданием поэмы «Пантократор», а закончился написанием в сентябре «Кобыльих кораблей» – последней из так называемых революционно-космических поэм. Много времени ушло у Сергея Александровича на создание теоретической работы «Ключи Марии».
«Пантократор» – слово греческое и означает «всевластитель», «вседержатель». В качестве таковых в поэме выступают Бог и Красный конь:
Тысячи лет те же звёзды славятся,
Тем же мёдом струится плоть.
Не молиться тебе, а лаяться
Научил ты меня, господь.
За седины твои кудрявые,
За копейки с златых осин
Я кричу тебе: «К чёрту старое!»,
Непокорный, разбойный сын.
Красный конь в русских народных сказках отождествлялся с солнцем, поэт просит его:
Мы радугу тебе – дугой,
Полярный круг – на сбрую.
О, вывези наш шар земной
На колею иную.
Об этой жажде перемен и стремлении к чему-то новому и лучшему Г. Ф. Устинов, на глазах которого создавалась поэма, писал: «В „Пантократоре“ Есенин больше всего сказался как революционер-бунтарь, стремящийся покорить к подножию Человека-Гражданина мира не только Землю, но и весь мир, всю природу. Он верит в неисчерпаемый источник человеческих сил и талантов, верит в непобедимую силу коллективного творчества, – силу, которая, если захочет, то может вывести Землю из её орбиты и поставить на новый путь» (2, 371).
«Кобыльи корабли» называли поэмой голода. Мариенгоф связывал её появление с картиной, которую он наблюдал с другом в Москве:
«В те дни человек оказался крепче лошади. Лошади падали на улицах, дохли и усеивали своими мёртвыми тушами мостовые.
Мы с Есениным шли по Мясницкой. Число лошадиных трупов, сосчитанных ошалевшим глазом, раза в три превышало число кварталов от нашего Богословского до Красных ворот. Против Почтамта лежали две раздувшиеся туши. Чёрная туша без хвоста и белая с оскаленными зубами.
На белой сидели две вороны и доклёвывали глазной студень в пустых орбитах. Курносый „ирисник“ в коричневом котелке на белобрысой маленькой головёнке швырнул в них камнем. Вороны отмахнулись чёрным крылом и отругнулись карканьем.
Вторую тушу глодала собака. Протрусивший мимо на хлябеньких санках извозчик вытянул её кнутом. Из дыры, над которой некогда был хвост, она вытащила длинную и узкую, как отточенный карандаш, морду. Глаза у пса были недовольные, а белая морда окровавлена до ушей. Словно в красной полумаске. Пёс стал вкусно облизываться.
Всю обратную дорогу мы прошли молча».
От создания «Пантократора» до написания «Кобыльих кораблей» прошло полгода, а взгляд Есенина на торжество большевиков очень и очень изменился:
Злой октябрь осыпает перстни
С коричневых рук берёз…
Видно, в смех над самим собой
Пел я песнь о чудесной гостье…
Чудесная гостья – это революция, Октябрьская революция, которую поэт называет злой. Он ещё признаёт, что большевики ведут Россию в будущее, но уже не хочет быть с ними:
Вёслами отрубленных рук
Вы гребётесь в страну грядущего.
О, кого же, кого же петь
В этом бешеном зареве трупов?
Этого Есенин не знает, но решительно отстраняется от тех, кто творит насилие, предпочитая «безобидный» мир зверей:
Никуда не пойду с людьми
Лучше вместе издохнуть с вами,
Чем с любимой поднять земли
В сумасшедшего ближнего камень.
Современная поэту критика вполне лояльно отнеслась к последней маленькой поэме Есенина, но, конечно, не оставила без внимания имажинистские «закидоны» автора: «Что касается техники стиха, то какая уж там техника: не до жиру, быть бы живу! Понадобилось бы перебрать все рифмы, чтобы указать на неожиданные открытия» (М. А. Дьяконов); «Русская литература сделала шаг вперёд! От брачных утех с козой мы дошли до овцы»[33] (журн. «Книга и революция», Пг, 1920, № 1, с. 39).
Единственным литератором, решительно не принявшим поэму, был недавний товарищ и коллега Сергея Александровича Н. А. Клюев:
И груз «Кобыльих кораблей» —
Обломки рифм, хромые стопы, —
Не с Коловратовых полей
В твоем венке гелиотропы.
Их поливал Мариенгоф
Кофейной гущей с никотином…
Творческие пути учителя (так Есенин называл Николая Алексеевича) и ученика разошлись навсегда. 4 декабря 1920 года Сергей писал Р. В. Иванову-Разумнику: «Ну, а что с Клюевым? Он с год тому назад прислал мне весьма хитрое письмо, думая, что мне, как и было, восемнадцать лет; я на него ему не ответил, и с тех пор о нём ничего не слышу».
…В декабре вышли «Ключи Марии» – основное теоретическое произведение Есенина, труд о творчестве в целом и о словесном искусстве в частности. В этой работе поэт выразил свои представления о путях и целях искусства, о сближении искусства с жизнью и бытом народа, с окружающей его природой. В центре произведения проблема образности искусства: сущность образа и его разновидности, происхождение образов, а также протест автора против «словесной мертвенности» современной ему поэзии.
«Мария» на языке хлыстов шелапутского толка означает душу. О ней и ратовал Есенин: «Человеческая душа слишком сложна для того, чтобы заковать её в определённый круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые её запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своём. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметёт она и рассосёт сонм кругов, которые ей уготованы впереди» (5, 211).
В. Г. Шершеневич, один из соратников Сергея Александровича, так оценивал его теоретический труд:
– Это небольшая книга одного из идеологов имажинизма, чертит то миропонимание новой школы, которое упорно не хотят заметить враги нового искусства… Книга написана с большой эрудицией и с ещё большим лирическим темпераментом. Многое в ней спорно, но в ней нет ни «устаревшей истины», ни «новаторской галиматьи».
Годы расцвета
Дела семейные. 11 июня 1918 года З. Н. Райх родила дочь и осталась с ней у родителей в Орле. С этого времени супруги жили врозь. Зинаида Николаевна не навязывалась мужу, а тот не рвался ни к ней, ни к дочери Тане. Хлипкая связь поддерживалась редкими письмами.
Весной следующего года супруги встретились на Тверской в кафе «Домино». Есенин подарил жене поэму «Преображение» с надписью: «Милой Зинон от Сергуньки. Мая 19, 1919. В кафе поэтов».
В июне Сергей Александрович послал Райх деньги: «Зина! Я послал тебе вчера 2000 рублей. Как получишь, приезжай в Москву. Денег у меня для тебя 10 000 рублей». Около 18 июня она приехала с дочерью и её няней. Мариенгоф вспоминал:
– Танюшка, как в старых писали книжках, «живая была живулечка, не сходила с живого стулечка» – с няниных колен к Зинаиде Николаевне, от неё ко мне. Только отцовского «живого стулечка» ни в какую она не признавала. И на хитрость пускались, и на лесть, и на подкуп, и на строгость – всё попусту. Есенин не на шутку сердился и не в шутку считал всё это «кознями Райх». А у Зинаиды Николаевны и без того стояла в горле слеза от обиды на Таньку, не восчувствовавшую отца.
При встречах супругов случались грубые ссоры. Как-то Сергей Александрович обругал жену матом. Она ответила тем же. Есенин схватился за голову и простонал:
– Зиночка! Моя тургеневская девушка! Что же я с тобой сделал.
В. Г. Шершеневич говорил:
– Райх была при Есенине забитая, бесцветная и злая. Есенин держал Райх в чёрном теле, был равнодушен к их ребёнку и этим сильнее всего огорчал Райх.
С прохладой относился Сергей Александрович и к жене. Однажды, обняв Мариенгофа за плечи, спросил:
– Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг?
– Чего болтаешь!
– А вот чего… не могу я с Зинаидой жить… Вот тебе слово, не могу… Говорил ей – понимать не хочет… Не уйдёт, и всё… ни за что не уйдёт… Вбила себе в голову: «Любишь ты меня, Сергун, это знаю и другого знать не хочу…» Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина.