«Сорокоуст». Разочарование поэта в революции, выраженное в поэме «Кобыльи корабли» («злой октябрь», «вёсла отрубленных рук»), ещё более усилилось после поездки в Харьков и летнего «отдыха» в родном Константинове. 12 августа Есенин писал: «Мне очень грустно сейчас, что история переживает тяжёлую эпоху умерщвления личности как живого, ведь идёт совершенно не тот социализм, о котором я думал, а определённый и нарочитый, как какой-нибудь остров Елены[34], без славы и без мечтаний. Тесно в нём живому, тесно строящему мост в мир невидимый…» (6, 116).
Утопические мечты о социализме как о «золотом веке» и «мужицком рае», воспетые поэтом в «Инонии», вступили в кричащее противоречие с суровой действительностью эпохи военного коммунизма. Есенин понял: не будет Инонии (иной страны); вместо неё утверждается железная власть, которая держится на штыках и расстрелах. В отличие от многих советских поэтов, прославлявших революционное насилие, Есенин осуждал террор и демонстративно отделял себя от тех, кто осуществлял его:
Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Поэт метался, и не только душевно, но и физически. Вскоре после возвращения из деревни он уехал на Кавказ. Поездку организовал Мариенгоф. Его гимназический товарищ Г. Р. Колобов (псевдоним Михаил Молабух, прозвище Почём соль) был ответственным сотрудником Наркомата путей сообщения и имел персональный вагон. Поэтому ехали с шиком: двухместное мягкое купе, во всём вагоне четыре человека и проводник. У Колобова боевой секретарь, который обеспечивает комфортность поездки:
«Гастев в полной походной форме, вплоть до полевого бинокля. Какие-то невероятные нашивки у него на обшлаге. „Почём соль“ железнодорожный свой чин приравнивает чуть ли не к командующему армией, а Гастев – скромно к командиру полка. Когда является он к дежурному по станции и, нервно постукивая ногтем о жёлтую кобуру нагана, требует прицепки нашего вагона „вне всякой очереди“, у дежурного трясутся поджилки:
– Слушаюсь, с первым отходящим…
С таким секретарём совершаем путь до Ростова молниеносно. Это означает, что вместо полагающихся по тому времени пятнадцати – двадцати дней мы выскакиваем из вагона на Ростовском вокзале на пятые сутки».
В Ростове-на-Дону, на вокзале, Есенин неожиданно встретился с женой. Зинаида Николаевна ехала с ребёнком в Кисловодск. Первым её увидел Мариенгоф, и Райх попросила его:
– Скажите Серёже, что я еду с Костей. Он его не видел. Пусть зайдёт в вагон, глянет. Если не хочет со мной встречаться, могу выйти из купе.
Есенин заупрямился:
– Не пойду. Не желаю. Нечего и незачем мне смотреть.
Анатолий Борисович стал его уговаривать:
– Пойди, скоро второй звонок. Сын ведь.
З. Райх с детьми
Пошёл. Зинаида Николаевна развязала ленточки кружевного конвертика. Ребёнок перебирал крохотными ножками.
– Фу! Чёрный! – вырвалось у отца. – Есенины чёрными не бывают.
– Серёжа!
Райх отвернулась к окну, плечи её вздрогнули.
– Ну, Анатолий, поднимайся. – И Есенин лёгкой танцующей походкой пошёл из вагона.
Было 10 июля. В Ростове-на-Дону друзья оставались по 5 августа. Едва покинули этот город, как стали зрителями симптоматичной картины. Сергей Александрович рассказал о ней:
– Ехали мы от Тихорецкой на Пятигорск, вдруг слышим крики, выглядываем в окно, и что же? Видим, за паровозом что есть силы скачет маленький жеребёнок. Так скачет, что нам сразу стало ясно, что он почему-то вздумал обогнать его. Бежал он очень долго, но под конец стал уставать, и на какой-то станции его поймали. Эпизод для кого-нибудь незначительный, а для меня он говорит очень много. Конь стальной победил коня живого. И этот маленький жеребёнок был для меня наглядным дорогим вымирающим образом деревни и ликом Махно. Она и он в революции нашей страшно походят на этого жеребёнка, тягательством живой силы с железной» (6, 115–116).
Буквально через несколько дней после этого случая, «в прогоне от Минеральных до Баку», Есенин написал поэму «Сорокоуст», в которую вошёл эпизод о жеребёнке:
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Название поэмы весьма символично. Сорокоуст – это церковная служба по умершему. Она продолжается в течение сорока дней. То есть поэма Есенина – это отходная по старой жизни в деревне. Надо ли говорить, что советская критика с удовлетворением приветствовала такое толкование исторического момента: «То, что ещё для многих является загадкой, вызывающей сомнения, – для Есенина свершившийся факт. Для него революция победила, она победила в нём самом деревенского анархосамоеда и начинает побеждать городского анархомещанина», – писал Г. Ф. Устинов.
Но критик не захотел увидеть главное: победа революции поэта не радовала, ибо это было торжество города с его бездушными изобретениями, одним из которых была «чугунка». Есенин был тесно связан с миром живой природы и гегемонию города воспринимал как посягательство на нравственные и этические ценности деревни, крестьянства.
Лучше понял настроение поэта И. Г. Эренбург: «Тщетно бедный дуралей жеребёнок хочет обогнать паровоз. Последняя схватка, и ясен конец. Об этой неравной борьбе и говорит Есенин, говорит, громко ругаясь и горько плача, ибо он не зритель» (2, 387).
Поэма «Сорокоуст» была опубликована в № 7/10 журнала «Творчество» в сентябре 1920 года, то есть через месяц после её создания. Кроме того, Есенин часто читал поэму в московских кафе и в других более многолюдных местах. Но совершенно неожиданно творческая и публичная деятельность поэта была грубо прервана.
В чрезвычайке. Сергей Александрович приятельствовал с поэтом А. Б. Кусиковым, которого жена М. Горького называла кабацким человеком, – вечно с гитарой и в черкеске. Поэт захаживал к Александру Борисовичу, а временами жил у него (район Арбата). 18 октября к Кусикову нагрянули чекисты и арестовали всех, кто находился в квартире. Среди претерпевших оказался и Есенин.
Причиной поголовного задержания обитателей квартиры и постороннего лица послужил донос на младшего брата Кусикова, который якобы служил у барона Врангеля. Все арестованные содержались в комендатуре МЧК. Есенин пробыл в ней немного больше недели. В первый день – заполнил карточку арестанта (№ 13699):
«Фамилия: Есенин Сергей Александрович.
Возраст: 25 лет.
Образовательный ценз: высший.
Профессия: поэт советских изданий.
Заработок: неопределённый.
Партийность: имажинист.
Последний адрес: Большой Афанасьевский, дом 3, квартира 5[35].
Откуда родом: Рязанской губернии, Кузнецкой волости, село Константиново.
За каким отделом числится: КР.
Арестован: 19 октября 1920 года».
Отдел «КР» – это отдел, занимавшийся борьбой с контрреволюционной деятельностью, а под неё можно было подвести много чего. То есть Есенин попал как кур в ощип. На следующий после ареста день последовал допрос. Вот его протокол, подписанный Сергеем Александровичем:
«В качестве обвиняемого следующий: Есенин Сергей Александрович. 25 лет. Крестьянин Рязанской губернии, Афанасьевский 3, Москва, литератор. Участвую в „Известиях Советов рабочих и красноармейских депутатов“, нерегулярно, периодически. Холост. Две сестры. Мать, отец и дедушка проживают на родине в Рязанской губернии.
Имущественное положение: среднее крестьянское.
Беспартийный.
Высшее образование. Университет в Москве, филолог.
Сочувствовал советской власти.
До 14-го года учился в городе Москве.
До Февральской революции был призван на военную службу в 15-м году, с 29 августа 16-го года по февраль революции. До Октябрьской революции работал в городе Петрограде по поэтической деятельности. С Октябрьской революции до ареста прикомандирован к Наркомпросу и Союзу советских писателей.
Отбывал четыре месяца в дисциплинарном батальоне с 16-го года.
На вопрос: „Известна ли вам причина вашего ареста“ отвечаю: „Нет“.
На вопрос: „Известно ли вам, в чём обвиняется ваш коллега Кусиков?“ отвечаю: „Нет. Но имею предположения, что арест послужил в связи с доносом гр. Бакалейникова, режиссёра Большого театра, по личной ненависти к нам, так как мы имели с ним личные счёты“.
На вопрос: „С какого времени знакомы с гр. Кусиковым?“ отвечаю: „Я знаю Кусикова с 1917 г., знаком как с товарищем по деятельности литературной. Политические убеждения моего товарища вполне лояльны. К советской власти сочувствие моего товарища выражалось в тех произведениях, которые принадлежат ему. Например, в сборнике „Красный офицер“ и книга под заглавием „В никуда“. У меня также имеется ряд произведений в революционной духе. Я был одним из первых, писавших о современном быте“.
На вопрос: „Кто может подтвердить о вашей лояльности и благонадежности?“ – „Тов. Ангарский и тов. Луначарский и целый ряд других общественных деятелей“.
На вопрос: „Как вы смотрите на современную политику советской власти?“ отвечаю: „Я ко всему проводимому, к принципам советской власти вполне лоялен в переходный момент этой эпохи, которая насаждает социализм. Каковы бы проявления советской власти ни были, я считаю, что факт этих проявлений всегда необходим для той большой цели, которую несёт в коммуну. Всякое лавирование советской власти оправдываю, как средство для улучшения военного и гражданского быта советской России“.
На вопрос: „Что для вас кажется лавированием в действиях советской власти?“ – „Действия советской власти, в области военной политики, я считаю безусловно лавированием. На заключение мира с Польшей я смотрю как на необходимое явление в данный момент, а момент именно исторический в экономической жизни страны“.