Троцкий. Вернёмся к последнему разговору Сергея Александровича с И. И. Шнейдером. Он происходил 17 августа. Тогда Есенин сказал Илье Ильичу, что его вызывают в Кремль, а 20-го сообщил А. Дункан о приёме у Л. Д. Троцкого, то есть был у него 18 или 19 августа.
Перед этим Сергей Александрович прочитал одну из статей наркома о литературе и революции, в ней Лев Давидович предрекал итог заграничного турне поэта: «Воротится он не тем, что уехал».
– Да, я вернулся не тем, – признавался Есенин и заявлял:
– Милостивые государи! Лучше фокстрот с здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про «Лазаря». Убирайтесь к чёртовой матери с Вашим Богом и с Вашими церквями. Постройте лучше из них сортиры, чтоб мужик не ходил «до ветру» в чужой огород.
Власть предержащая относила крестьянских поэтов к своим попутчикам, то есть к временным, а потому ненадёжным союзникам, которые в любой исторический момент могут шарахнуться в любую сторону от прямого пути к социализму. Троцкий писал об этой категории деятелей культуры:
«Большинство попутчиков принадлежит к мужиковствующим интеллигентам. Интеллигентское же приятие революции, с опорой на мужика, без юродства не живёт. Оттого попутчики не революционеры, а юродствующие в революции. Мужик, как известно, попытался принять большевика и отвергнуть коммуниста. Но крестьянская Россия, лишённая городского руководства, не то что не доберётся до социализма, но не устоит на ногах и двух месяцев и поступит, в качестве навоза или торфа, на расточение к мировому империализму».
И особенно это верно в отношении литераторов, полагал Лев Давидович. Но… «Если мы выкинем Пильняка с его „Голым годом“, серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонской, Маяковского, Есенина, так что же, собственно, останется, кроме ещё не оплаченных векселей под будущую пролетарскую литературу? Область искусства не такая, где партия может командовать…»
Л. Д. Троцкий. Художник Ю. Анненков, 1921 г.
Вот за это признание одного из столпов советского руководства Есенин выделял Троцкого, с уважением относился к нему и шёл на приём с большой надеждой. М. Д. Ройзман, со слов Сергея Александровича, рассказывал о ней:
– Есенин заявил, что крестьянским поэтам и писателям негде печататься: нет у них ни издательства, ни журнала. Нарком ответил, что этой беде можно помочь: пусть Сергей Александрович, по своему усмотрению, напишет список членов редакционной коллегии журнала, который разрешат. Ему, Есенину, будет выдана подотчётная сумма на расходы, он будет печатать в журнале произведения, которые ему придутся по душе. Разумеется, ответственность политическая и финансовая за журнал целиком ляжет на Сергея.
Как известно, чем больше тебе дают, тем больше с тебя спрашивают, тем больше твоя зависимость от дающего. Подумал-подумал Сергей Александрович и решил: не зря так расщедрился Лев Давидович – хочет подрезать крылья крестьянскому Пегасу. Не выйдет! Свобода творчества прежде всего. И через секретаря наркома Я. Блюмкина, своего приятеля, передал Троцкому, что отказывается от его лестного предложения. На возмущение Якова сказал, что имел уже опыт, связанный с денежным делами, и не хочет его повторения, не желает получить бубнового туза на спину.
Сергей Александрович был импульсивной личностью и какое-то время с умилением рассказывал о великом человеке в Кремле. Это породило кучу мифов о его любви к Троцкому.
В. Наседкин, муж сестры поэта: «Идеальным законченным типом человека Есенин считал Троцкого».
В. Эрлих, «друг» поэта, приводит слова Есенина: «Знаешь, есть один человек… Тот, если захочет высечь меня, так я сам штаны сниму и сам лягу! Ей-богу, лягу! Знаешь кто? – Он снижает голос до шёпота: – Троцкий…»
И. Аксёнов, критик: «Троцкого Сергей любит, потому что Троцкий „националист“, и когда Троцкий сказал Есенину: „Жалкий вы человек, националист“, – Есенин якобы ответил ему: „И вы такой же!“».
Да, Есенин выделял Льва Давидовича среди советского руководства; он импонировал ему тем, что не разделял мнения его большинства на ужесточение контроля над литературой.
Но от признательности за что-либо до любви, как говаривал один из героев комедии А. С. Грибоедова, дистанция огромного размера; и лучше всего демонстрирует это поэма Есенина «Страна негодяев», над которой Сергей Александрович больше года работал до встречи с Троцким.
Фабула поэмы проста: комиссар золотых приисков Рассветов сопровождает экспресс с драгоценным грузом. На пути поезда выставлены кордоны, на один из них готовится налёт банды Но-маха (перевёрнутая в слогах фамилия Махно). Время действия – зима 1921/22 года, место – Поволжье. В караульной будке комиссар по охране железнодорожных линий Чекистов и Замарашкин, сочувствующий советской власти. Комиссар не в настроении, он «вкушает» селёдку и говорит Замарашкину:
Знаешь? Когда эту селедку берешь за хвост,
То думаешь,
Что вся она набита рисом…
Разломаешь,
Глядь:
Черви… Черви…
Жирные белые черви…
Дьявол нас, знать, занёс
К этой грязной мордве
И вонючим черемисам!
Замарашкин «утешает» начальника:
Что ж делать,
Когда выпал такой нам год?
Скверный год! Отвратительный год!
Это ещё ничего…
Там… За Самарой… Я слышал…
Люди едят друг друга…
Такой выпал нам год!
Скверный год!
Отвратительный год
И к тому ж ещё чёртова вьюга.
Прямо скажем: «утешение» слабое. И Чекистов взрывается:
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живёт он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа?
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…
Простоватый на вид Замарашкин с ходу отметает притязания комиссара на родство с Европой:
Слушай, Чекистов!..
С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты
Настоящий жид.
Фамилия твоя Лейбман,
И чёрт с тобой, что ты жил
За границей…
Все равно в Могилёве твой дом.
Но разоблачение Замарашкина не смутило Чекистова, а, наоборот, вызвало у него желание унизить смышлёного оппонента и всех подобных ему:
Ха-ха!
Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин!
Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Ха-ха!
Что скажешь, Замарашкин?
Ну?
Или тебе обидно,
Что ругают твою страну?
Бедный! Бедный Замарашкин…
Дураки и звери! Не то спросили, не так жили. «Не зарапортовался ли поэт?» – подумают некоторые читатели, уже понявшие, что речь идёт о Троцком. На это автор намекает истинной фамилией Чекистова – Лейбман[59]. Объявление Чекистова себя гражданином Веймара тоже указывает на Льва Давидовича: в этом городе он отсиживался почти все предреволюционные годы. И, наконец, тяга Чекистова к террору («Головы нужно давно под топор») – прямое указание на деяния Троцкого – массовые расстрелы в Красной армии и людоедские планы на «светлое» будущее: «Мы должны превратить Россию в пустыню, населённую белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, которая не снилась никогда самым страшным деспотам Востока. Путём террора, кровавых бань мы доведём русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния…»
Этот троглодит, рвавшийся к единоличной власти, не брезговал ничем. Для обеспечения своего будущего владычества попытался прибрать к своим рукам финансовый центр страны – биржу на Ильинке. И этим пользовались её дельцы:
Никому ведь не станет в новинки,
Что в кремлёвские буфера
Уцепились когтями с Ильинки
Маклера, маклера, маклера.
Тайны советских властителей хорошо охраняли кремлёвские стены, но кое-что всё же доходило до облагодетельствованного ими народа. Сейчас мы, конечно, знаем больше о «товарище» Троцком. Современный исследователь С. Кара-Мурза пишет о нём:
«Масон и агент австрийского правительства, предатель интересов России, награбивший после 1917 года астрономическую сумму денег на нужды своего семейства и революции, не гнушался никакими средствами для достижения цели. В своей книге „Их мораль и наша“ (1938) социально-классовый гуманист приравнивал большевиков к секте иезуитов и писал: „Так, даже в самом остром вопросе – убийство человека человеком – моральные абсолюты оказываются совершенно непригодны. Моральная оценка, вместе с политической, вытекает из внутренних потребностей борьбы“.
Философия гангстера с идеологией. В период революции и Гражданской войны наркомвоенмор воплощал эту философию по „высшей мере“».
Мог ли великий поэт любить и почитать (снимать штаны по одному лишь намёку «обожаемого») это исчадие ада? Поэма «Страна негодяев» даёт на это недвусмысленный ответ, а подтверждает его отказ Есенина принять помощь от Троцкого. Своими убеждениями он не торговал.
Кстати, несколько слов о негодяях. В поэме это комиссары Рассветов и Чарин. Первый из них говорит:
Вся Россия – пустое место.
Вся Россия – лишь ветер да снег.