После окончания рабочего дня Есенин, Толстая и Наседкин встретились с издательским работником А. М. Сахаровым. Алексей Михайлович недолюбливал Бениславскую и уход от неё Есенина одобрил. Все пошли в кинотеатр на фильм «Танцовщица из Бродвея». День завершился ужином в образцовой столовой Моссельпрома «Прага». Из столовой Сергей Александрович и Софья Андреевна пошли в Померанцев переулок. Так с 16 июня Есенин стал его постоянным жителем (правда, 17 июня он и Толстая почему-то ночевали у Наседкина).
18 июня «молодые» принимали П. И. Чагина и его жену. Пётр Иванович, секретарь ЦК Компартии Азербайджана, во многом способствовал работе Есенина, когда он находился на Кавказе. На следующий день с Чагиными они совершили прогулку на пароходе по Москве-реке, а 24 и 25 выезжали с гостями в Малаховку.
21 июня было первое воскресенье в начинавшейся совместной жизни великого поэта и внучки гения. Толстая записала в настольном календаре: «У меня обедали: Сергей, Катя, Наседкин, Сахаров, Иван Приблудный, Илья».
Квартира была четырёхкомнатная. В одной комнате жила жена двоюродного брата Софьи Андреевны с двумя маленькими детьми, которых не выпускали в коридор. Другую комнату занимала двоюродная тётя, женщина лет пятидесяти; она почти не выходила из своего «владения». Толстая занимала две комнаты. Они были с северной стороны мрачного шестиэтажного дома, и солнце в них никогда не заглядывало. А. А. Есенина говорила об апартаментах Софьи Андреевны:
– Всё напоминало о далёкой старине, в массивных рамах портреты толстовских предков, чопорных, важных, в старинных костюмах, громоздкая, потемневшая от времени мебель, поблёкшая, поцарапанная посуда, горка со множеством художественно раскрашенных пасхальных яичек и – как живое подтверждение древности – семидесятипятилетняя горбатенькая работница Марфуша, бывшая крепостная Толстых, прослужившая у них всю свою безрадостную жизнь, но сохранившая старинный деревенский выговор: «нетути», «тутати».
Есенин не вписывался в эту мрачную тяжеловесную атмосферу. «С переездом Сергея к Софье Андреевне сразу же резко изменилась окружающая его обстановка, – писала А. А. Есенина. – После квартиры в Брюсовском переулке, где жизнь была простой, но шумной, здесь, в мрачной музейной тишине, было неуютно и нерадостно. Сергей очень любил „уют, уют свой, домашний“, о котором писала ему Галя, где каждую вещь можно передвинуть и поставить как тебе нужно, не любил завешанных портретами стен. В этой же квартире, казалось, вещи приросли к своим местам и давили своей многочисленностью. Здесь, может быть, было много ценных вещей для музея, но в домашних условиях они загромождали квартиру. Сергею здесь трудно было жить».
Да, нормальные бытовые условия были не для Есенина, уютно он себя чувствовал только на лоне природы и… в кабаках. Правда, первые две-три недели держался. С гордостью представлял будущую жену знакомым. Оповестил о своём счастье даже М. Горького: «Посылаю Вам стихи, которые написал за последнее время. И шлю привет от своей жены, которую Вы знали ещё девочкой в Ясной Поляне».
Сергей Александрович перезнакомил Толстую со всеми своими друзьями. Иногда делал это весьма «оригинально». «Дома бил Приблудного», – записала как-то Софья Андреевна в своём календаре. Любил пройтись с будущей супругой по улицам. Во время одной из таких прогулок «молодые» повстречали цыганку, которая нагадала им скорую женитьбу, а попугай шарманщика вытянул Толстой простое медное кольцо, как обручальное, – знак скорой свадьбы. И Есенин решил, что его новый брак предопределён свыше.
С. Есенин
Об одной из встреч с Сергеем Александровичем на улице поведал В. С. Чернявский, ленинградский приятель поэта:
– Первое, о чём он рассказал мне, была новая женитьба. Посвящая меня в эту новость, он оживился, помолодел и объявил, что мне обязательно нужно видеть его жену. «Ну, недели через две приедем, покажу её тебе». Имя жены он произнёс с гордостью. Сергей Есенин и Софья Толстая – это сочетание, видимо, нравилось и льстило ему.
Кстати, Владимиру Степановичу не понравилось, как выглядел Есенин:
– На этот раз Сергей неприятно поразил меня своим видом. В нём было что-то с первого взгляда похожее на маститость, он весь точно поширел и шёл не по сложению грузно. Лицо бумажно-белое не от одной пудры, очень опухшее, красные веки при ярком солнечном свете особенно подчёркивали эту белизну.
То есть литературные неприятности, алкоголь и амурные передряги сказались на внешности Есенина не лучшим образом. И Софья Андреевна полюбила отнюдь не херувима с золотыми локонами, а уже порядком поизносившегося мужчину, о чём он сам не раз печалился в своей потрясающей лирике:
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только жёлтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберёг
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Любила Софья Андреевна Есенина искренне и глубоко. Близкие при этом отмечали, что в этой любви большое место занимало материнское чувство. Это подтверждала и её мать:
– Любовь к нему совершенно очевидно была безграничной, и, как она часто говорила, в её любви было много материнского, как к больному ребёнку.
…Готовясь к свадьбе, Есенин бегал по редакциям, «выбивая» деньги, но беречь их не умел: застольные вечера, званые обеды, Большой Московский ресторан на Лубянке, где он играл в бильярд с Софьей Андреевной.
Домашние застолья проходили весело. Сергей Александрович любил розыгрыши. Об одном из них рассказывал ленинградский поэт-имажинист В. И. Эрлих:
«– Слушай, кацо! Ты мне не мешай! Я хочу Соню подразнить.
Садимся обедать. Он рассуждает сам с собой вдумчиво и серьёзно:
– Интересно… Как вы думаете? Кто у нас в России всё-таки лучший прозаик? Я так думаю, что Достоевский! Впрочем, нет! Может быть, и Гоголь. Сам я предпочитаю Гоголя. Кто-нибудь из этих двоих. Что ж там? Гончаров… Тургенев… Ну, эти – не в счёт! А больше и нет. Скорей всего – Гоголь.
После обеда он выдерживает паузу, а затем начинает просить прощения у Софьи Андреевны:
– Ты, кацо, на меня не сердись! Я ведь так, для смеху! Лучше Толстого у нас всё равно никого нет. Это всякий дурак знает».
Гоголь действительно был любимым писателем Есенина, и Софья Андреевна это знала. Рассказывая (после гибели мужа) о стихотворении «Не жалею, не зову, не плачу…», она указывала на то, что оно написано под влиянием одного из лирических отступлений в «Мёртвых душах». Это начало шестой главы поэмы[78]. «…Что побудило бы в прежние годы живое движение в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! О моя свежесть!»
Именно об этих строках «Мёртвых душ» и говорил полушутя великий поэт:
– Вот меня хвалят за эти стихи, а не знают, что это не я, а Гоголь.
Разыгрывал Есенин будущую супругу в комнате, увешанной портретами Л. Н. Толстого. В семье писателя был его культ, и шутить по этому поводу в столовой его внучки было, конечно, не слишком корректно. Кстати, меры в этом поэт не знал, за что частенько тяжело расплачивался.
…Друзья радовались за Сергея Александровича: наконец-то он получил отличные условия для работы, а он помалкивал и с каждым днём становился всё мрачнее. Как-то Ю. Н. Либединский спросил, как ему живётся.
– Скучно. Борода надоела, – последовало в ответ.
– Какая борода?
– То есть как это какая? Раз – борода, – он показал на большой портрет Льва Николаевича, – два – борода, – он показал на групповое фото, где было снято всё семейство Толстых вместе с Львом Николаевичем. – Три – борода, – он показал на копию с известного портрета Репина. – Вот там, с велосипедом, – это четыре борода, верхом – пять… А здесь сколько? – Он подвёл меня к стене, где под стеклом смонтировано было несколько фотографий Льва Толстого. – Здесь не меньше десяти! Надоело мне это, и всё! – сказал он с какой-то яростью.
Вторую причину разочарования поэта в его радужных ожиданиях называет его сестра Шура: «Перебравшись на квартиру к Толстой, оказавшись с ней один на один, Сергей сразу же понял, что они совершенно разные люди, с разными интересами и разными взглядами на жизнь».
Ну, что касается интересов, то они как раз были общими – литература, а вот взгляды на жизнь таковыми быть не могли по определению. Толстая – потомственная дворянка с древними родовыми корнями, а Есенин – «крестьянский сын». Это же разные, противоположные меры, разные цивилизации. Конечно, бывало, что дворяне женились на своих крепостных, но никак не наоборот – потомок вчерашних крепостных на дворянке. Тут, как говаривал герой «Горя от ума», дистанция огромного размера. К тому же избранница Есенина кротостью не отличалась. Писатель М. Д. Ройзман говорил о Софье Андреевне:
– Она была сверх меры горда, требовала соблюдения этикета и беспрекословного согласия с её мнением. Она умела всё это непринуждённо скрывать за своим радушием, вежливостью. Эти качества были прямо противоположны простоте, великодушию, благородству, весёлости, озорству Сергея.
Предсвадебные терзания. Одним словом, прошло три недели со дня вселения Есенина к Толстой, как между ними начались ссоры. 7 июля Софья Андреевна пометила в календаре: «Обедать к Като с Катей и Анной Абрамовной[79]. Ссора на улице. Я – домой. Он – к Анне Абрамовне. Он возвратился с В. И. Эрлихом. Ночью с Эрлихом ушёл».
Вольф Иосифович оставил описание ночи, проведённой с Есениным: «Москва-река. Пятый час утра. Мы лежим на песке и смотрим в небо. Совсем не московская тишина. Он поворачивается ко мне и хочет говорить, но у него дрожат губы, и выражение какого-то необычайно чистого, почти детского горя появляется на лице.
– Слушай… Я – конченый человек… Я очень болен… Прежде всего – малодушием… Я говорю это тебе, мальчику… Прежде я не сказал бы этого и человеку вдвое старше меня. Я очень несчастлив. У меня нет ничего в жизни. Всё изменило мне. Понимае