офеевича и вручил гостям глиняный бюст Есенина. Выходя из мастерской, поэт оглянулся и произнёс:
– Гениальная личность!
Эта высокая оценка старшего друга не помешала Есенину в один из моментов очередного буйства вдребезги разбить глиняную скульптуру. Расстроенная С. А. Толстая известила об этом Конёнкова. Ответ пришёл уже после смерти поэта, Сергей Тимофеевич писал: «Вы трогательно описываете Серёжу и кончину моего бюста – портрета Серёжи и спрашиваете, возможно ли восстановить его. Скажите, сохранились ли у вас осколки? Впрочем, это не важно! Я напрягу все силы, чтобы воскресить образ Серёжи».
Великий скульптор выполнил своё обещание – до нашего времени дошёл бюст Сергея Александровича Есенина, созданный Конёнковым из дерева.
Где эта улица, где этот дом? Писатель Н. С. Тихонов был ровесником Есенина, но пережил его более чем на половину столетия. На закате своих дней ему было что вспомнить.
– Однажды весенним утром шёл я с Есениным по московским улицам. Мы опаздывали и должны были торопиться. После бессонной ночи, когда было о многом переговорено, у нас в распоряжении были только обычные утренние слова. Вдруг Есенин остановился. Улыбка осветила его лицо. Он взял меня под руку и сказал весело: «Свернём в сторону. Я тебе покажу кое-что забавное».
Николай Семёнович удивился: в какую ещё сторону? Ведь опаздываем.
– Ничего – это недалеко, – настаивал поэт, и он согласился.
Они прошли одну улицу, другую, прошли пару переулков, и всё это в сторону от первоначальной цели.
– Ничего, – успокаивал Есенин приятеля, – зато ты увидишь очень забавное.
В конце концов, миновав два квартала, Есенин подвёл Николая к витрине с фотографиями, среди которых был и его портрет.
– Разве это не забавно? – спросил Сергей Александрович и засмеялся своим лёгким смехом.
Портрет был хорош. Прохожие останавливались и любовались им, с восхищением в голос говорили: «Есенин!»
– Ты прав, – согласился Тихонов. – Пусть мы опоздали и пусть это дело подождёт или провалится, но это действительно забавно. Ты очень похож, и, чтобы посмотреть на Есенина, можно пройти побольше, чем несколько улиц.
Апофеозом поэта звучит сегодня последняя строфа писателя, умудрённого долгим жизненным опытом: «В эту минуту я увидел всего Есенина. Его наполняла гордость, какой-то лёгкий и свободный восторг; светлые кудри его развевались, его глаза странника, проходящего по весенней земле с песней и любовью ко всему живущему, лукаво усмехались».
Серёжка. Есенин и его сестра Катя как-то проходили мимо Иверских ворот и увидели на руках молодого вихрастого парня рыжего щенка, который дрожал всем своим маленьким телом. Поворачивая щенка в разные стороны, парень предлагал свой «товар»:
– Не надо ли собаку? Купите породистую собачку.
– С каких это пор дворняжки стали считаться породистыми? – бросил мимоходом рабочий.
– Это дворняжка? Да у какой же дворняжки ты встречал такие отвислые уши? Понимал бы ты, не говорил бы чего не следует, – возмутился парень и обратился к Есенину: – Купи, товарищ, щеночка. Ей-богу, породистый. Смотри, какие у него уши. Разве у дворняжек такие бывают? Недорого продам, всего за пятёрку. Деньги нужны и стоять мне некогда.
Есенин подошёл к продавцу и погладил щенка. Почувствовав нежное прикосновение тёплой руки, щенок облизнулся, заскулил и ткнулся мордочкой в рукав пальто поэта, который сразу расцвёл в озорной улыбке и предложил сестре:
– Давай возьмём щенка.
– А где же мы его будем держать? Ведь здесь нет ни двора, ни сарая.
– Вот дурная. Да ведь породистых собак держат в комнатах. Ну и у нас он будет жить в комнате.
– А вместе с этой собакой нас с тобой из комнаты не погонят? – робко напомнила Катя о возможностях их жилищных условий.
По лицу Сергея Александровича пробежала тень отчаяния и грусти – никаких комнат у него не было. Жил великий поэт в это время в Брюсовском переулке, 2/14, у Г. А. Бениславской. В квартире № 27 Галина Артуровна занимала комнату в семнадцать квадратных метров. Её постоянными обитателями были сама хозяйка, Есенин и его сёстры – Катя и Шура. Ими, как правило, «население апартаментов» не ограничивалось.
– Ночёвки у нас, – говорила Бениславская, – это вообще нечто непередаваемое. В моей комнате – я, Сергей Александрович, Клюев, Ганин и ещё кто-нибудь, в соседней маленькой холодной комнатушке – кто-либо из спутников Сергея Александровича или Кати.
Холодная комнатушка принадлежала не Галине Артуровне, а другой обитательнице квартиры, которая временно отсутствовала. С её возвращением ситуация ещё более осложнилась.
– Позже, – уточняла Бениславская, – картина несколько изменилась: в одной комнате – Сергей Александрович, Сахаров, Муран и Балдовкин, рядом в комнатушке, в которой к этому времени жила её хозяйка, – на кровати сама владелица комнаты, а на полу у окна – её сестра, всё пространство между стенкой и кроватью отводилось нам – мне, Шуре и Кате, причём крайняя из нас спала наполовину под кроватью.
Словом, задуматься было о чём, но Есенин легко отгонял от себя мрачные мысли, а потому на предупреждение сестры заявил, улыбнувшись:
– Ну, если погонят, то мы его кому-нибудь подарим. Это будет хороший подарок. Возьмём.
Уплатив пять рублей, Сергей Александрович взял из рук парня дрожавшего щенка, расстегнул шубу и, прижав крохотульку к груди, запахнулся. Так и нёс своё приобретение до самого дома. Войдя в квартиру, осторожно опустил щенка на пол и на удивлённый возглас Галины Артуровны, озорно улыбаясь, рассказывал:
– Идём мимо Иверских. Видим: хороший щенок и недорого. Хорошую собаку купить теперь не так просто, а это – настоящая, породистая. Смотрите, какие у неё уши.
Есенин волновался, но к появлению нового поселенца все отнеслись почти одобрительно. Сергей Александрович дал ему своё имя, и все звали щенка Серёжкой. Прошло несколько дней, и щенок стал проявлять беспокойство: скулил и лапами теребил свои длинные отвислые уши. И вскоре выяснилось, что уши у него были пришиты. Обращение «породистого» щенка в дворняжку веселило поэта несколько дней – хохотал до слёз.
Серёжка радовал хозяина, отвлекал от тяжёлой повседневности. У Есенина всегда было много друзей – к сожалению, много и так называемых. Постоянные разочарования в людях рождали у поэта недоверие к ним, желание отстраниться, отгородиться от них. Тема некой отверженности от людского сонма наглядно проявляется в стихотворении «Я обманывать себя не стану»:
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою лёгкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе, —
В нём удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук…
Серёжка был бестолков, но удивительно игрив. Для него не существовало чужих, к каждому он ластился, с каждым заигрывал. К лету Серёжка вырос и стал большим псом. Держать его в перенаселённой квартире было невозможно, и Бениславская отправила его к знакомым в Тверскую губернию. Там Серёжка, играя с коровой, откусил ей хвост, за что был выгнан со двора.
Есенин к этому времени умер, и, храня память о нём, близкие поэту люди не решились бросить его любимца на произвол судьбы. Мать и отец Сергея Александровича взяли пса в Константиново, но «перекрестили» его – назвали Дружком. Хлопот от него был полон рот. На цепи пёс выл дни и ночи, отказывался от еды. Без привязи гонялся за овцами, курами и прочей живностью, вызывая всех на игру. Однажды по селу проходил охотник, и Дружок захотел поиграть с ним. Кончилось это печально: как и его почивший хозяин, Серёжка принял насильственную смерть.
Тверской бульвар. Это старейший бульвар Москвы. Его возникновение относится к 1796 году. В появлении бульвара некоторые современники усмотрели не рядовое событие по благоустройству города, а факт общественного значения. «Знаете ли, что и самый московский бульвар, каков он ни есть, доказывает успехи нашего вкуса? – писал Н. М. Карамзин. – Вы можете засмеяться, государи мои, но утверждаю смело, что одно просвещение рождает в городах охоту к народным гульбищам, о которых, например, не думают грубые азиатцы и которыми славились умные греки. Где граждане любят собираться ежедневно в приятной свободе и смеси разных состояний; где знатные не стыдятся гулять вместе с незнатными и где одни не мешают другим наслаждаться ясным летним вечером, там уже есть между людьми то счастливое сближение в духе, которое бывает следствием утончённого гражданского образования».
В переводе с французского слово «бульвар» означает «крепостная стена». Тверской бульвар возник на месте стены Белого города, построенной в 1586–1593 годах и просуществовавшей почти два столетия. На бульваре ещё растёт дуб (напротив дома 16), которому, как считают специалисты, около 250 лет. Он был посажен здесь, когда стены Белого города были разрушены, но ещё существовали в виде хаотического нагромождения камней.
Тверской бульвар быстро стал достопримечательностью города. Он пользовался чуть ли не такой же известностью, как Кремль. Неслучайно в «Евгении Онегине» А. С. Пушкина они упоминаются рядом, в одной строке:
Он слышит на больших обедах
Рассказы отставных бояр,
Он видит Кремль, Тверской бульвар…
Вслед за первым бульваром появились одиннадцать следующих, составивших Бульварное кольцо. В одном из альманахов 1829 года читаем о них: «Устроение бульваров есть счастливая выдумка; ибо это придало неимоверную красоту древней нашей столице».