исциплины, но ясно выразили своему Центральному Комитету молчаливое несогласие с прокламацией «Ко всем гражданам цивилизованного мира», выпущенной после взрыва Плеве: «Вынужденная решительность наших средств борьбы не должна ни от кого заслонять истину: сильнее, чем кто бы то ни был, мы во всеуслышание порицаем, как это всегда делали наши героические предшественники «Народной воли», террор, как тактическую систему в свободных странах. Но в России, где деспотизм исключает всякую открытую политическую борьбу и знает только один произвол, где нет спасения от безответственной власти, самодержавной на всех ступенях бюрократической лестницы, мы вынуждены противопоставить насилию тирании силу революционного права».
Член Боевой Организации Владимир Зензинов, позднее один из эсеровских лидеров и редактор партийной газеты «Дело народа», вспоминал: «Все работавшие с Азефом в терроре товарищи не только безмерно уважали его, но и горячо любили». Сам Азеф полностью заботился о своих боевиках и их семьях, которых в партии стали называть «революционерами кавалергардами».
Одновременно с заботой о Боевой Организации, Азеф внимательно следил за своими потенциальными партийными конкурентами, среди которых яркой харизмой и одаренностью выделялся Сергей Слетов, двадцативосьмилетний сын чиновника, впервые арестованный еще в 1896 году за участие в студенческом собрании и несколько раз уходивший из полицейских рук. Жандарм А. Спиридович писал, как однажды он арестовал Слетова в Киеве:
«Были как-то назначены обыски у социалистов-революционеров, которые, вопреки обыкновению, чтобы застать всех врасплох, производились днем. На одной из спокойных окраинных улиц, в сторону Житнего базара, в одном из маленьких домиков обнаружили большой склад свежей литературы, гектограф, на котором происходило печатание, и кассу организации. Через улицу же, в таком же одноэтажном домике во дворе, так же шел очень интересный обыск.
Обыскиваемая квартира состояла из двух крошечных комнат и кухни. Когда я туда приехал, производивший обыск пристав обыскал только первую комнату и, арестовав двух молодых людей, занимался уже писанием протокола. Спросив, обыскана ли вся квартира, и получив отрицательный ответ, я сделал замечание приставу. Сбросив пальто и толкнув ногою дверь в соседнюю комнату, быстро прошел в нее. Заглянув под диван, я прошел из нее в маленькую кухоньку и, говоря на ходу приставу, чтобы он произвел самый тщательный обыск, я вышел из кухни через черный ход во двор.
Только я стал выслушивать доклад старшего филера, что дом этот ему кажется подозрительным, что в нем в кухне при подходе полиции задвинулась занавеска, на что пристав не хотел обратить внимание, как послышались выстрелы. Инстинктивно мы бросились к чистому входу и, подбегая, увидели выскочившего из окна молодого человека в студенческой куртке и без шапки. Дав по мне на бегу два выстрела, он как ураган понесся к воротам и дальше по улице. Остолбенев сначала от неожиданности, я невольно схватился за карман, думая найти револьвер, но он остался в снятом мной пальто. Мы погнались за убегавшим, но тот несся как молния и скрылся в переулках и садах. Городовые в их длинных шинелях, с путавшимися между ногами при беге шашками, конечно, не могли угнаться за молодым человеком.
Положение наше было глупое. Вернувшись в домик, я спросил, в чем дело и кто это стрелявший и убежавший студент. Мне доложили, что как только я вышел из кухни, с русской печки загремели выстрелы. Пристав невольно заслонился за печку, а просунувшаяся с печки из-за дров рука палила в него раз за разом, но к счастью пули рикошетили от печки в угол. Затем с печки кто-то спрыгнул, пронесся через обе комнаты и выпрыгнул в окно. Все произошло с такой быстротой, что полиция только смотрела. На печке нашли фальшивый паспорт, разорванные в мелкие клочочки бумаги и записную книжку».
Степан Слетов на одном из общих собраний справедливо раскритиковал Азефа и они крупно поссорились. Позже Слетов отправился из Женевы в России с очень важным поручением Центрального Комитета. Азеф знал о дате его выезда, и по его доносу одного из самых талантливых эсеровских пропагандистов взяли в поезде при пересечении имперской границы. Слетов до 1905 года просидел в Петропавловской крепости, был освобожден революцией, скрылся в Европу, стал членом Центрального Комитета партии эсеров, эффективно выступал в нелегальной печати, после провала Азефа, восстановил Боевую Организацию. В 1914 году Слетов добровольцем вступил во французскую армию, героически сражался и погиб в бою с немцами в 1916 году, успев до этого написать очень интересную работу «К истории возникновения партии социалистов-революционеров».
Этой же осенью 1904 года Азеф выдал в Иркутске местных эсеров, готовивших покушение на губернатора Кутайсова, и кавказских боевиков, планировавших убить Бакинского губернатора Накашидзе. Надо было отрабатывать большое провокаторское жалованье, не забывая при этом убирать конкурентов-террористов и товарищей по партии.
Центральный Комитет партии эсеров направил несколько боевиков в Болгарию для изучения и закупки большой партии разрывных бомб, знаменитых «македонских снарядов». Азеф сообщил об этом в Департамент полиции, позаботившись, чтобы жандармские отряды прибыли на железнодорожную станцию через несколько часов после пересечения боевиками границы. Эсеровские террористы закупили в Болгарии большое количество бомб и научились быстро изготовлять и собирать их почти с закрытыми глазами. Македонские снаряды особая группа доставки ввезла в империю. В Киеве была организована динамитная мастерская выпускавшая разрывные снаряды по болгарским рецептам и чертежам. Бомб в империи стало так много, что в конце апреля 1905 года Азефу пришлось выдать киевскую мастерскую.
Азеф предложил Ивановской новое большое дело и по гостиничному обеспечению террора. Народоволка писала: «Для партии было очень важно снять или перекупить большие, хорошо обставленные номера или меблированные комнаты, не стесняясь расходами на их содержание. Весь персонал служащих при номерах – конторщик, горничные и вся прислуга – должен был состоять из своих людей. Для конторы рекомендовалось выбрать очень расторопного, ловкого, умелого человека, так как ему придется иметь отношения с полицией. Свои экипажи и автомобили должны были обслуживать пассажиров, приезжающих с вокзала. В номерах будут останавливаться не только свои партийные работники, но и вообще пассажиры, паспортами которых будет легко пользоваться, снимая дубликаты с наиболее подходящих. Таким образом, при номерах организуется паспортный стол. Отпадала так же опасность при перевозке партийной литературы, оружия, динамита – все это под видом багажа гостей доставлялось бы куда угодно. Устроив такую гостиницу, партия обеспечит самыми необходимыми и самыми существенными предметами, на добывание которых уходит масса сил и средств, и часто непроизводительно, ибо все это зависит от случайных и ненадежных обещаний, от изменчивой обстановки. Азеф дал нам практические указания».
Руководитель Боевой Организации предложил Центральному Комитету сосредоточиться на министрах внутренних дел и убивать их одного за другим, бить их настойчиво и целеустремленно, не считаясь ни с характером их деятельности, ни с их личностью, обосновывая террористические акты тем, что именно министр внутренних дел отвечает за весь строй в империи. Обстрел МВД должен изменить существующее деспотичное положение. Слушатели позднее отвечали, что Азеф говорил о серийных сановных убийствах как о самой простой, заурядной вещи.
В конце 1904 года на совещании в Женеве Центрального Комитета партии и Боевой Организации было решено произвести покушение на великих князей Владимира Александровича в Петербурге и Сергея Александровича в Москве. После Кровавого воскресенья 9 января 1905 года в список кандидатов на политическое убийство были добавлены петербургский генерал-губернатор Трепов и киевский генерал-губернатор Клейгельс.
К гапоновскому движению фабрично-заводских рабочих эсеры отношения не имели. Полтавский украинец Григорий Гапон из крестьянской семьи, закончил семинарию и в 1902 году поступил в Петербургскую духовную академию. Во время учебы его назначили преподавать в два детских приюта. Современники отмечали, что нервный, честолюбивый и экспансивно-аскетичный Гапон активно предлагал различные проекты по улучшению жизни бедных и обездоленных, считая, что с помощью царя-батюшки можно улучшить народную жизнь. Он проповедовал в ночлежных домах, притонах и рабочих кварталах, и научился доходчиво и просто разговаривать с их обитателями. Его стали приглашать в петербургские салоны, в которых Гапон задушевно и проникновенно говорил о социальных реформах, которые проведет любимый подданными император. Гости слушали, пили французское шампанское и закусывали рябчиками с ананасами.
Гапон подавал в инстанции проекты о реформе рабочих домов, о предоставлении рабочим кооперативам подрядов на общественные работы, о создании земледельческих колоний для бесприютных детей. Петербургский генерал-губернатор и управляющий Собственной Его Величества канцелярией передали священнику, что его проекты получены и даже, может быть, когда-нибудь будут прочитаны.
Очевидно, Гапон самодержавию надоел, и с четвертого курса его выгнали из академии. С помощью всесильного тогда Сергея Зубатова, считавшего, что деятельность Гапона среди бедных полезна империи, священник окончил духовную академию. Его назначили в церковный приход, а Зубатов привлек Гапона к работе в создаваемых начальником Особого отдела Департамента полиции обществах русских фабрично-заводских рабочих. Зубатов помощью рабочим хотел отвлечь их от участия в политической борьбе. Гапон с жаром занялся проповедями в рабочих кварталах, но Зубатову сказал, что общества должны быть освобождены от полицейской мелочной опеки и стать более самостоятельными. Деньги из московского охранного отделения на Преображенской улице Гапон продолжал получать исправно.
К концу 1903 года у гапоновского общества в Петербурге уже было семнадцать отделений. Еженедельно на многочисленных собраниях проходили молебствия, чтения и беседы с чаепитиями. Гапон был назначен священником в одну их московских тюрем. Его активно поддерживал сменивший петербургского градоначальника Клейгельса жандармский генерал И. Фулон, лично присутствовавший на гапоновских собраниях, куда рабочие приходили уже с семьями.