28 июня 1905 года на прием к московскому градоначальнику Шувалову пришел участник покушения на Плеве и Сергея Александровича Петр Куликовский, давно разыскиваемый по всей империи, и застрелил графа. Казнить его побоялись и отправили на каторгу. Эсеровские комитеты распространяли среди молодежи письмо убийцы уфимского губернатора Егора Дулебова, взятого во время мартовского разгрома Боевой Организации в Петербурге неопознанным. Перед этим Савинков, Брешковская, Азеф въехали в пределы империи:
«Товарищи, думаю мне не нужно объяснять вам, почему я иду убивать уфимского губернатора. Нельзя допускать, чтобы нас давили, как рабов, нельзя допускать, чтобы нашу кровь проливали, как воду. За свою свободу и счастье мы должны бороться сами. Если мы не будем наказывать разбойников и палачей народа, то падет дух, и мы не будем двигаться вперед. За каждый мирный протест нас ожидает наглое издевательство. Выходя на демонстрацию, не успеем поднять знамя, как на нас сейчас же налетают озверелые казаки, жандармы и шпионы, и начинается дикая расправа: бью нагайками, бью шашками, топчут лошадьми, увозят в участок, нагло издеваются над личностью демонстрантов.
Кто виноват во всех этих жертвах? Наши министры, генерал-губернаторы и губернаторы. Я считаю счастьем, что на мою долю выпало отомстить этому извергу, уфимскому губернатору. По его произволу было пролито много крови Златоустовских рабочих. А за проливаемую кровь должна течь кровь угнетателей.
Верю, что мы победим. Верю, что хищный коршун, царское самодержавие, которое рвет на части русский народ, не долго еще будет пить нашу кровь. Боритесь же, товарищи. Боритесь за благо народа, за лучший мир, за святую свободу. Боритесь, товарищи, не покладая оружия до тех пор, пока не разлетится в прах русское самодержавие!»
В конце июля 1905 года Азеф собрал в Нижнем Новгороде совещание боевиков партии, для обсуждения и выработки плана террористической работы. Он донес на боевиков в Департамент полиции и тут же предупредил своих товарищей о том, что на них идет охота. Все террористы благополучно разъехались, в партии заговорили, что Азеф спас Боевую Организацию, а полиция благодарила его за ценные сведения о революционерах.
На совете в Нижнем Новгороде наряду с наблюдательным отрядом и метальщиками была создана сильная химическая группа техников-динамитчиков, с центром Боевой Организации стал приграничный финский городок Териоки. Уже в августе в Саратове была организованна динамитная мастерская, чуть ли не со своим испытательным полигоном в пяти километрах от города. Центральный комитет партии социалистов-революционеров издал директиву о развитии террора против сановников и по примеру и образцу Боевой Организации подобные боевые группы стали создаваться при местных эсеровских комитетах в Белостока, Волыни, Двинске, Витебске, Гомеле, Одессе, Ветке, Красноярске, Уфе, Нижнем Новгороде, Москве, Кишиневе, Тбилиси. Партия организовала закупки револьверов и патронов с тульских оружейных заводов и в губернских городах началась эсеровская стрельба по полицмейстерам, приставам, исправникам. В Нижнем Новгороде для почина был застрелен начальник местного охранного отделения ротмистр Грешнер. 3 мая в Уфе местные эсеровские боевики убили губернатора Соколовского и партия начала создавать особые антиполицейские боевые дружины. Полицейских взрывали в Одессе, Белостоке, Кишиневе, Лубнах, Гомеле, Самаре, Борисове, Ростове, Вильнюсе, Баку, Красноярске, Екатеринославе, и эхо взрывов катилось по всей империи. Охранные отделения производили аресты, конфисковывали сотни револьверов и тысячи патронов. Департамент полиции выразил недоумение Азефу и руководитель Боевой Организации со скрипом сдал ему саратовскую динамитную мастерскую, ее сотрудников и перевозчиков бомб. В мастерской взяли горы расходных бомбовых материалов, магнезиального динамита и гремучего студня, наиболее мощных нитроглицериновых препаратов, отравленные кинжалы, шифры, карабины Маузера, револьверы, чертежи самых современных бомб, включая знаменитые македонские разрывные снаряды. Только у бывшей сельской учительницы Зинаиды Коноплянниковой, взятой с чемоданами на вокзале в Смоленске, были обнаружены азотная, серная, соляная кислота, обычная и гремучая ртуть, бертолетова соль, нитроглицерин, сахар, ударники, жестяные оболочки для бомб, два килограмма гремучего студня, полкило динамита, тридцать стеклянных трубочек-запалов, листовая медь и даже особые инструменты. Вызванные артиллерийские эксперты дали заключение, что из захваченного можно было изготовить двадцать мощных бомб.
В Киеве своим собственным провокатором у своей квартиры был тяжело ранен подполковник Спиридович, и видевшая нападение его жена, кормившая своих детей обедом, сошла с ума. После выздоровления бывший начальник киевского охранного отделения по протекции всесильного Трепова был назначен начальником дворцовой охраны Николая II и тут же начал замышлять придуманный заговор на своего любимого императора, чтобы досрочно получить полковничью папаху. По всей империи в революционных партиях создавались группы активного сопротивления монархическому режиму. В Партии социалистов-революционеров, наконец, заговорили, что в ее ближайшем окружении, возможно даже в Центральном комитете, активно действует провокатор. К члену петербургского эсеровского комитета явилась незнакомая дама под вуалью и передала ему анонимное письмо:
«Товарищи! Партии грозит погром. Ее предают два серьезные шпиона. Один из них бывший ссыльный некий Татаров, кажется, весной вернулся из Иркутска. Он втерся в полное доверие к Тютчеву, провалил дело Ивановской, указал Барыкова, Николаева, Фрейфельса, Фейта, Старынковича, Сухомлина, Лионовича, многих других, беглую каторжанку Якимову, за которой потом следили в Одессе, на Кавказе, Нижнем Новгороде, Москве, Питере (скоро, наверное, возьмут).
Другой шпион недавно прибыл из-за границы, какой-то инженер Азиев, еврей, называется и Валуйский. Этот шпион выдал съезд в Нижнем, покушение на тамошнего губернатора, Коноплянникову в Москве (мастерская), Веденяпина (привез динамит), Ломова в Самаре (военный), нелегального Чередина в Киеве (укрывается у Ракитниковых в Самаре).
Много жертв намечено предателями. Вы их обоих должны знать. Это письмо немедленно уничтожьте, не делайте из него копии и выписок. О его получении никому не говорите, а запомните содержание и посвятите в эту тайну Брешковскую или Потапова (доктор в Москве) или Майнова (там же), или Прибылева, если он уедет из Питера, где около него тоже трутся какие-то шпионы. Переговорите с кем-нибудь из них лично, письменных сношений по этому делу не должно быть совсем. Не говорите, что сведения эти получены из Питера. Все, о ком знают предатели, пусть будут настороже, а также и те, кто с ними близки по делу. Нелегальные должны постараться избавиться от слежки и не показываться в места, где они раньше бывали. Технику следует переменить сейчас же, поручив ее новым людям».
Одновременно с этим письмом в эсеровский Центральный комитет пришел отчет из саратовского комитета:
«Нам сообщили из компетентного источника, что в августе 1905 года один из виднейших членов партии социалистов-революционеров состоял в отношениях с Департаментом полиции, получая от него жалованье. Это лицо – то самое, которое приезжало в Саратов для участия в бывших здесь совещаниях некоторых крупных работников.
О том, что эти совещания должны состояться в Саратове, местное охранное отделение знало заблаговременно и даже получило сообщение, что на совещаниях должен был обсуждаться вопрос об организации крестьянских дружин и братств. Имена участников также были известны охранному отделению, учредившему за ними слежку. Ей руководил, в виду важного значения, командированный Департаментом ветеран-сыщик статский советник Медников. Свободное время старый филер проводил не с офицерами, а со старшим агентом местной охраны и с письмоводителем. Им Медников сообщил, что среди приехавших в Саратов на съезд социалистов-революционеров, находится лицо, состоящее в Департаменте полиции на жалованье в шестьсот рублей в месяц. Охранники сильно заинтересовались получателем такого большого жалованья и ходили смотреть его в увеселительный сад Очкина. Он казался очень солидным человеком, прекрасно одетым, с видом богатого коммерсанта или вообще человека больших средств.
Он стоял в Северной гостинице, угол Московской и Александровской и был прописан под именем Сергея Мелитоновича. Фамилия была нам источником сообщена, но мы ее, к сожалению, забыли. Он был окружен особым надзором для контроля правильности его показаний. В Саратов его провожали из Нижнего Новгорода через Москву два особых агента, звавших его в своих дневниках кличкой «Филипповский».
Оба письма мгновенно были переданы в Женеву Михаилу Гоцу и Центральный комитет партии эсеров создал комиссию для расследования, в которую вошли Чернов, Тютчев и Савинков. Азеф, действительно, был с филерами в Саратове, где обещал выдать находившуюся там Брешковскую, которую перед этим успел предупредить о слежке, и она благополучно скрылась. Выдал он и местонахождение Савинкова, предупредив того, что за ним следят, и этот великолепный мастер конспирации выкрутился сам, правда с помощью чуда и тупости наружного наблюдения, арестовавшего его товарища, надевшего дорогое пальто Савинкова. Анонимка не вызвала ни тени сомнения в честности Азефа, поскольку глава успешной Боевой Организации был выше подозрений. Центральный комитет решил, что Департамент полиции пытается скомпрометировать Азефа, выдавая для достоверности вместе с ним действительного агента Татарова. Михаил Гоц попытался выяснить, кто была дама под вуалью, принесшая эсерам знаменитую анонимку. Только через год удалось узнать, что это был соратник Сергея Зубова, многолетний и многоопытный руководящий сотрудник Особого отдела Департамента полиции МВД тридцатипятилетний Леонид Меньщиков.
Студент-народоволец Меньщиков в 1887 году был арестован с грудой нелегальной литературы по доносу такого же молодого полуреволюцион