орую вел по этому предмету Никитенко.
Остальные обвиняемые, не признавая себя виновными в предъявленных к ним обвинениях, указали на свою непричастность к настоящему делу.
Приговором суда, последовавшим 16 августа, подсудимые Никитенко, Синявский и Наумов признаны виновными в приготовлении, по соглашению между собою, к посягательству на жизнь священной особы и присуждены, по лишении прав состояния, к смертной казни через повешение. Никитенко, Синявский, а также Пигит, Бибергаль, Рогальский и Колосовский признаны виновными в участии в сообществе, составившемся для учинения насильственного посягательства на изменение существующего в России образа правления, и последние четыре осуждены, по лишении прав состояния, к каторге – Колосовский, как несовершеннолетний, сроком на четыре года, а остальные на восемь лет каждый. Прокофьева, Тарасова, Педькова, Константин и Антония Эмме признаны виновными в пособничестве означенному обществу и осуждены, по лишении прав состояния, к ссылке на поселение. Остальные обвиняемые – супруги Феодосьевы, Тарасов, Чиабаров, Брусов и Завадский по суду оправданы, по недоказанности обвинения».
Охранке и жандармам заклеймить обвиняемых как участников широкомасштабного антимонархического заговора не удалось. В правительственном сообщении ничего не было сказано о заявлениях подсудимых о том, что следствие выбивало у них показания всеми доступными для подонков с государственными удостоверениями средствами. Общество в тысячах листовок читало заявление на суде Наумова: «Я совершил величайшую подлость и не вижу, чем я могу ее искупить – я оговорил и очернил Никитенко. Сказанное мной на следствии – неправда. Ни кто меня не вовлекал и к убийству царя не подстрекал». Общество читало и официальные заявления Никитенко и Синявского о том. Что никакого антицарского заговора не было, хотя по отношению к своему народу он его заслуживает. Все жители Петербурга, спокойно гулявшие в Баболовском парке в обычное время, понимали, что нарисовать его план может каждый желающий, а также знали о том, что план Царскосельского и Петергофского дворцов с окружающими их садами, парками и постройками, неоднократно публиковался в газетах и журналах. Все понимали, что эсеровские боевики, взорвавшие Сипягина и Плеве, и еще сотни сановников – это не карапузы в песочнице, с совочками наперевес идущие в атаку на самодержавие, а именно так в невменяемых полицейских отчетах выглядела группа Никитенко. Общество в тысячный, со времен Павла первого, раз увидело, что оно совершенно не интересует Зимний дворец, холопы и холуи которого озабочены только тем, чтобы постоянно залезать в казну и карманы подданных. Вся имперская интеллигенция отчетливо понимала, что все «царское покушение» высосано из пальца Царской комендатурой и Петербургским охранным отделением, полностью ими спровоцировано, инспирировано и раздуто до таких пределов, когда их инициаторы великолепно награждаются самодержавием. Спиридович, наконец, получил в августе 1907 года чин полковника Отдельного корпуса жандармов, Герасимов стал генерал-майором, начальник имперского конвоя и нашедший у казака листовку офицер получили ордена, а самого казака, на самом деле имевшим чин фельдфебеля, произвели в хорунжие. Никитенко и Синявского, как «главных обвиняемых», и Наумова, как «нераскаявшегося преступника, стремившегося ввести в заблуждение суд» мучительно повесили, остальных обвиняемых отправили на каторгу и ссылку, и все это судилище значительно пополнило Партию социалистов-революционеров людьми и деньгами.
Общество с уже привычным удивлением к самодержавному презрительному идиотизму обсуждало его фантастическое заявление о том, что «террористические акты, в виду их учащения, перестали производить какое-либо впечатление на население». Теперь вся империя, все сто пятьдесят миллионов подданных были официально уведомлены о том, что в стране есть мощная революционная сила, за милую душу сотнями взрывавшая очумевших от безнаказанности холопов самодержавия, и это самое самодержавие не может, не хочет и не умеет защитить этих самых сановников от покушений. Когда в 1917 году самодержавие рухнуло, за него не заступилась ни одна имперская политическая сила – ни белые, ни красные, ни зеленые, ни богатые, ни бедные, ни умные, ни глупые, ни чиновные, ни интеллигентные люди. «Как царь с нами – так и мы с царем», – повторяли в обществе крылатое выражение Владимира Ульянова-Ленина. Теперь, в 1917 году, все сто пятьдесят миллионов подданных четко знали, что есть революционная замена невменяемому существующему строю в лице активных оппозиционных романтиков, сорок лет погибавших за народное счастье, они сильны и у них есть программа счастья, для всех, даром, и никто не останется обиженным. Самодержавие активно создавало большое сословие людей, которые должны были отвыкнуть работать и жить только за счет других людей, наивно и бездарно, по вековой привычке, думая, что эти обленившиеся бездельники его защитят в случае народного возмущения, хотя любому грамотному человеку было совершенно очевидно, что бездельники и лентяи могут говорить только «дай», и никогда не скажут «на, возьми». Теперь для победы революции монархии оставалось только вооружить подданных и послать их на никому не нужную страшную гибель, обрекавшую их семьи на десятилетия нищеты и бед, и она это успешно сделала в 1914 году, вооружив и обучив смерти пятнадцать миллионов подданных и убив и искалечив три миллиона из них. Остальные двенадцать миллионов погибать и калечится не захотели, повернули штыки и убийственно воткнули их в убивающую их для разнообразия своей прекрасной жизни самодержавную монархию.
В ответ на заявление в Государственной Думе о псевдозаговоре на Николая II и председателя правительства, 7 мая 1907 года депутаты-эсеры ответили, что Партия социалистов-революционеров никакого заговора на императора не устраивала, а сам «заговор» выдуман и организован охранкой и жандармами в провокационных целях:
«Центральный комитет заявляет, что партия вела, ведет и будет вести до фактического свержения самодержавия террористическую борьбу, стараясь довести ее до максимальных размеров; что эта борьба направлена против всех агентов правительственной власти, не исключая и представителей династии; что партия никогда своих террористических актов и замыслов не скрывает.
По поводу предъявленного обвинения Центральный комитет вторично подтверждает, что данной группе лиц, искусственно составленной следственной властью, никакого поручения на совершение террористического акта против царя дано не было, и что эта группа, часть которой действительно состоит в Партии социалистов-революционеров, такого покушения не подготавливала».
За мерзости царских опричников предстояло отвечать Зимнему дворцу, но объяснить ему это было совершенно невозможно. Десятки самых высокопоставленных лиц говорили и говорили самодержавию, что охранные отделения и жандармские управления берут ему билеты в Екатеринбург и Алапаевск, но самодержавие их не слушало и даже очень злилось за правду на своих действительно верных слуг.
Герасимов, теперь уже генерал-майор Отдельного корпуса жандармов, прекрасно понимал, что для улучшения своего материального и морального благосостояния, особенно после общеимперского позора в апреле 1907 года, ему нужно вернуть Азефа в ряды эсеровских террористов. Руководитель имперского политического сыска приказал Азефу возобновить террор против тех, кто платил ему жалование, давал чины, ордена и денежные премии. У Герасимова и Азефа все получится, они организуют и предотвратят несколько «центральных покушений», погубят десятки молодых людей, набьют свои карманы деньгами до упомрачения и благополучно переживут ужасный 1917 год. Тем, кто дал им власть для ведения массовых провокаций – Николай II и Столыпин – будут расстреляны. Вместе с ними и за ними, еще долгие-долгие десятилетия, будут мучительно гибнуть миллионы и миллионы ни в чем неповинных людей, и эта ужасающая вакханалия смерти сможет закончиться только в конце XX столетия. Предупреждения Зимнему дворцу в 1880–1917 годах о том, что все произойдет именно так, насчитываются в российских государственных архивах десятками, но им монархия внимать не захотела, почему-то решив, несмотря ни на что, все-таки отправиться в небытие, утянув с собой как можно больше подданных. У нее это получилось.
В феврале 1907 года в финском Таммерфорсе состоялся Второй съезд Партии социалистов-революционеров. На съезде было решено восстановить распущенную Боевую Организацию. Азеф был опять избран в Центральный комитет и получил поручение возглавить новую Боевую Организацию, главным делом которой должно было стать убийство Столыпина. Выдающийся политический деятель последних лет существования Российской империи Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911), ставший после отставки Сергея Витте председателем Совета министров и министром внутренних дел, направил свои недюжинные способности на спасение того, что спасти было нельзя. В своей деятельности Столыпин практиковал погромы и военно-полевые суды, массовые казни людей, многие из которых, по имперскому обыкновению, были не виновны, или не заслуживали смерти за то, что они сделали. Именно Столыпин подготовил и провел роспуск первой и второй Государственной Думы. Он как помещик-консерватор, считал, что опорой консервативной навсегда монархии может стать зажиточное крестьянство. Столыпин всеми силами стремился подавить революционное решение социальных имперских проблем, жестоко давил крестьянские волнения, в июне 1906 года изменил, конечно, с нарушением закона, конституцию ограничивавшую после революции 1905 года права Николая II, что вошло в российскую историю как «государственный переворот 3 июня 1906 года». 9 ноября 1906 года он подготовил подписанный императором закон о выходе крестьян из общины на хутора, отруба и свободные земли в Сибири. Выделенные самодержавием на это колоссальные бюджетные деньги были, конечно, успешно разворованы исполнявшими монаршую волю чиновниками, и в новую крестьянскую безобщинную жизнь за одиннадцать лет смогла перейти только около четырех миллионов безземельных подданных, и этого количества людей было очень мало для спасения неспасаемой монархии. Впрочем, Столыпин 9 ноября 1906 года еще не знал, что в награду за продление жизни сгнившей империи будет застрелен 1 сентября 1911 года в киевском оперном театре при попустительстве и помощи спасаемой империи. Дело житейское. В начале 1907 года Столыпин еженедельно слушал доклады Герасимова о возобновляемой им совместно с Азефом центральной провокации, и не возражал против использования главным имперским охранником любых приемов. Именно такой же, как Азеф, секретный сотрудник Киевского охранного отделения и застрелит его через четыре года, поставив в деле провокации жирную столыпинскую точку.