В 1907 году Партия социалистов-революционеров отменила свое решение пятилетней давности, запрещавшее покушаться на Николая II. В 1902 году царь не был сильно вовлечен в политическую борьбу и основные массы населения, особенно крестьяне, считали, что министры, губернаторы и прочие холопы самодержавия блокируют от него информацию о страданиях имперского народа. Революция 1905 года, начавшаяся с ужасающегося Кровавого воскресенья, все изменила. Слова крестьян к эсерам: «Вы царя не замайте!» сменились общим пониманием того, что император лично несет ответственность за все то, что его именем творили в империи его чиновно-сановные холопы. После разгона второй Государственной Думы цареубийство в Партии социалистов-революционеров стало политически своевременным и целесообразным. Столыпин, использовавший провокационный «заговор против царя» для разгона второй Государственной Думы, теперь, летом 1907 года, получил заговор настоящий. Возможно, он не очень расстраивался по этому поводу – имперский избирательный закон был изменен и демократическая часть населения была отстранена от выборов в третью Государственную Думу, репрессии против революционеров успешно росли, надежды общества на то, что самодержавие пойдет хоть на какие-то уступки хотя бы не революционным, не оппозиционным, а только лишь умеренно-либеральным слоям подданных, были изжиты. То, что теперь у революционеров были аргументы только за цареубийство, а не против, как раньше, Столыпина, возможно, интересовало мало. На заседании Центрального комитета Партии социалистов-революционеров в финском Выборге Азеф заявил: «Я глубоко убежден, что только цареубийство может изменить создавшееся политическое положение, неудержимо развивавшееся в сторону реакции» провокационная деятельность охранных отделений настолько переплелась с эсеровским терроризмом, что отличить, где кончается партийный террор и начинается провокация, стало невозможно. Центральный комитет Партии социалистов-революционеров поручил Азефу и его Боевой Организации убить Николая II и Столыпина, а остальные террористические акты проводить Летучему боевому отряду «Карла». Через два года Савинков напишет: «Все боевое дело неизбежно и неизменно строиться не только на самопожертвовании, но и на обмане».
Азеф предложил разбомбить Николая II с воздушного шара новой конструкции, запущенного из Финляндии на Царское Село с большим грузом динамита. При взрыве сами исполнители почти не рисковали. Новый воздушный шар создать не удалось, и Савинков предложил совершать на сановников открытые нападения большими террористическими группами, производить минные взрывы на расстоянии и использовать в терроре новейшие технические изобретения. Азеф блокировал предложения Савинкова и вместо него назначил своим заместителем П.Карповича, в 1901 году застрелившим министра народного просвещения и бежавшего с каторги к эсерам. Карпович резко и прямо говорил товарищам: «оковы, столь долго угнетавшие Россию, готовы пасть. Еще натиск – и прекратятся кровавые оргии российского бюрократизма, и расчистится путь к созданию новой России. Нас вешают – мы должны вешать. С чистыми руками, в перчатках, нельзя делать террор. Пусть погибнут тысячи и десятки тысяч – необходимо добиться победы. Крестьяне жгут усадьбы – пусть жгут. Людям есть нечего, они делают экспроприации – пусть делают. Теперь не время сентиментальничать – на войне, как на войне!»
До лета 1908 года Савинков не участвовал в терроре и находился в Европе. Азеф несколько раз наводил на него полицию, но Савинков каждый раз непостижимо уходил из поставленных сетей, даже из парохода, который встречали на пристани группы сыщиков. Когда к Савинкову обращались будущие террористы с просьбой дать им дело, он отвечал: «В деле террора малейшее насилие человека над собой неуместно. Нужно и можно идти в террор только тогда, когда человек психологически не может в него не идти, когда он примирится с необходимостью умереть». Азеф знал, что делал, когда выводил Савинкова из террора и выдавал его полиции. Для поднятия своего авторитета Азеф воспользовался колоссальным авторитетом бежавшего с каторги, умиравшего Григория Гершуни, обращавшегося к товарищам:
«Пред нами встает гром революции, смертный бой с ненавистным чудовищем. Сбылось предсказание – последние да будут первыми. Россия сделала гигантский скачек и сразу очутилась рядом с Европой, но оказалась впереди ее. То, что в ней происходит – все это не может не быть чревато сложнейшими благоприятными последствиями для всего мирового трудового народа, и России, по-видимому, в XX веке суждено сыграть роль Франции XIX столетия. Какое счастье выпало на долю партии! Сеется в унижении – восстает во славе, сеется в немощи – восстает в силе.
Чир привело меня в безумный восторг, так это – позиция крестьянства. Вот победа наша, действительно выстраданная! Столько насмешек, издевательства пришлось партии перенести из этого вопроса! И вы с полным правом можете сказать себе, что, если бы не настойчивость партии в этом пункте, если бы не ее предварительная работа, – степень сознательного отношения крестьянства была бы совсем другая.
Страна подымается, рвет рабские оковы, и сквозь мрак мы видим отблески зари восходящей над Россией свободы. Ужас захватывает душу при мысли о той страшной цене, которой куплена эта заря, о чудовищно тяжких жертвах, понесенных народом. Вечным позором да ляжет на продажные головы виновных эта ответственность за эти жертвы, и да будут они вечным укором тем, кто не препятствовал шайке куртизанов и авантюристов терзать исстрадавшуюся и измученную страну. Тем больше мужества и гражданской честности требуется в этот великий момент от тех, кто стал на защиту интересов и свободы народа, тем больше испытаний вас ждет впереди, товарищи Партии социалистов-революционеров!
Много будет попыток предать и продать народ за чечевичную похлебку, которую умирающий режим готов уступить буржуазии, и на плечах народа и революционеров, самоотверженно вынесших всю тяжесть борьбы, устроить свое мещанское благополучие. Отойдет от вас холодные к интересам трудового народа, попытаются прийти ищущие популярности, трусливо прятавшиеся раньше. Партия не будет жалеть о первых и отвергнет вторых. С надежным компасом – свобода и счастье трудового народа – социалистическо-революционная партия пробьется сквозь ряды открытых врагов и лицемерных друзей!
С твердой верой в политический такт, мужество и самоотверженность социалистическо-революционной партии, в силу и стойкость трудового народа, мы бодро глядим в будущее России».
Азеф опять встал во главе эсеровского террора и опять уже не все докладывал Герасимову. Азеф понимал, что если он с товарищами убьет царя – его казнит охранное отделение, а если он сорвет цареубийство – его двойную игру определят товарищи. Чтобы оттянуть развязку, Азеф решил выдать уже победно конкурирующего с ним «Карла», чья звезда в 1906 году ярко взошла на обширном имперском террористическом небе.
В середине лета 1906 года из Прибалтики в революцию пришел письмоводитель судебного следователя Рижского уезда Альберт Трауберг. В июле были казнены Лев Зильберберг с товарищами по Боевому комитету при Центральном комитете Партии социалистов-революционеров и в эсеровские террористы со всей империи пошли молодые люди, читавшие и перечитывавшие предсмертные письма жене-соратнице «Ирине» отчаянного Льва, сменившего само Азефа во главе имперского революционного террора:
«Я умираю, глубоко сознавая, что должен умереть. В прошлом много-много пережито прекрасного, счастливого, чудесного. Мы все умираем по донной мерке. Мы из мертвецкой.
Я счастлив – ты не здесь, не в тюрьме. Я счастлив – ты думаешь обо мне. Это облегчает мне последние дни и облегчает конец. Я оброс черной бородой и волосы стали длинные. Я их ношу так, как ты любила – вверх. Иногда, в полузабытьи, мне кажется, что милая рука проводит по ним.
Я отказался видеть дочку. Для каждого человека есть предел духовных страданий. Это выше моих сил, мой предел. Я не могу. Когда я представляю себе ее, эту маленькую девочку, которую так люблю, я не могу. Я знаю, что и я, у которого ни один человек, кроме тебя, не видел слез, что и я заплачу, как она, ребенок, при жандармах.
К предстоящему концу отношусь спокойно, и ни один из этой своры, окружавшей меня последние пять месяцев, не мог бы сказать, что когда-нибудь заметили во мне хотя бы малейшее волнение. Посылаю тебе траву и лучшие образцы бедной флоры нашего крепостного двора для прогулки, я их засушил для тебя.
Мое последнее и страстное желание, чтобы у нашей девочки была бы мать, с которой она бы жила и росла. А когда она выросла бы, ты ей показала бы те прекрасные страницы твоей тетради и рассказала бы ей, как я любил тебя. Ты бы сказала, что я расстался с самым большим для меня, – с этой великой любовью, с жизнью, – в борьбе против горя и страдания других.
Прощай, друг, прощая, милая, прощай, любимая. Прощай. Это ужасное слова как будто носится в воздухе и, как звук колокола, замирая, становиться все тише и тише.
Прощай.
Петропавловская крепость, 8 июля 07 года».
Смелый и настойчивый, с железным характером Альберт Трауберг, он же «Карл», он же «Иван Иванович» с помощью Петербургского областного эсеровского комитета создал «Летучий боевой отряд Северной области» и в том же полугодии 1906 года расстрелял генералов Мина и Павлова, и ранил адмирала Дубасова. Штаб отряда «Карла», динамитная мастерская, школа террористов, с полным моделированием политического убийства, включая бомбометание, револьверные залпы и удары кинжалом, находились в Финляндии, в Або. Каждый шедший на дело террорист оставлял свою автобиографию и фотографировался в собственной фотографии для истории. «Карл» лично отобрал своих боевиков, дружных аскетов, старавшихся жить даже не на партийные деньги, а на собственные заработки.
«Карл» построил выполнение террористических актов в виде выпадов, налетов, коротких ударов. Его агенты и сочувствующие сообщали отряду, где и как можно убить сановника, боевики приезжали из Финляндии, убивали и опять скрывались за границу, укладываясь в несколько часов. Особое отношение у «Карла» было к тюремному начальству, в 1907 году почему-то решившего, что с революцией в империи закончено навсегда, и поэтому можно в застенках спокойно доводить революционеров до смерти.