Идеальное государство Платона как политический проект
В курсе «Введение в изучение платоновских диалогов»[223], прочитанном в 1871–1872 году в университете города Базель, Фридрих Ницше отметил, что политическое учение Платона — переворот, тотальное преодоление классического греческого восприятия полиса и гражданина. Особенно важным и новаторским в учении Платона для Ницше стала постановка объекта созерцания царя-философа над плоскостью религиозности, веры (πίστις), раскрытие нового горизонта созерцания над «divided line» и введение Блага, превосходящего собой все, даже само бытие. Введение дополнительной перспективы в объем полиса, появление нового над-политического актора — Сверхсущего — может быть названо действительно революционным открытием платонизма. Платоновский политический проект — проект Империи Блага, неизреченным правителем которой становится Сверхсущее (именно эту область позднее тщательно примутся исследовать неоплатоники).
Важным ядром политического учения Платона явилось также введение обязательного «спуска» в пещеру после освобождения и выхода философа из пещеры (области незнания и становления). «Мы не позволим им оставаться там, на вершине, из нежелания спуститься снова к тем узникам, и, худо ли бедно ли, они должны будут разделить с ними труды их и почести»,[224] — замечает Сократ. Благо всего государства, полис как объединение трех частей ставится Платоном выше индивидуального. Спуск философа, жертвенный, возможно, трагический (что подчеркивает и сам Платон в диалоге «Государство») в идеальном полисе становится обязательным условием Блага всего государства. Исследовательница платонизма Джорджиа Мурутсу в статье «Аллегория пещеры: необходимость философской судьбы»[225] отмечает, что спуск философа обратно в пещеру, описанный в седьмой книге «Государства» имеет как экзотерическое значение (философ обязан творить в государстве справедливость), так и эзотерическое (спуск философа подобен обращению взора демиурга вниз, в эманации мирового ума). Философ в платоновском толковании, подобно Благу, изливает свет Ума на мир (κάθοδος — спуск, нисхождение), и в этом процессе установления справедливости он творит ее и в душе, и в государстве.
Поистине революционным станет также и введение гомологии психического и политического порядков в платоновском «Государстве». Государство и душа признаются как разные измерения, разные буквы одного и того же текста. Трехчастная душа становится идентичной трехчастному государству.
Внутривизантийский deep-state
Самым ярким опытом реализации политической философии платонизма является, безусловно, Империя Юлиана Отступника. За три года правления Юлиан, руководствуясь принципами платоновского государства, попытался привести в согласие политическое устройство с философским идеалом, заданном в платонической философской традиции[226].
Несмотря на то, что реформы Юлиана были быстро свернуты (Император Флавий Клавдий Иовиан отменяет все религиозные декреты Юлиана, восстанавливая былые привилегии христианской религии), а платоническая политическая доктрина уходит в тень, последняя не исчезает и начинает сосуществовать с официальным римским политическим, обретающим христианские основания, кодом.
Конвенциональная историко-философская точка зрения (ярким представителем который является историк философии Эрхардт[227]) состоит в том, что поздний неоплатонизм вовсе лишен политической философии. С этой точкой зрения принципиально не согласен Доминик О’Мира[228], который пишет о неотъемлемом присутствии политической части учения у неоплатоников и отмечает, что у поздних платоников среди учеников было немало политических деятелей. Помимо этого исследователь напоминает, что среди неоплатоников были и практикующие консультанты политиков: так, Гипатия, будучи советником префекта Ореста в Александрии, пала жертвой именно политических интриг (а именно, деления влияния в городе между «языческим» и «христианским» блоками).
Политический платонизм становится тайной доктриной Империи, своего рода, «глубинным государством», а само ядро политической философии неоплатонизма в определенной трактовке заимствуется христианством. Парадоксально, но во многом учение о государстве Платона и идея гомологии политического, психического и космического, умело развитая особенно схолархом Афинской школы неоплатонизма Проклом Диадохом, стоит в основе учений таких христианских богословов как Иоанн Златоуст, Августин, Дионисий Ареопагит.
После смерти императора Юлиана религиозная политика Римской Империи какое-то время отличалась определенной терпимостью к язычникам, так как сторонников реформы Юлиана было множество среди всех слоев населения, и Императоры после Юлиана осознавали необходимость сбалансированной религиозной политики. К началу правления Феодосия Августа приверженцев языческой религии было не менее половины всего населения Империи. Особенно много язычников было среди аристократических кругов, которые были близки к Императору. Одновременно сама христианская церковь в это время была потревожена внутренними догматическими спорами: ариане сохраняли определенное влияние, а их противостояние с ортодоксами приобрело характер настоящей религиозной войны.
В 380 году Феодосий выпускает знаменитый эдикт «Всем народам», в котором отстаивает никейскую интерпретацию природы Христа. Эту дату можно назвать поворотной, «точкой бифуркации», разрывом гармоничного со-существования язычества и христианства. Начинается волна преследований еретиков-ариан, а вместе с ними и язычников. Одновременно христианские богословы начинают разработку политической философии, корень которой они видят в послании апостола Павла к Фессалоникийцам, в котором на пути наступления царства Антихриста существует фигура «удерживающего». Именно этот «удерживающий» (ὁ κατέχων) станет интерпретироваться христианскими богословами как политическая фигура Императора. Христианство начинает разработку политической философии. Парадоксально, но христианская политическая философия основывает понимание политики во многом именно на политическом учении платонизма. Так, даже доктрина «удерживающего» (ὁ κατέχων) христианского политического учения могла быть заимствована у Платона. Об этом пишет исследователь платонизма Панагиотис Кристиас, который в работе «Платон и апостол Павел на грани бездны: к понятию катехонической политики»[229] замечает, что Платон объявляет непосредственно философов носителями катехонического (удерживающего) начала. «Закон есть не что иное, как катехон множества, сила закона удерживает множественное»[230].
Так платонический «deep-state» и его основные концепты станут основанием христианского политического учения, которое продержится в мировом пространстве более 1500 лет.
Прокл Диадох: имплицитная политическая философия или тайный юлианизм V века
В пятом веке пропорции «христианского» и «языческого»[231] в политической плоскости существенно смещаются: христианство не просто становится альтернативной монотеистической философией, но и разрабатывает собственную политическую перспективу, в которой прежнему эллинистическому миру остается все меньше места. Христианство начинает процесс выработки догматического контура учения, баланс и «веротерпимость» сменяются принципами признания христианства как единственной религии, остальные точки зрения начинают толковаться как еретические учения. Эллинизм, и как самое яркое его выражение — неоплатонизм, переходят в сферу «глубинного государства» — параллельного политического проекта, который постепенно начинает истлевать и окончательно покинет европейский мир в 529 г, когда по велению Императора Юстиниана закроется Афинская Академия. Однако базовые принципы неоплатонической метафизики к тому времени уже плотно войдут в христианство, адаптировавшись под его монотеистическую ось, и станут неразрывной его частью (ярким примером тому будут работы Евсевия Кесарийского, отцов-капподокийцев, бл. Августина, Синезия Александрийского, Дионисия Ареопагита[232], Максима Исповедника, Иоанна Филопона и многих других отцов Церкви).
Одним из ярких представителей позднего платонизма является схоларх Афинской школы Прокл Диадох. В его комментарии на «Государство» и в комментарии на «Тимей» разрабатывается фундаментальная политическая философия неоплатонизма. Особенное внимание он уделяет разработке проблемы гомологии политического, психического и космического. Единым для всех этих плоскостей является наличие трех-ипостасийной иерархии (в государстве — сословия, в душе — начала, в космосе — боги). Как у Юлиана в его рассуждении о Царе-Солнце правитель (Гелиос) занимает «срединное», демиургическое положение, так и у Прокла философ — модератор верной иерархии в государственном устройстве, проводник справедливости и должного со-отношения частей души, каст, мировых частей. В комментариях Прокла на политические работы Платона заметно его бо´льшее внимание к психическому, религиозному и созерцательному, нежели к прямому выражению иерархии в государственном формате, однако такая расстановка приоритетов может быть связана, безусловно, с тем политическим контекстом, который существовал в то время в Афинах. Прокл же, о чем свидетельствут многочисленные историко-философские работы (Прехтер[233], Розан[234], Бейтлер[235], Сафрэ[236], Вестеринк[237]), был довольно широко известен в кругах власть имущих (τοῖς τὰς ἑνὶας ἑϰουσι), а его ученик Марин в трактате «Прокл, или о счастье» отмечал, что «занимался он и политикою, следуя политическим сочинениям Аристотеля и Платоновым «Законам» и «Государству». А чтобы рассуждения его об этом предмете не казались пустыми и на деле неосуществимыми, он побудил к этому делу Архиада, друга богов, сам же он всецело отдаться политике не мог, препятствуемый более важными заботами. Архиада он поучал и наставлял во всех доблестях и навыках политика; как учитель при бегуне, он советовал ему превзойти всех заботами о городе в целом и в то же время благодетельствовать каждому жителю в отдельности, следуя всем добродетелям, особенно же справедливости[238]».
На основании триадичной модели (психической, космической, метафизической) Прокл также осуществляет систематизацию этносов: фракийцы — носители яростного начала, финикийцы же более склонны к торговле, греков же Прокл (что предсказуемо) относит к главному народу Средиземноморья, в котором воплощается ум (κῠβερνήτης — возничий). Важным в политической философии Прокла является также распределение трех типов правления в соответствиями с тремя богами (Зевс, Дионис, Адонис). По его мнению, всякий царь воспроизводит определенного демиурга. «Один создает общность всех вещей — это демиург, который творит все; другой разделяет и распределяет, он отделяет части всего и исправляет то, что было испорчено. Третий же обновляет поток рождающегося и гибнущего»[239]. Создание государства относится к демиургу Зевсу — в его обязанности входит поддержание справедливости. Дионис становится ответственным за поддержание целостности государства (речь идет, в первую очередь, о сохранении его и о защите от врагов с помощью яростного начала). Адонис же и его демиургия — есть начало благополучия (резонирующая с установкой третьей касты). Безусловно, для Прокла — наилучшим правителем станет тот, кто будет воспроизводить демиургическую матрицу Зевса: именно Зевс создает порядок, закон, нормы. Процесс «вырождения полиса» в оптике схоларха Афинской школы предстает как постепенная смена демиургий: так царство Зевса переходит к царству Диониса, а оно, в свою очередь, переходит к царству Адониса. Процесс деградации режимов для Прокла предстает как необходимая и должная трансформация онтологических и космологических состояний — оно не является катастрофическим и представляет собой своего рода продолжение эманации Единого в более низкие пласты Вселенной. Смену политических режимов (от монархии к тирании сквозь тимократию, олигархию и демократию) Прокл видит как логически неизбежный процесс. Вполне возможно, что «тиранию» Прокл и сам застал во время своей жизни в виде той самой христианской Империи, которая в оптике платонизма (как то блестяще отметил профессор Хофманн в статье «Антихристианские жалобы Прокла: теологическое игнорирование»[240]) представлялась неоплатоникам именно как Империя необразованной толпы»[241]. А сами репрессивные меры тиранического режима могли проявляться и в отношении новых христианских элит, приходящих на смену эллинистическому миру, представителям старой школы.
«Время тогда случилось бурное и полное смятения, буйные ветры сшибались над благозаконною его жизнью, а он, несмотря на опасность, продолжал жить, как жил, бестрепетно и стойко, и лишь когда зложелатели, словно гигантские коршуны, обрушились на него как на добычу, он решил уступить ходу вещей и уехал из Афин в Азию»[242].
Великий неоплатоник «уступил ходу вещей», который неизбежно привел к концу великой неоплатонической традиции. Отныне она медленно перетечет в христианскую философию и мистику и возгорится уже совсем скоро в Корпусе Ареопагитик, а далее найдет отклик в мистическом богословии Византийской Империи.