И вновь сходство не случайное.
Третья запись. Биби спросила у Коя, действует ли он заодно с Терезином, на что бывший коп резко ответил, что презирает фашистскую паскуду. Когда она предположила, что враг его врага, то есть она, может стать ему другом, Кой возразил ей: «Примите как данность то, что вы легкая добыча. Когда Терезин еще был подростком, его можно было сравнить с собакой. Теперь пес окончательно одичал. Сейчас Терезин превратился в волка. Он похож и в то же время не похож на других волков. Он всегда бежит во главе стаи. Он мечтает вернуть мир обратно, в эпоху молодости этого самого мира. Его идеал – это общество стаи».
Джек Лондон. Последний роман сборника назывался «Зов предков». Главным его героем являлся добродушный пес по кличке Бэк, помесь сенбернара и шотландской овчарки. Вырванный из уютного существования в Калифорнии, Бэк продан в собачье рабство и становится ездовой собакой на Клондайке во время золотой лихорадки, охватившей Аляску в 1897 году. Вследствие плохого обращения Бэк сначала привыкает к своему тяжкому существованию, а затем, поняв собственную волчью сущность, сбегает в лес, где начинает мстить людям за их жестокость.
Кой, судя по всему, намекал в этом случае на сам сюжет книги: возвращение собаки к своим жестоким, волчьим корням. На сей раз цитата оказалась поменьше, чем в двух прежних случаях, но в последнем параграфе Биби отыскала следующее: «Его могли видеть бегущим во главе стаи… Он пел песню молодого мира, песню стаи».
Сначала ей казалось, что эти цитаты не способны нести в себе двойного смысла. Уж слишком трудно было бы на ходу вплести их в разговор. Но потом Биби пришло в голову, что Кой мог заранее спланировать убийство Сейнт-Круа, а значит, знать наперед, что сможет произнести цитату из рассказа О’Коннор. А еще он вполне мог предположить, что рано или поздно сама Биби заговорит при нем об Эшли Белл и Терезине, следовательно, он с легкостью сможет ввернуть видоизмененные цитаты, взятые из произведений Уайлдера и Лондона.
Однако оставалось загадкой, что он хотел ей сказать этой безумной игрой слов. Если Кой намеревался, не выдавая себя, помочь ей, не проще ли было всучить Биби записку… или двадцатистраничное подробное описание всего того, что ей следует знать? Не вызывало сомнения – завуалированные ссылки на трех писателей были делом кропотливым. Загадочность поведения Коя могла указывать на то, что он либо человек очень умный, искренне желающий ей блага, либо он с приветом, если вообще не псих. Чем дольше она размышляла по поводу трех аллюзий, тем больше склонялась к выводу: помимо очевидного, здесь ничего нет. Кой – убийца-нигилист, в чем-то похожий на изгоя, Терезин – безжалостный волк с фантазиями помешанного человека, убийство Эшли Белл осуществит идиот, он исполнит его с шумом и яростью, и этот поступок будет лишен малейшего смысла. Вот только человек не выдумывает сложный эзопов язык для того, чтобы сообщить собеседнику то, что тот уже и так знает.
Сбитая с толку, раздраженная, но вся бурлящая энергией, бьющей изнутри, Биби вскочила на ноги и принялась мерить комнату быстрыми шагами. Когда она обрела успокоение в физическом движении, ум девушки также заработал, перескочив от литературных аллюзий к возможности того, что она несет в середине себя нечто, передающее все ею сказанное и услышанное. Кому? Не Терезину. Если бы это был он, то подонок давным-давно нашел и убил бы ее.
Как этот передатчик ввели в нее? Хирургическая операция? Но на ее теле нет шрамов. Инъекция? Микроминиатюризация… нанотехнологии… Ученые утверждали, что со дня на день будут изобретены невероятно сложные механизмы, изготовленные из удивительно малого числа молекул, которые смогут путешествовать по крови, передавая информацию о состоянии здоровья пациента изнутри его организма, даже удалять бляшки из артерий и выполнять другие процедуры на микроскопическом уровне. Коль со дня на день, то почему не сейчас? Если медицинское предназначение, то отчего бы и не слежка?
Это дорога к безумию, в страну Кафки[73]. Биби испугалась не того, что в нее могли впрыснуть крошечный передатчик, а того, что на протяжении минуты серьезно рассматривала такую возможность. Все это нелепо! Сплошное безумие!
Войдя в комнату, девушка несколько раз плеснула на лицо холодной водой. Она энергично принялась вытирать его полотенцем так, словно хотела избавиться от слоя чего-то липкого. Когда Биби посмотрела в зеркало, то узнала это лицо, но ни его затравленное выражение, ни страх, который покрыл бледностью ее кожу, ни плохое предчувствие, скривившее рот.
– Убирайся, – сказала она женщине в зеркале. – Ты мне не нужна.
Какой ей прок от слабой Биби? Ей нужна такая Биби, как прежде.
Девушка вернулась в спальню и села за стол. Она продолжила сравнивать то, что сказал Кой, с тремя первоисточниками, которые он цитировал не всегда точно. Биби думала обо всем этом в контексте вычурно разукрашенной в викторианском стиле гостиной, где разыгралась трагедия. Она размышляла о трех литературных произведениях, об их сюжетах, персонажах, тематике, о тексте и подтексте. Биби думала о трех авторах, вспоминая известные ей сведения об их жизни, интересах помимо писательства.
В голову девушке пришла одна из возможных разгадок того, что намеревался сказать ей Кой. Прежде, еще в детстве, ее разум вращался без остановки словно веретено. На протяжении долгих лет мозг Биби, уподобившись ткацкому станку, неутомимо прял разнообразное полотно, состоящее из впечатлений, чувств, мыслей, идей, концепций и теорий. Сейчас ее постигло озарение… Что, если одна слабая нить, едва различимая в спешной смене мыслей и тревог, оборвалась? Спустя секунды другие нити вплелись, заняв место оборванной так, что Биби даже не заметила этого из-за чудовищной скорости, с какой ткалось полотно. Возможность подобного настолько испугала Биби, что девушка, вскочив со стула, опрокинула его.
Двери в ее голове, давно остававшиеся закрытыми, начали приоткрываться. Прежде запрещенные к посещению комнаты ее памяти зазывали к себе. Ей снова было пять лет. Она лежала одна в освещенной Микки спальне, а под кроватью притаилось что-то злое. Десять лет. Она прячет собачий ошейник. Шестнадцать. Она борется с желанием, которое может погубить ее. У Биби закружилась голова. Она ощутила слабость в коленях. Девушка наткнулась на второй стул и схватилась обеими руками за спинку, стараясь сохранить равновесие. Глаза ее закрылись.
– Нет! Нет! Нет! – воскликнула она преисполненным ужаса голосом.
Тонкий кисловатый запах.
Биби открыла глаза и оглядела туалет, душ, белые полотенца на хромированной вешалке… Сначала она не поняла, в какой ванной комнате находится, потом вспомнила о мотеле. Тачка Пого стоит в двух кварталах отсюда. Хейзел Везерфилд – женщина, страдающая от насилия со стороны мужа. Отец Хейзел приезжает из Аризоны утром. Кешью и крекеры. Курага и воздушный сыр.
Ее охватило странное чувство, которое нельзя было назвать ни хорошим, ни плохим. Она не ощущала себя ни расслабленной, ни напряженной. Она не испытывала страха, но и уверенно себя тоже не чувствовала. В ней образовалась пустота, вакуум, высасывающий из нее силы. Биби подумала, что потеряла что-то, вот только никак не могла вспомнить, что именно, поэтому сочла свою утрату за нечто маловажное.
Если и был дым, то он уже рассеялся, оставив лишь неприятную вонь.
Разве она не стояла, опершись о спинку стула? Теперь она обнаружила, что стоит, облокотившись о верх столика с раковиной, изготовленной из кориана. В самой раковине лежало нечто пушистое, напоминающее дохлых гусениц. Пепел… остатки чего-то полностью сожженного. Рядом с раковиной – бутановая зажигалка. Девушка вспомнила, что купила ее в Лагуна-Бич вместе с едой для своего ужина, зубной щеткой, пастой и прочими мелочами. Она никогда не курила, поэтому не поняла, зачем ей понадобилась зажигалка. Наверное, чтобы что-то сжечь.
Вытянув пробку, Биби повернула вентиль холодного крана и смыла пепел. Вращение воды, льющейся в сточное отверстие раковины, напомнило девушке о недавнем головокружении, хотя сейчас голова у нее не кружилась.
Впав в нерешительность, Биби вновь оперлась о столик с раковиной. Не сказать чтобы ей было не по себе либо она чувствовала себя сбитой с толку, просто девушка потеряла ориентацию.
Один из стульев с прямой спинкой лежал перевернутый. Когда она подняла его с пола, то заметила три книги на небольшом обеденном столе. Мягкие обложки каждой из них были согнуты так сильно, что они лежали развернутые, не закрываясь. В каждой из книг не хватало части страницы, вырезанной выкидным ножом, выпавшим из рукава доктора Сейнт-Круа, когда Кой пристрелил ее. От страниц остались только жалкие обрывки.
Перекидной блокнот также был на столе, открытый на чистом листке. По-видимому, она собиралась что-то записать в него.
Ее настроение начало меняться. Она ощутила себя менее отстраненной. Мысли теперь принимали определенную форму.
Книги озадачили Биби. О’Коннор, Уайлдер, Джек Лондон… Она помнила, что покупала их, но не могла вспомнить зачем. С Терезином и его людьми, выслеживающими ее, чтобы убить, у Биби просто нет времени на чтение.
Чаб Кой. Книги имеют к нему какое-то отношение.
Вдруг девушка догадалась, что сделала – Капитанов трюк с памятью.
Она любила Капитана. Он помог несчастной маленькой девочке сохранить ее разум в здравии. Однако оказанная им помощь не решала ее проблем, какими бы они ни были, а лишь учила тому, как лучше подавлять память о них. Причина ужаса никуда не исчезала. Она оставалась и ждала своего часа, чтобы снова приоткрыть дверь и приняться за старое.
Дрожа, шокированная, Биби уселась за стол и уставилась на изувеченные книги большого формата в мягкой обложке.
В доме профессорши Кой говорил что-то важное. Всю значимость услышанного Биби поняла не сразу, а со временем, вот только не могла сейчас вспомнить, что же она поняла. Она сожгла свою память в ходе этого детского ритуала, срабатывающего не столько в силу тех шести слов, которым научилась у Капитана, сколько потому, что