– Нет.
– Подумайте, абордажный удар может принести нам победу!
В неподвижном лице бубудуска ничто не изменилось. Он протянул руки:
– Ты это… брось. Время-то не тяни. Нам сегодня еще арестовывать да арестовывать.
Адмирал понял, что Святая Бубусида уже приступил к заготовке виновников поражения. И еще понял, что он, Ворвид Альметракис, собирался защищать не ту власть. Власть, которая обречена. Быть может, питаясь кровью, она протянет еще долго, эта власть. И уж точно у многих еще успеет отобрать и шпагу, и честь, и жизнь. Но вот победить не сможет. С Сетранами такое не получится, нет. С горьким удовлетворением Альметракис поблагодарил Пресветлого за то, что не успел одержать победу, всю славу которой присвоил бы орден. Эта победа лишь повредила бы больной стране. Бывший командующий Его Величества Домашним флотом еще раз взглянул на бухту Монсазо и усмехнулся.
– А ведь ты прав, бубудуск! Пустые все хлопоты…
Потом он вскочил на перила и взмахнул руками, удерживая равновесие.
– Послушай, Гриннар. Командира линейного корабля «Прогиденс» зовут Таграх. Шаутбенахт Таграх. Если когда-нибудь встретишь, передай мои извинения. Ну, ты знаешь за что. За мыс Мекар.
– Обрат адмирал…Ворвид! Что вы делаете?! – в ужасе крикнул адъютант.
Адмирал еще раз усмехнулся.
– Хочу кое-что рассказать Пресветлому.
И шагнул с башни.
– Вот ведь сволочь, – сказал старший бубудуск, глядя вниз. – Кого я теперь арестую? Ни себе, ни людям.
– Чистейший эгоизм, – согласился контр-адмирал Сетран.
Гриннар размахнулся и от души влепил по учтивой роже нового командующего Домашним флотом. Старший бубудуск чрезвычайно обрадовался.
– Аборавары, – промурлыкал он. – Только Аборавары. Никакой Призон-дю-Мар тут не поможет.
Уже через четверть часа после скоропостижного назначения, контр-адмирал Аленцо ди Кандильяк, граф де Сетран, стоял на Галерном дворе в окружении толпы подчиненных, держался за челюсть и пытался сообразить, что же ему следовало предпринять.
Со всех сторон сыпались нехорошие доклады о состоянии гребных судов. Не хватало всего – весел, абордажных крючьев, кирас, и даже пороха для мушкетов, а шеф-интендант Адмиралтейства вкупе с главным каптенармусом куда-то запропастились. Утверждали, что обоих видели в Эрлизоре «при пониженной боеспособности».
– Сбить замки к чертовой матери! – предложил не в меру горячий командир шестого батальона.
Сетран, имевший короткий, но яркий снабженческий опыт, едва устоял на ногах. Он живо представил, сколько недостач спишут прожженные интенданты на такое деяние. И кого в конечном счете сделают за это козлом отпущения.
– Я вам собью, – процедил новый командующий. – Приказываю немедленно атаковать с тем, что имеется!
– Но как же так? Без прикрытия артиллерийских кораблей? Нас перетопят как котят!
– Трусишь, майор? Это приказ. Мы упускаем время! Все ясно?
– Так точно, – кисло ответил командир шестого батальона. – Яснее не бывает.
– Поплывешь первым, – зло сказал Сетран. – Умник!
Остальные комбаты бросились к своим частям, чтобы освободить дорогу смертникам. Потому что назревал очередной бессмертный подвиг во славу Пресветлого. Мешать не следовало…
Проверь чернильницу. Скоро потребуется. Понял?
21. Эпикифор и бубудумзел
В бухте творилось что-то невообразимое.
Потерявшие ветер померанцы вовсе не потеряли хладнокровия. Шесть их кораблей, включая все три линкора, растянулись в правильную колонну. При этом каждый корабль одним бортом обстреливал многострадальный Контамар, а другим громил сбившиеся в беспорядочную кучу шлюпки с десантом.
Эпикифор с досадой отбросил подзорную трубу.
– Кто командует абордажной атакой? Альметракис?
– Бывший вице-адмирал Альметракис… э… отстранен, ваша люминесценция.
– Отстранен? В разгар боя? Командующий флотом?! Нет, с нашим орденом не соскучишься…
– Я думал, вы знаете, – потупившись, сказал Глувилл.
– Как видишь – нет. И какой же это идиот распорядился? – бледнея, спросил великий сострадарий.
Задавая свой вопрос, он уже знал ответ. И, тем не менее, едва не задохнулся, когда услышал от Глувилла то, что и ожидал услышать:
– Дык это… того. Обрат Керсис приказал.
Случившееся далеко выходило за всякие рамки. Воспользовавшись пожаром Сострадариума, на некоторое время лишившего люминесценция контроля над ситуацией, не в меру ретивый бубудумзел вообразил, что вправе заменить главу ордена. Хотел того Гомоякубо или не хотел, понимал или нет, но этим он бросал прямой вызов эпикифору. И каким образом! В самый ответственный момент этот дикарь дезорганизовал управление остатками Домашнего флота. Как оказалось, ему были совершенно безразличны и способности паркетного адмирала Сетрана, и судьба имперской морской пехоты, так бестолково гибнущей под померанскими ядрами, и даже сама империя как таковая.
Эпикифор окончательно понял, что Керсису Гомоякубо вообще безразлично все, кроме личной власти. Ничто другое его не интересовало и не трогало. Видимо, в достижении власти Орден сострадариев был для него лишь наиболее подходящим инструментом. При этом вполне могло статься, что Керсис, как и большинство хитрых дураков, толком и не знал, на что употребит эту почти неограниченную власть, буде получит ее в свои окорокообразные ручищи. Ну, удовлетворит свои зоологические потребности. А дальше что?
Что ж, он сам ускорил свою судьбу. Если зарвавшийся пампуас вообразил, что даже такие штуки ему будут сходить с рук, то он очень ошибся. Как выражается милейший марусим, змея укусит свою ногу. Заднюю. Вообразившую себя передней… Видимо, следовало сделать это раньше, но еще не поздно сделать и сейчас!
– Глувилл! Немедленно выпиши ордер на арест, – голосом, сухим, как пески Ящерленда, приказал эпикифор.
– Арест кого, ваша люминесценция?
– Керсиса Гомоякубо.
– Так он же… того. Глава Святой Бубусиды.
– Бывший глава.
– Но… как же это?
– Ты стал плохо слышать, Глувилл? Быть может, тебя тоже пора заменить?
– Никак нет, ваша люминесценция! Я хорошо слышу. Очень хорошо…
Глувилл долго возился с ящиком секретера, доставая письменные принадлежности. Эпикифор отвернулся к окну и стал смотреть на бухту.
Карьтна по-прежнему открывалось самая безотрадная. Над нещадно бомбардируемым Контамаром висела густая туча дыма, а редкие ответные выстрелы из замка совершенно не достигали цели, – у померанцев хватало ума использовать свое превосходство в дальности огня. Почти в центре Монсазо тонул «Эписумус». Прямо напротив Сострадариума с обвисшими парусами дрейфовала «Орейя». То же самое в Южном проливе происходило и с фрегатом «Сибу». В сборище разномастных гребных судов часто били тяжелые померанские ядра. И все это происходило на глазах у магрибинцев…
Глувилл нерешительно кашлянул.
– А что, если обрат Керсис прикажет своим бубудускам…
– Что? Сопротивляться?! На этот случай захвати с собой когорту лучезарных обратьев Санация. Они сейчас стоят у нас во дворе и не знают чем заняться. Возьми их с собой, коншесс Глувилл! Именем Пресветлого приказываю устроить Ускоренное Покаяние любому, кто вздумает оказать сопротивление или просто выкажет ослушание.
– И даже…
– Нет, ты явно плохо слышишь, Глувилл. Я же ясно сказал: любому.
– Так точно, обрат экипи… эпикифор. Прошу подписать ордер.
Глувилл протянул бумагу и перо.
Его руки мелко дрожали и почему-то были в перчатках. Нет, пора менять, – рассеянно подумал великий сострадарий, читая указ. – Мерзнет, видимо. Перчатки в июле… Старый стал, бестолковый. И небрежный, – перо плохо очинено, даже колется. Раньше за Глувиллом такого не водилось.
– Все, – сказал эпикифор, – поставь печать и отправляйся.
Глувилл принял страшный документ, свернул его трубочкой. Кланяясь, начал пятится к выходу. У порога почему-то задержался, поднял бледное, по-собачьи безрадостное лицо. Эпикифор раздраженно махнул на него рукой. И вдруг почувствовал, что рука немеет. Показалось, что сотни мелких иголочек ползут от указательного пальца. Вверх по кисти, на предплечье, а потом еще дальше – на плечо. Его люминесценций машинально попытался поднести ладонь к глазам, чтобы посмотреть, что же с ней происходит. Но рука не послушалась. Более того, начала кружиться голова. Великий сострадарий пошатнулся, оперся о конторку.
– Затхлое растение Ухух, – пробормотал он.
Глувилл опустил глаза, съежился, икнул. Он был невероятно, беспредельно, до судорог испуган. Испуган в совершенно неприличной степени. Эпикифор это понял и презрительно усмехнулся.
– Ах ты, псина… трусливая. Обмочился, да?
Больше он ничего не говорил. В короткие секунды, которые ему оставалось еще пробыть в сознании, великий сострадарий припомнил фразу из одной древней книги. О том, что при кризисах в обществе беззакония закономерно побеждают наиболее оголтелые. А ведь правда, отрешенно подумал он. Значит, самым оголтелым был не я…
Эта мысль не помешала ему бороться до конца. Перед тем как упасть, глава всемогущего ордена откуда-то из складок мантии вытащил маленький пистолет с двумя коротко обрезанными стволами. Однако взвести курки уже не смог, – правая рука висела плетью. Змея все же укусила себя. Но не за ногу, а за руку… Глувилл и не пытался спастись. Он намертво прирос к порогу. Лишь когда эпикифор совсем перестал дергаться, его верный секретарь, далеко огибая лежащее тело, подошел к камину. Швырнул в огонь и ордер, и перо, и свои перчатки. Потом выбросил в окно черный флакончик. После этого дребезжащим голосом крикнул:
– Караул! Помогите!
Выбежав из кабинета, завопил громче:
– Лекаря! Эй, быстрее – лекаря! Его люминесценцию плохо!!!