– Из-за того, что Альбанис не может вступить в войну. Отец сказал, что пятнадцать лет назад мы тоже не смогли поддержать вас, поэтому сейчас Поммерн не имеет морального права предлагать военный союз. Помимо всего прочего, вы ведь еще связаны с Пресветлой мирным договором.
Царственная чета вновь обменялась взглядами.
– Альф, – сказала Лилония. – К нам впервые приехал посол, с которым невозможно говорить недомолвками.
– Я заметил, – отозвался король.
– И я впервые вижу посла, которому так хочется доверять. Принцесса еще очень молода, и ей сейчас трудно без ее советников. Так что давай без уверток.
– Хорошо, дорогая. Будем откровенны. И начнем с того, что не стоит называть Покаяну Пресветлой. С тех пор, как там властвует орден мракобесов, империя этого не заслуживает.
– Ваше величество! Но империя называется Пресветлой Покаяной как раз с тех пор, как к власти пришли сострадарии, – удивилась Камея. – Если я не ошибаюсь.
– Нет, не ошибаетесь. И хорошо знаете историю, – с улыбкой сказала королева. – Именно с тех пор.
– Вот с тех пор и не стоит она этого названия, – хмуро отрезал Альфонс. – Я еще как-то могу понять то, что они творят в аннексированных альбанских провинциях, – все-таки завоеванная территория. Но то, что сострадарии не первый уже век проделывают со своими собственными гражданами, непостижимо. Грабеж, пытки, издевательства, убийства – все это давно и многократно превысило меру, необходимую для сохранения даже такой недостойной власти, как власть ордена варваров. Этот основанный на бреде невежественного пампуаса орден сумел запугать, лишил чести и заразил безумием некогда великое государство. А теперь в очередной раз собирается совершить то же самое с соседними. С удовольствием открою вам одну тайну, принцесса. Мирного договора между Альбанисом и Покаяной больше не существует.
– Не существует?
– Да, и не по нашей инициативе. Около полугода назад проконшесс Сипитор передал мне официальное уведомление о том, что базилевс-император решил не продлять соглашение на очередной пятилетний срок.
– Решил не продлять? Но из-за чего? Должен ведь быть хотя бы повод.
– Формально – по причине некоторых колониальных проблем. А в действительности из-за того, что одна влиятельная группа бубудусков в Ситэ-Ройяле считает, что сначала надо уничтожить еретический Поммерн, а другая уверена, что раньше следует разделаться со строптивыми альбанцами. Похоже, вторая группа на тот момент оказалась сильнее, только и всего.
– Если это так, тогда зачем покаянский флот напал на наши корабли у мыса Мекар?
– Это был ответный шаг бубудусков, считавших, что Поммерн нужно уничтожить первым. И следует признать, более эффективный ход. Эти бубудуски явно расчитывали на неизбежную реакцию, и в этом не просчитались. Но просчитались в ее силе. Такого ответа, какой они получили, никто не ожидал. Ни у них, ни, признаюсь, у нас.
– Но все же договора больше нет… И вы так спокойны?
– Нет, конечно. Это известие означает для нас и возможную войну, и угрозу нового поражения. В принципе, у Покаяны достаточно сил, чтобы сражаться с двумя противниками одновременно. Но признаюсь, у меня на душе стало легче, поскольку все последние годы ничто так не угнетало, как вынужденный мир с кровопийцами.
После этих слов король встал и несколько раз прошелся вдоль стеклянной стены. За огромным окном расстилалось внутреннее море Гринуотер, по которому, оставляя серебристый след, плыл покаянский фрегат. Он уже успел миновать Малый Эльт и почти достиг Большого.
– Ваше величество, – сказала Камея. – Почему же тогда…
И она нерешительно замолчала.
Альфонс усмехнулся.
– Ну, смелее, смелее.
– Почему же тогда уплывает «Тромпаск»? – решившись, выпалила Камея.
Король сделал небрежный жест.
– Разумеется, вовсе не потому, что мы не можем его остановить. Наш флот вполне способен отправить на дно не только этот фрегат, но и всю потрепанную эскадру Василиу, которая сейчас дерзко крейсирует у выхода из Большого Эльта. Увы, мы не можем начинать войну, для которой и повода-то пока не имеем, сразу по нескольким причинам. Главную из них вы сами, ваше высочество, только что назвали.
– Да, – сказала Камея. – Альбанис слишком уязвим с суши. Но разве эта уязвимость уменьшится, если погибнет Поммерн?
– А он погибнет? – вдруг спросил король.
Камея вздрогнула.
– Не могу представить. У нас столько доброго и хорошего…
– Знаете, принцесса, ваш отец, курфюрст Бернар Второй, не первый год проводит на троне. И если уж он решился разворошить осиное гнездо, нанеся великолепный удар по самому Ситэ-Ройялю, то на что-то он должен был рассчитывать, не так ли?
– Да, конечно. Только бывают ситуации, когда приходится выбирать какое-то неизбежное зло.
– Бывают, – согласился Альфонс. – И все же возможность того, что Поммерн выстоит, исключать нельзя. Вы согласны?
– Очень надеюсь…
– Между тем, даже воюя с Поммерном, базилевс вполне может выставить превосходящую по силе армию и против нас. А мы не готовы. У нас еще не выросло поколение солдат, не испытавших поражения. Для этого требуется лет двадцать. Пока же прошло пятнадцать. Понимаете?
Камея растерялась. Она подозревала, что на это вроде бы вполне логичное заключение все же есть возражения. Но какие? Герцог де Сентубал и лорд Бервик наверняка их знали. Увы, как раз этих-то искушенных людей в Фонтанном зале не оказалось. Случайно ли? Юная принцесса чувствовала себя совершенно беспомощной перед многоопытным властителем. Ей казалось, что она безнадежно погубила важнейшее дело. Очень хотелось расплакаться.
– Альф, уже довольно поздно, – неожиданно сказала королева. – Не будем забывать, что наша гостья могла устать с дороги.
– О, конечно, – заулыбался Альфонс. – Говорят, по пути ей пришлось нащелкать по носу адмирала Василиу и немножко разбить адмирала Альметракиса. После такого можно и утомиться. Ли, мне кажется, наши минеральные ванны пошли бы принцессе на пользу.
Камея поняла, что извлекать пользу из затруднительной ситуации, в какой она очутилась, король не пожелал. Он лишь обрисовал ситуацию. Наглядно, без прикрас. И этим ограничился.
Ваше Императорское Величество!
Uno.
-–
От имени Ордена сострадариев с величайшим прискорбием сообщаю: обнаружено и опознано тело Робера де Умбрина, 63-го эпикифора. Да воспримет его душу Пресветлый! Amen.
Duo.
-–
Установлено, что Великий Сострадарий де Умбрин собственноручно заколол трех окайников-померанцев и доблестно пал в неравной схватке с врагами империи. После отпевания он будет погребен в усыпальнице Сострадариума со всеми подобающими его сану почестями. Возможно, Ваше Величество сочтет заслуги усопшего благодостаточными для посмертного награждения каким-либо из орденов империи.
Tres.
-–
Смиренно сообщаю также, что по мученическом упокоении Робера де Умбрина супрематоры Непогрешимого Санация сочли за благо рукоположить в сан Великого Сострадария Вашего покорного слугу, Керсиса Гомоякубо.
Чертов сын!
Я уже заделался новым эпикифором. Но где старый? Где наши братки Хорн, Колбайс, Глувилл? И еще раз: ГДЕ НАШ РЕЗВЫЙ ПОКОЙНИЧЕК? Зейрат, ты заставляешь папу волноваться. Или чего не понял? Так это зря. Я тебя за такого не знал.
24. Дорога к Тиртану
Проехать в ту ночь удалось очень мало.
Деревни попадались все еще часто, а объезды отнимали много времени. Аббатиса и юная монахиня не привыкли к мужским седлам, поэтому приходилось время от времени останавливаться для короткого отдыха. В этих остановках нуждался и эпикифор, который за сутки, проведенные в жестком гробу, не слишком набрался здоровья. Да и ночи были пока короткие, темное время продолжалось часа по два-три. Из-за всех этих причин к утру они одолели вряд ли больше двадцати километров, если считать по прямой, хотя все едва не падали с лошадей.
А справа, на западе, уже маняще синели Рудные горы. Там, за ними, находился вечно буйный и непокорный Муром. Пробраться бы туда – и все, спасение, гордые мурмазеи никогда и никого еще не выдавали Покаяне. Но нет, такое было немыслимо. Уж кто-кто, а эпикифор де Умбрин прекрасно знал, сколько сил и средств потрачено на перекрытие границы. Между прочим, по его, эпикифора де Умбрина, личной инициативе. Дабы очертя голову из благословенной империи подданные не сбегали. Ибо кого ж тогда осчастливливать? Славно пошутила судьба с великим сострадарием…
Робер усмехнулся и распрямил ноющую поясницу. Они ехали по склону холма вдоль опушки очередной рощицы. В сером предрассветном сумраке все кругом имело безрадостный вид. На востоке холодно синела полоска Ниргала. С запада горизонт ограничивали далекие вершины Рудных гор. Пространство между ними заполняли поля, овраги, заросли кустарника, начинающие желтеть перелески.
С холма просматривались отдельные участки Южного тракта, то нырявшего в низины, то поднимавшегося на увалы. Километрах в трех впереди он упирался в небольшую деревушку, наполовину поглощенную туманом. И над всем этим ползли набухшие августовские тучи, волоча за собой размазанные дождевые бороды. Порывами налетал холодный ветер.