— Проверяй! — всё так же спокойно сказала Арина.
Я максимально активировал навык эмпатии и ощутил очень сильное чувство, которое Арина испытывала ко мне. Это была страсть. Обычное влечение, а любовью там и не пахло. Но я знал, что любовь в плане эмпатии чувство слабое, её очень тяжело ощутить, если она чем-то перебивается.
«Ну, по крайней мере, даже если про любовь врёт, то хотя бы влечение ко мне испытывает, уже не так обидно», — подумал я, заглушая эмпатию.
— Ну что? — спросила княжна. — Проверил?
— Это не любовь, Арина. Ты просто испытываешь ко мне сексуальное влечение.
— Одно другому не мешает. Так что мы решили? Я отменяю свадьбу и говорю папе, что теперь мы вместе?
— Арина, так дела не делаются! Надо нормально всё обсудить!
— Хорошо. Я приду в девять.
— Встретимся в ресторане.
— Или я приду сегодня к тебе сюда в девять вечера, или днём я отменю свадьбу!
— Это что, шантаж?
— Да. Но я это делаю для нашего блага. Для нашего с тобой счастья.
Как же мне хотелось послать Зотову очень далеко и нецензурными словами. Я был на девяносто процентов уверен, что она блефует и никому ничего не расскажет и свадьбу не отменит. Но десять процентов я оставлял на то, что у княжны за полтора года что-то случилось с головой, потому что выглядела она немного одержимой.
И ещё мне очень не хотелось создавать проблемы Фёдору Сергеевичу. Я знал, что значит, отмена свадьбы по причине неверности невесты. Это позор для рода. Князь Зотов этого не заслужил.
— Хорошо, я жду тебя в девять часов, — сказал я. — Но пожалуйста, до нашего разговора никому ничего не говори. И оденься попроще.
— До вечера, любимый! — произнесла княжна.
После этого она отправила мне воздушный поцелуй, улыбнулась и ушла.
Глава 7
«Только с Зотовой не связывайся!» — эту фразу, произнесённую Милой на прощанье, я повторил, наверное, раз сто пока собирался на занятия и шёл к учебному корпусу.
После общения с Аней у меня внутри возникла какая-то пустота, и я всё думал, как я с ней справлюсь. Спасибо Арине — теперь мне было не до пустоты, теперь я думал, как бы разобраться с княжной и её крайне странным поведением. Надо отдать Зотовой должное, от хандры и депрессии она избавила меня полностью — сначала подарила фантастическую яркую ночь, затем создала не менее яркую проблему. Встрясочка получилась что надо.
«Только с Зотовой не связывайся!» — опять прозвучало в голове голосом Милы, и я понял, что эта фраза будет меня преследовать до тех пор, пока я не разберусь с княжной.
Подходя к учебному корпусу, увидел Клима. Это было кстати — позавчера я забыл посмотреть расписание и не знал, что у нас стоит первой парой. Я окликнул одногруппника и ускорил шаг.
— Привет! — сказал я, подойдя к Климу. — Хорошо, что я тебя встретил. Что у нас первой парой?
— Здравствуй! — ответил Клим. — История магии первая.
Я поблагодарил его, и мы пошли дальше. О чём-либо разговаривать не хотелось — из головы не выходила Зотова. Да и не только она. Чего только не было в моей голове: от переживаний за оставшихся в Восточном ребят и гражданской войны до Ани с Ариной. Голова буквально шла кругом, и я даже не заметил, что одногруппник отстал. Я просто не обратил на это внимание, но потом решил спросить, какую тему группа сейчас проходит, повернулся к Климу, а того рядом не оказалось.
Я остановился, развернулся и увидел, что Клим очень медленно идёт за мной.
— Ты чего там застрял? — крикнул я ему.
— Ничего, — ответил бывший орк. — Куда спешить?
Но сказал он это как-то странно — неуверенно. И выглядел при этом очень напряжённо. Я усилил эмпатию и почувствовал довольно сильный испуг, исходящий от Клима.
— Что случилось? — спросил я.
— Ничего.
— Не ври! Я же вижу, ты не хочешь, чтобы мы с тобой вместе зашли в здание. Что случилось?
— Да ничего не случилось.
— Троекуров? — поставил я вопрос ребром.
Клим тяжело вздохнул и сказал:
— Рома, я не хочу ничего обсуждать. Просто не хочу. Если тебе не трудно, оставь меня, пожалуйста.
— Я-то оставлю. Троекуров — нет.
— Он тоже оставит, если я не буду с тобой общаться.
— Да уж, не думал, что ты такой трус. Ладно, извини за доставленные неудобства.
— Я не трус.
— Серьёзно? А кто ты?
— Я не трус, — повторил Клим.
— Хорошо, как скажешь. Я думал, ты боишься со мной общаться, но, видимо, у тебя есть какие-то другие причины.
— Есть.
— Надеюсь, серьёзные, — я усмехнулся.
— А чего ты ржёшь? — неожиданно завёлся Клим. — Я не боюсь ни тебя, ни Троекурова. Только у него дядька — губернатор и куча друзей, у тебя сильный дар и поддержка администрации гимназии. А я один!
— Поддержка администрации?
— Да все знают, что ты любимчик Милютиной.
— Как-то странно ты разговор перевёл. Мы, вообще-то, говорили о том, что ты боишься…
— Ничего я не боюсь! — разозлившись, крикнул Клим. — Просто оставьте меня в покое! Разбирайтесь сами!
— Что-то ты какой-то нервный. Тебе Троекуров опять угрожал, что ли?
— Угрожал? — Клим перешёл на крик. — Это называется «угрожал»?
Бывший орк одним махом расстегнул куртку, затем пиджак, потом хотел рубашку, однако пуговка никак не поддавалась, тогда Клим в сердцах разорвал рубашку и оголил торс. Всю грудь моего одногруппника покрывал огромный свежий ожог. Я почувствовал, как меня накрывает такая волна ярости, какую я даже на финале против Нойнера не ловил.
— Когда? — спросил я.
— Вчера вечером.
— Почему лекарям не показал?
— Они спросят откуда.
— И что теперь, так ходить будешь?
— После занятий по боёвке зайду, тогда вопросов не будет.
Я ещё раз посмотрел на жуткий ожог и злость усилилась, хотя казалось, что сильнее уже некуда.
— Застегни пиджак и пойдём! — сказал я Климу, но тот продолжил стоять.
Я выдохнул, немного успокоился и попытался объяснить, как я вижу ситуацию:
— Если мы сейчас не поставим его на место, будет только хуже. Поверь, я знаю, о чём говорю. Но всё решаемо. Я просто не ожидал, что он настолько тупой и что всё зайдёт так далеко.
Клим вздохнул, молча кивнул, застегнул пиджак, и мы пошли дальше. С каждым шагом, с каждой секундой кипящая во меня ярость становилась сильнее, и я уже всерьёз опасался, что могу наломать дров. После разговора с Ариной настроение и так были ниже нуля. На это сверху легло возмущение гадким поступком Троекурова. Я находился в таком взвинченном состоянии, что был готов взорваться в любой момент и по любому поводу.
Мы вошли в аудиторию, хотя правильнее будет сказать, влетели за десять минут до начал пары. Почти вся группа, в том числе и Троекуров, уже сидели на своих местах. Я не стал подходить к губернаторскому племяннику, чтобы не поддаться соблазну разбить ему нос, а сказал чуть ли не от порога:
— Троекуров! Пойдём поговорим.
— Говори здесь, — усмехнулся избалованный аристократ. — Или при всех не можешь?
— Хорошо, при всех так при всех, ты сам так решил, — сказал я и подошёл к Троекурову.
Он оглядел меня с нескрываемым презрением и произнёс:
— Только давай быстрее, я занят. Чего хотел?
Троекуров совершенно не напрягся. Видимо, за полтора года он сильно уверовал в своё могущество и просто не допускал, что на всё это может найтись противодействие.
— Чего я хотел? — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не разбить-таки ему нос. — Да так, мелочь, по большому счёту. Принеси извинения Климу и пообещай оставить его в покое.
— Вот ты дурак, — обратился Троекуров к Климу. — Тебе мало вчерашнего? Жаловаться побежал?
Меня уже почти разрывало от ярости, но я каким-то чудом держался.
— Ничему тебя жизнь не учит! — с умным видом сказал Троекуров Климу и самодовольно ухмыльнулся.
— Это моя фраза, урод! — окончательно вскипел я. — Это тебя жизнь ничему не учит.
Дальше я сделал всё очень быстро. Троекуров даже сказать ничего не успел, как левой рукой я уже держал его за волосы, а правую, точнее, выросший из неё короткий и острый ледяной клинок — у горла.
Троекуров побледнел и, казалось, даже дышать перестал. Клим тоже выглядел очень испуганным — видимо, представил, что в случае чего, ему тоже достанется. Вся группа просто затихла и ожидала развязки истории. И на фоне всего этого раздался невероятно спокойный голос Корецкой:
— Это нечестно.
— Это ты мне? — удивившись, спросил я.
— А кому же ещё? — ответила Дарья. — Ты тут один себя ведёшь недостойно.
Это была такая наглость с её стороны, что я опешил. Я пришёл добиться справедливости, а меня обвиняли в недостойном поведении.
— Уйди, не зли! — рявкнул я на Корецкую и обратился к Троекурову: — Говорю всего один раз! Слушай внимательно! Сейчас тебе предстоит сделать выбор. Или ты приносишь извинения Климу и даёшь слово дворянина, никогда никаким образом ему не вредить, или я отрезаю твою башку и выбрасываю её в окно. Для тебя это будет конец. Пока позовут лекаря, пока найдут и принесут голову, сам понимаешь, шансов на спасение никаких. Выбирай!
— Ты об этом пожалеешь, — прошипел Троекуров.
— Даже не буду на этот счёт спорить. Однозначно пожалею. Но что поделать, если по нормальному ты не понимаешь.
— Ты не просто вылетишь из академии, ты сядешь в тюрьму, — продолжал шипеть племянник губернатора.
— Не сяду, — ответил я. — И знаешь почему?
— Почему?
— Потому что ты подлец и моральный урод, но не дурак. Ты извинишься.
— Но из академии ты вылетишь.
— Тут да, вполне возможно. Но хватит обо мне. Давай уже проси прощения, Клим ждёт.
«И не только он», — подумал я, глядя на сгорающую от любопытства группу.
— Это нечестно! — снова произнесла Корецкая, на этот раз довольно дерзким тоном.
— Отвали! — огрызнулся я.
— Другой реакции я от тебя и не ожидала.
— А чего ты ожидала? — вскипел я. — Чего ты, вообще, лезешь не в своё дело? Что нечестного ты увидела? Дружок твой Клима донимает постоянно, издевается над ним, угрожает расправой, прикрывается дядькой. И это всё нормально и честно. А я хочу это всё прекратить, и это нечестно. Обалдеть логика!