— Использование боевых заклятий на территории академии, кроме арен, запрещено! — заявила Корецкая.
— Знаю.
— Поэтому Родион не ожидал от тебя нападения с использованием магии. А ты поступил нечестно и подло. И теперь ты не оставил ему выбора.
— Я оставил ему выбор: извинения или башка в окно!
— Это не выбор! — стояла на своём Корецкая. — Ты нечестным путём поставил его в заведомо безвыходную ситуацию. Если бы ты во время поединка приставил клинок к его горлу и потребовал извинений, это был бы выбор.
Дарья смерила меня презрительным взглядом и обратилась к Троекурову:
— Родион, не стоит расставаться с жизнью из-за этого психа. Если ты принесёшь извинения, тебя никто не осудит. Все видят, что у тебя нет выбора. Этот простолюдин не знает, чем отличается поединок чести от подлого нападения в учебной аудитории.
Корецкая так всё ловко вывернула, что вместо защитника обиженного Клима, в глазах всей группы я уже выглядел психом, нарушающим правила и законы. Эта девчонка оказалась не так проста, как можно было подумать, глядя на неё со стороны — вот так всего несколькими фразами она перевернула ситуацию с ног на голову и спасла репутацию своего дружка.
Почти спасла. Даша не учла одного момента — она своими рассуждениями о чести и поединках сама подкинула мне зацепочку, как вывернуть ситуацию обратно. А хвататься за зацепки я уже научился. Жизнь научила. Я быстро убрал клинок, отпустил Троекурова и сказал Дарье, а заодно и всей группе:
— Я принимаю претензию и признаю, что поставил Родиона в ситуацию без выбора. Поэтому мы поступим по-другому.
После этого я посмотрел в лицо губернаторскому племяннику и обратился уже к нему:
— Ты повёл себя недостойно. Ты третируешь Клима за то, что он общается со мной. Я воспринимаю это как личное оскорбление. Я требую от тебя извинений перед Климом за избиения и передо мной то, что настраиваешь против меня группу. И требую обещания оставить Клима в покое. Если ты не извинишься и не дашь слова дворянина не трогать Клима, то я вызываю тебя на поединок. И неважно, где он состоится, на арене в академии или в каком-либо оговорённом нами месте, я обещаю, что на этом поединке я отрежу тебе голову. А ты знаешь, что я могу.
После этого я с некоторой язвительностью в голосе спросил Корецкую:
— Ну что, теперь у него есть выбор? Больше у тебя нет ко мне претензий?
— Теперь выбор есть, теперь всё честно, — на удивление легко согласилась Дарья и обратилась к Троекурову: — Родион, ты можешь принять вызов и проучить этого простолюдина.
Корецкая выглядела такой радостной, что я аж удивился. Похоже, она думала, что помогла своему другу. По кислому лицу Троекурова я сделал вывод, что он такой помощи не очень-то и рад. Он насупился и смотрел на меня ненавидящим взглядом.
— Давай уже, или принимай вызов, или извиняйся! — сказал я. — Сейчас преподаватель придёт. Не хочу растягивать этот цирк на полдня.
— Родион, прими вызов! — чуть ли не требовала Корецкая.
— Я принесу извинения, — еле выдавил из себя Троекуров.
— Что? — воскликнула его подруга, не веря своим ушам.
— Что ты «чтокаешь»? Сказал же, принесу извинения, — прошипел губернаторский племянник, затем он смерил меня ненавидящим взглядом и произнёс: — Приношу свои извинения, что настраивал против тебя группу.
— Я принимаю твои извинения и зла не держу, — ответил я.
Троекуров скривился от злости и обратился к Климу:
— Приношу свои извинения за то, что доставлял тебе проблемы, и даю слово дворянина, что это не повторится.
— Я принимаю извинения, — сказал Клим.
Троекуров сидел злой, покрасневший, униженный, готовый провалиться от стыда сквозь землю. Все поняли, что шоу закончилось, и стали заниматься своими делами. Но, как оказалось, шоу не закончилось — точку в нём решила поставить Корецкая. Она подошла к столу, за которым сидела вместе с Троекуровым, демонстративно собрала свои вещи и перенесла их за свободный стол в другой части аудитории, бросила уничижительный взгляд на губернаторского племянника и с нескрываемым презрением в голосе произнесла:
— Трус!
Это было что-то сродни контрольному выстрелу в голову побеждённого мага. И настолько эффектно и жёстко, что мне даже стало немного жаль Троекурова. Правда, совсем немного, особой жалости у меня этот избалованный папенькин сынок не вызывал.
Сразу же после эффектного окончания шоу пришёл преподаватель, и началось занятия. А после пары Троекуров первым сорвался с места и выскочил из аудитории. Сомнений в том куда он побежал, у меня не было.
Мои догадки подтвердились совсем скоро. Второй парой у нас стояли Основы защитных заклятий. Этот предмет вёл Гурьев, и только он объявил тему занятия, как открылась дверь и в аудиторию, извиняясь, вошёл ассистент Милютиной Пётр и сказал, что меня срочно вызывает ректор. Разумеется, Егор Андреевич меня отпустил.
Не успел я выйти из аудитории, как со своего места вскочил Клим и произнёс:
— Егор Андреевич, разрешите пойти с Андреевым!
— Тебя, вроде не звали, — заметил Гурьев.
— Тогда просто разрешите выйти! Мне нужно в туалет.
Преподаватель развёл руками и сказал:
— Ну иди — дело серьёзное.
Как только мы вышли из аудитории, я обратился к Климу:
— Ты зачем полез? Я сам разберусь.
— Уверен, что разберёшься? — спросил Клим
— Ну, по крайней мере, попробую.
— С этим будет легче, — сказал одногруппник, расстёгивая верхнюю пуговицу пиджака и показывая обожжённую грудь.
— Пожалуй, да, — согласился я. — Спасибо!
— Тебе спасибо, что заступился за меня.
— Хватит болтать! — недовольно прикрикнул на нас Пётр. — Пойдёмте уже! Анна Алексеевна ждёт.
Глава 8
Всю дорогу до администрации я прокручивал в голове произошедшее. Я был прав и неправ одновременно. За Клима надо было заступиться, это бесспорно, и делать это стоило именно при всей группе — чтобы раз и навсегда уничтожить созданный Троекуровым имидж парня, которому позволено всё.
Но вот применение боевого заклятия в аудитории — это было слишком. Тем более необходимости в этом не было никакой. Я просто пошёл на поводу у эмоций. Очень уж не вовремя, после разговора с Ариной, попался мне Клим, а потом ещё и Троекуров начал строить из себя самого храброго. Но конечно же, всё это никак меня не оправдывало — держать себя в руках надо в любом случае.
А ещё меня очень удивило поведение Дарьи, которая так не вовремя подлила масла в огонь. Если извинения с клинком у горла Троекуров мог бы потом как-то объяснить, то Корецкая, усугубила всё по полной и вынудила своего приятеля отказаться от поединка и признать, что он трус.
Это было странно. Неужели она раньше не замечала, что Троекуров трус и что он связывается лишь со слабыми и постоянно прикрывается своим дядей? Поведение Корецкой меня удивило — она казалась мне умнее. Но тем забавнее было наблюдать за демаршем Дарьи, когда она увидела истинное лицо своего друга.
Пётр велел подождать нам в приёмной, а сам зашёл к Милютиной, доложить, что мы прибыли и спросить, можно ли будет войти к ректору и Климу. Почти сразу же он вернулся и сообщил, что мы можем пройти к Анне Алексеевне. Мы вошли в кабинет и поздоровались.
— Почему вдвоём? — первым делом спросила Милютина. — Я вызывала только Андреева.
Клим вместо ответа молча расстегнул пиджак и показал обожжённую грудь. Анна Алексеевна тут же изменилась в лице — такой злой я её раньше не видел. Если, когда мы зашли, она выглядела просто очень недовольной, то теперь именно злой.
— Я так понимаю, это дело рук Троекурова? — спросила ректор.
Клим кивнул.
— Я вижу, что ожог свежий, но не сегодняшний. Почему не пошёл к лекарям?
— Не хотел объясняться.
— Болит?
— Почти нет.
Милютина встала из-за стола, подошла к Климу, положила руку ему на грудь и начитала какое-то заклятие. Ожог на глазах стал заживать, но полностью не исчез.
— Болеть не будет, — сказала Анна Алексеевна. — А косметически всё пусть лекари подправят, у меня нет времени. Отсюда сразу иди к ним.
— Благодарю Вас! — произнёс Клим.
Ректор вернулась за стол, некоторое время о чём-то думала, затем опять спросила Клима:
— Свидетели есть?
— Только друзья Троекурова, — ответил мой одногруппник.
— Значит, нет свидетелей. Это плохо. Но я так понимаю, раз ты сюда пришёл, то хочешь помочь Роману?
— Очень хочу, — ответил Клим. — Он за меня заступился. Я не хочу, чтобы он пострадал.
— А он может пострадать, — сказала ректор. — У меня заявление от Троекурова и два десятка свидетелей, как Андреев использовал боевое заклятие в аудитории. Это отчисление как минимум, если Троекуров не напишет ещё и заявление в полицию.
— А если я напишу заявление, что Троекуров меня избил и тоже использовал боевое заклятие на территории академии? Это ведь правда. Рома лишь пугал его, а Троекуров ранил меня.
— Дело в том, что ни в правилах академии, ни в Уголовном кодексе нет такого понятия, как месть за друга, пояснила Милютина. — Роман нарушил и правила, и закон. То, что до этого их нарушил Троекуров, не делает Андреева правым.
Анна Алексеевна некоторое время молчала, а затем неожиданно спросила:
— Ты готов пройти экспертизу у менталиста?
— Да, — ответил Клим. — Готов.
— Тогда иди к Петру, возьми бумагу и пиши заявление. В нём всё распишешь подробно, что и как было. Если раньше происходило что-то подробное, тоже пиши. В подробностях. В конце попросишь оградить тебя от проявления насилия и обязательно укажи, что готов на экспертизу с менталистом для подтверждения твоей правоты. И поторопись! Сюда уже едет отец Троекурова. Я должна показать ему твоё заявление.
— Вы хотите…
— Я ничего не хочу! — Милютина прервала Клима. — Но я допускаю, что отец Троекурова попросит тебя забрать заявление. А ты знаешь, что делать.
— Знаю, — ответил Клим. — Попрошу их забрать своё. Благодарю Вас за помощь. А можно я сразу ещё одно заявление напишу? С просьбой меня отчислить из академии.