Зная, что Милютин любит приезжать заранее, я пришёл к главному корпусу без десяти девять. Без пяти туда подъехал автомобиль главы столичного КФБ. Иван Иванович сидел на заднем сидении за водителем. Я открыл дверь, поздоровался, залез в машину и, устроившись поудобнее, спросил:
— А я могу поинтересоваться, куда мы едем?
— Попробуй, поинтересуйся, — весело ответил Милютин, у него явно было очень хорошее настроение.
— Куда мы едем?
— В Москву.
«Поинтересовался», — подумал я, глядя на улыбающееся лицо бывалого КФБ-шника.
— У нас с тобой запланированы на сегодня две встречи, — сказал Милютин, сжалившись надо мной. — Первая — с Князем Воронцовым и его внучкой, которую ты спас. Вторая — с Васильевыми.
— А это кто такие?
— Это твоя подруга и её родители. Вот такой вот тебе сюрприз — увидишь сегодня свою Агату.
— Значит, я угадал, и она из семьи орков.
— Она не просто из семьи орков, она из семьи, которая входит если не в тройку самых влиятельных семей Москвы, то уж в пятёрку точно.
— Меня это не радует.
— Я тебя понимаю, — сказал Милютин. — Шансы на продолжение у вашего романа крайне маленькие, уж извини за прямоту. Но если ты поборешься за свои чувства, то всякое может быть.
— А вы думаете, стоит бороться?
— Почему бы и нет? Как-то ты быстро сдаёшься.
— Дело не во мне. Если Агата… — я оговорился, но сразу же это заметил и исправился: — Если Аня из настолько влиятельной семьи, то ей с рождения предопределена определённая жизнь. Я могу эту жизнь поломать, но не дать взамен ничего стоящего.
— У меня сейчас возникло ощущение, что ты старше меня, — сказал Милютин и улыбнулся. — Ты сейчас должен не головой решения принимать, а сердцем.
— Странно слышать такое от взрослого человека, тем более такого опытного, как Вы.
— Что странного в моих словах? — удивился Иван Иванович. — Голос сердца зачастую вернее голоса разума. Только надо отличать, когда говорит сердце, а когда кричат гормоны. И важно понять, что конкретно оно тебе говорит — самую суть!
— Оно мне говорит, что я могу сильно осложнить жизнь Ане. Но ещё оно говорит, что я должен за неё держаться. И бороться, если придётся.
— Тогда слушай его и борись, — сказал Милютин.
Я призадумался. Мне хотелось, чтобы у наших с Аней отношений было продолжение. Но я, помимо всего прочего, должен был дать себе ответ на один вопрос: нужна ли мне именно Аня, или же я ищу хоть какую-то замену Миле?
Ответа не было, и вряд ли я смог бы найти его в ближайшее время, ведь я совершенно не знал Аню. Я относительно неплохо знал Агату, но я отлично помнил, как Роберт Гроховски в период до возвращения памяти отличался от Романа Андреева. И глупо было предполагать, что с Аней-Агатой всё обстоит иначе.
Правда, последние дни нашего пребывания в Восточном, когда Агата осознала, что она вовсе не Агата, её чувства ко мне даже усилились. Но это было не то, ведь полностью память к ней тогда не вернулась. Лишь сейчас, осознав, что она наследница одного из самых влиятельных родов Москвы, Аня могла принимать какие-то решения. А мне просто надо было приготовиться к любому из них.
Но не стоило думать, что всё сейчас зависит от Ани. Девушки её уровня во многом были ограничены. Например, они не могли себе позволить такие открытые и относительно свободные отношения, какие были у нас в Восточном. Васильевы, наверное, уже и жениха дочери давно подобрали — такие партии обычно распределяют заранее. Возможно, там с раннего Аниного возраста всё уже определено.
И тут появляюсь я. Роман Андреев — студент Кутузовки, о котором толком ничего не известно. Правда, если немного копнуть, выясняется, что я протеже графа Милютина и нахожусь под покровительством самого кесаря. Вроде бы неплохо, очень даже неплохо, главное, дальше не копать. Потому что потом выясняется, что я сын Седова-Белозерского — главного сепаратиста страны.
В общем, всё было непросто. Неприятные мысли лезли в голову косяками, и всю дорогу до Москвы я только и занимался тем, что их отгонял. Я настолько в это всё погрузился, что даже забыл позвонить дяде Володе и сказать, что не смогу в этот день с ним встретиться. Когда мамин брат сам мне позвонил, стало очень неудобно. Но к моей радости, дядя Володя звонил, чтобы сказать, что в ближайшие два дня будет настолько занят, что даже один час на встречу выкроить не сможет. Мы договорились, что он объявится, когда хоть немного освободится.
Князь Воронцов встретил нас в огромном роскошном дворце в пригороде Москвы. Я сразу же отдал должное генеральному прокурору — не каждый аристократ мог себе позволить такое жильё. Но как потом выяснилось, я ошибся — дворец оказался резиденцией Дворянского собрания Москвы.
Игорь Константинович и его внучка вышли нас встречать на крыльцо — это было знаком большого уважения. Мы с Иваном Ивановичем вышли из машины и поднялись по ступеням. Милютин с Воронцовым поприветствовали друг друга, обменялись рукопожатием, после чего Иван Иванович указал на меня и произнёс:
— Вот наш герой. И это я нисколько не преувеличил. Знакомьтесь — Роман Андреев.
— Очень рад знакомству, — сказал Воронцов. — И сразу же хочу поблагодарить Вас, молодой человек, за спасение моей внученьки.
После этого Игорь Константинович представил нам внучку, а когда мы все перезнакомились, пригласил нас во дворец.
Внутри резиденция Дворянского собрания Москвы оказалась ещё роскошнее, чем снаружи. Кабинет её председателя находился на втором этаже, и мы не спеша туда прошли. Красивая молоденькая секретарша сразу же принесла чай. Я бы с удовольствием выпил кофе, но знал, что резиденция Дворянского собрания Москвы не то место, где его стоит просить — орки пили чай.
Конечно же, дома или в ресторанах они пили и кофе, но когда дело касалось официальных встреч, подавался исключительно чай. И только чёрный. Выбрать можно было лишь, с чем его пить: с сахаром, с молоком или без ничего. А вот отказаться по этикету было нельзя — хоть глоточек сделать было необходимо.
А эльфийский Петербург пил в основном кофе. Но там это было не так строго, можно сказать, эльфы вообще не придавали особого значения выбору напитков. Кофе преобладал, но это было исключительно дело вкуса. Впрочем, у эльфов и без этого было столько диких традиций и ритуалов, что орки и рядом не стояли.
Воронцову сразу подали чай с молоком, а нам оставили возможность самим добавить в напиток всё, что пожелает. Я положил в чашку кусок сахара, аккуратно размешал чай и потихоньку потягивал его, пока глава столичного КФБ и генеральный прокурор обменивались любезностями.
Потом мы немного поговорили о центре «Ост», о нашем побеге, об оставшихся в Польше подростках, и Милютин с Воронцовым сошлись на мнении, что их всех обязательно надо спасать. А в конце разговора Игорь Константинович встал из-за стола и подошёл ко мне. Я тоже сразу же поднялся со стула.
— Ещё раз хочу поблагодарить Вас, молодой человек, за спасение Настеньки. Внуки — самое дорогое что у меня есть.
Воронцов пожал мне руку, а потом погладил внучку по голове и улыбнулся — очень по-доброму, как должен улыбаться настоящий любящий дедушка, как никогда не улыбался мой дед Константин. Это было удивительно — генеральный прокурор и грозный глава российских орков выглядел как обычный дедушка.
Игорь Константинович подошёл к своему столу, открыл верхний ящик и достал из него что-то маленькое, затем он вернулся ко мне. На лице у него больше не было улыбки — на меня опять смотрел председатель Дворянского собрания Москвы. В руке у него была визитная карточка. Воронцов посмотрел мне в глаза и произнёс:
— Не думал, что когда-либо скажу такое восемнадцатилетнему мальчишке, но я твой должник.
Главный московский орк протянул мне визитку. Я взял её и на автомате рассмотрел. С одной стороны она выглядела как официальная визитная карточка председателя Дворянского собрания Москвы. С другой — на ней был отпечатан лишь один телефонный номер. Я положил визитку в карман и сказал:
— Благодарю!
— Если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы, и они будут как-то связаны с орками, звони мне. Где бы ты ни находился, я решу эту проблему. Звони по тем телефонам, что на официальной стороне визитки. Если проблемы возникнут в Москве, вообще неважно с кем, и неважно какие: от самых простых до тех, что кажутся неразрешимыми, звони на номер, что с обратной стороны визитки. Просто позвони и скажи, что за проблема. Её решат. И не стесняйся, никто не будет считать, сколько раз ты позвонишь по этому номеру.
Я ещё раз поблагодарил Воронцова, а после этого Милютин заявил, что мне пора идти и он меня проводит. Я удивился, но ничего не сказал. Когда мы уже выходили, всё время молчавшая Анастасия Воронцова неожиданно произнесла:
— Роман, ты прости, что я тебе тогда не поверила и запустила в тебя фаербол.
— Всё нормально, — ответил я. — Никто бы не поверил.
На этом моё общение с Воронцовыми закончилось, и мы с Милютиным вышли из кабинета. До улицы шли молча, а там Иван Иванович сказал:
— Водитель отвезёт тебя к Васильевым.
— А Вы? — удивился я.
— А меня не приглашали, — ответил Милютин и рассмеялся, из чего я сделал вывод, что ему и не хотелось ехать к родителям Ани. — Как назад соберёшься — звони. Или ты рассчитываешь до утра остаться?
Сказав последнюю фразу, Иван Иванович мне подмигнул — он был явно в хорошем расположении духа в этот день.
— Почему бы и не остаться, — ответил я. — Если оставят.
— Если! — заметил Милютин и опять усмехнулся. — В общем, я в Новгород планирую выехать в шесть вечера. Если тебя надо будет забрать, то звони до этого времени. Не позвонишь, добирайся сам. И имей в виду: Васильевы не знают, что ты выполнял задание. Для них ты простой парень Роман Андреев.
— Я всё понял.
— Это хорошо, что понял. И не потеряй визитку Воронцова. Я тебе потом расскажу, что означает такой «подарок». Пока лишь скажу, что с ней в Москве ты можешь не бояться вообще ничего и никого. И я не утрирую. Вообще никого.