Необыкновенное ощущение. Когда Он желанен и приятен каждой клеточке. Когда Он весь давно под кожей, а душа... Боже, моя душа — как горячий кисель, податливая и послушная. Нет ни страха, ни боли, лишь теплое счастье. Концентрированная любовь.
Артём неспешно поглаживает по спине.
Я слегка отстраняюсь, подтягиваю воротник рубашки, прикрывая грудь, по которой он царапает взглядом.
— Потом быстро презерватив, — продолжаю помертвевшим голосом. — Пять секунд потерпеть, и свободна. Можно помыться и ехать домой порыдать.
— Порыдать, — повторяет Артём, словно выплевывает. — И никакого возбуждения?
— Прикалываешься?
— Ни разу никто не понравился?
— Как может понравиться тот, кто покупает? Как расслабиться, если ты вещь?
Артём слегка улыбается, его щеки порозовели. Глаза темные, как бездна. Руки — на моей талии. Я глажу его волосы, нежно ласкаю шею, не могу оторваться и перестать трогать.
— Это было очень красиво, — говорит он, прокашлявшись.
— Мне повезло, я умею танцевать. Всегда была сверху, и это происходило быстро. Примерно как у тебя со Светланой Пашенцевой. Иногда они тоже смущались и оправдывались, тогда мне было смешно. Меня никто не трахал, слава богу. А вот девочкам приходилось сложнее. От некоторых рассказов волосы дыбом. Хорошо, что мне больше не нужно этим заниматься. Я всегда, всю свою жизнь буду тебе благодарна.
Артём делает движение, чтобы поправить штаны, я спрыгиваю с колен. У него стоит!
Пульс бахает. Пальцы горят. Мы чуть было не переступили грань. Сумасшедшие. Что бы потом делали? Рядом с ним я всегда обо всем забываю. Даже о своем месте в его жизни.
Спешу в спальню, снимаю рубашку. Напяливаю майку и штаны. Артём стучит в дверь. Бедное сердце замирает. Подхожу на цыпочках, открываю.
— Ты у себя дома, чего стучишь?
Я заглядываю ему в глаза. Вот бы снова обнял. Больно в груди — так хочется.
— Мне написали по работе. Пройдусь, протрезвею и сделаю несколько звонков.
Он лжет, чтобы не тосковала. Сам поедет к Анастасии.
— Конечно. Я приберусь и лягу спать.
— Спасибо за ужин и игру.
— Тебе спасибо. Ты же купил продукты и шампанское. Я с удовольствием приготовила и поела.
Мы смотрим друг на друга еще секунд пять. Что долго, очень долго в сложившейся ситуации. Артём кивает и уходит. Из квартиры. На несколько часов. Давая мне время насладиться тишиной. И вдоволь нарыдаться от ревности.
Глава 58
Артём
Листаю фотографии в телефоне. Можно было бы целый альбом сделать при желании. Яркие карточки, выразительные надписи. Но альбом мы будем делать из других картинок. Эти я удаляю, чищу историю переписки.
Набираю:
«Хорошо. Живые хоть?»
«Да».
«Пусть медики не слишком стараются».
«Они здесь не стараются».
Огонь, вода — так у нас принято называть жизненные потрясения. Медные трубы — испытание славой. Я бы отдельным пунктом выделил испытание властью, когда к определенному возрасту уже имеется некоторая материальная свобода и необходимое количество связей, дабы вершить собственное правосудие. Любой адекватный юрист скажет: самосуд — это плохо. И логично объяснит почему. Дорога в никуда, потеря души. Откат в Средневековье, где любой сумасшедший с вилами мог прирезать соседа за цвет волос.
Но черта давно пройдена, остановиться немыслимо. Какой конченой мразью надо быть, чтобы издеваться над этой невинной девочкой? Сознательно мучить, видеть слезы и причинять боль?
Отлично помню, как обнимал Алину вчера после танца. Поглаживал. Там надавить страшно, а издеваться специально... Сука. Как она кричала — никогда не забуду.
Внутри все разрушено. Выжжено тем вечером и бурной фантазией.
Нет ни одной идеи, зачем этим людям выходить на свободу после отбывания наказания. Синдром Бога достигает максимума, и я принимаю решение. Не могу остановиться. Когда вижу страх в ее глазах, во мне все переворачивается. Живьем скот резать хочется. Я бил их так, как никого никогда, руки немели, а сейчас понимаю — недостаточно.
Интеллекта хватает осознавать, что месть ничего не исправит, мразей вокруг полно. Сам не углядел — отпустил, когда надо было держать дуру крепко. Хоть башкой о косяк разбейся, вина на мне пожизненно.
Прошлым вечером вышел на улицу и вновь набрал знакомого — утром прислали фотографии из СИЗО о выполненной работе.
Таких, как я, не стоит подпускать к власти. Слишком поздно. Я многое терял из-за обстоятельств, часто находился в состоянии, когда всё плохо, но ничего физически сделать невозможно. Аварию не предотвратить, близких не вернуть. Любые деньги отдаешь, а беременности срываются. Смерти. Смерти. Смерти. И тупое бессилие, впору о карме размышлять или в идеале спиться.
И вот мне показывают реально виновных в преступлении. Как тут остановишься?
Настроение по-прежнему паршивое. Избили тварей, и че? Че дальше-то? Когда утром уходил, Алина крепко спала, подтянув одеяло до подбородка. Славная, хрупкая, по-настоящему хорошая девочка. Она понравилась мне с первого взгляда.
Смешная с этим бантом и дикими, безумными глазами. Поначалу решил, что подстава. Камеру шлюха установила, и потом в сеть утечет ролик, где свежеиспеченный столичный чиновник с проститутками зависает, явно не по активам живет. Что Мария подумает, было уже безразлично. Когда человек не против твоей смерти, твоя е**я его мало волнует.
Но по работе держали обязательства. Прокуратура попросила помочь в одном деле, наказать очень плохих людей. Поэтому я не рисковал.
Решил разговорить. Да и скучно было ужасно — первый в жизни день рождения в одиночестве. Настроение, как тогда казалось, лежало на дне. Что такое дно, мы потом уже поняли, ага.
Алина взяла и разделась. Ситуация резанула, и я понял, что цирк пора заканчивать.
В моей жизни был разный секс. И по большой любви ночь напролет, и по-быстрому по пьяни. Групповой для куража и домашний, с единственной целью — зачать. У меня был секс с девицами, которых добивался годами, и с теми, с кем едва пересеклись взглядами в клубе. Но он всегда был по обоюдному желанию и в адекватном состоянии. Не за деньги.
Когда же Алина на колени забралась, что-то внутри щелкнуло. Я весь день упорно ждал звонка от Марии: шесть лет так просто из жизни не вышвырнуть. В наших с Махой отношениях было достаточно всего неправильного, но измен мы не допускали. Хотели построить что-то хорошее и правильное на руинах стыда и боли. Однако Мария так и не позвонила. Что нас с ней будет объединять до скончания дней — мы оба жалеем, что в том ДТП сдох не я.
Едва разрезав дурацкий Алинкин бант, вдруг понял, что зря. Зря все еще чего-то жду от изживших себя отношений. И что впервые за шесть лет адово хочу другую. Эту смелую, дерзкую блядь в кружевных трусах. Мы поцеловались, и я почувствовал взаимность. Показалось, что почувствовал.
Вспыхнуло. Оба загорелись.
Алина отвечала. Блть, как же она отвечала! Прижималась и скулила словно остро нуждаясь. Захотелось по-животному жадно. Вся злость и тревожность последних месяцев вылилась в простые движения.
И я охуел, как чудно и легко с ней трахаться. И разговаривать. Хотя дура дурой, конечно, с этой девственностью и желанием угодить любой ценой.
Балерина, которая выстояла после травмы. Девочка, выросшая в общине, с феноменальными способностями, тягой к знаниям и любовью к истине. Круглая отличница с мечтами, амбициями и осанкой, которым позавидует принцесса. Трахала немощных мудаков, которые готовы были платить любые деньги, лишь бы прикоснуться. Просто к ней прикоснуться. К чему-то по-настоящему идеальному, потому что в иной ситуации им бы не светило и взгляда.
Вот какого хера я предложил Алине роль содержанки? Нельзя было других слов подобрать?
Какого, блть, хера?
Закончив с лекцией по своему предмету, иду в деканат. Заглядываю в кабинет к Борисову:
— День добрый. Можно?
— Артём Иванович, заходи. Кофе будешь?
— Черный.
Я присаживаюсь за стол. Секретарь приносит нам кофе и уходит, плотно закрыв за собой дверь. Мы недолго обсуждаем учебный план, расписание грядущей сессии, какие-то мелочи. После чего перехожу к основному.
— Я вообще по делу зашел. Просьба есть.
— Давай, конечно.
— Нужно девочке сессию проставить. Она не ходила на учебу, но причина уважительная. Болела. В следующем семестре наверстает.
— Ручаешься?
— Ручаюсь.
— Давай фамилию. — Борисов берет ручку, стикер.
— Драгунская Алина Мирославовна, второй курс.
— А-а-а, — тянет Борисов. — Понял про кого ты, хорошая девочка. Да, я тоже обратил внимание, что не учится. Жаль. Мы ее с коллегами час обсуждали на комиссии летом.
— По поводу?
— Составляли список, кого перевести на бюджет. Вся кафедра за нее голосовала единогласно. Умная, славная, старательная. Из какой-то деревни, как ее там? Религиозное у них село. Сколько у Драгунской братьев и сестер? Пятнадцать?
— Семь.
— Вот! Родители, видимо, молодцы, не только нарожали, но и о будущем позаботились: в столице дорого учить детей. Алина всем нравилась. За нее несколько коллег лично приходили потом просить.
Мурашки по спине — размером с теннисный мяч. Разумеется, Алина всем нравилась.
— Чего же не перевели на бюджет?
— Собирались. Потом от ректора спустилась просьба. — Борисов понижает голос: — Я тут бессилен, когда сверху список, сам понимаешь. Эту тупую Таганкову перевели.
— Таганкову? — Я прищуриваюсь. — У папаши которой сеть автосалонов? Ему не на что было ребенка выучить?
— Было, конечно. Хотелось похвастаться, что дочь на бюджете. Престижно.
Допиваю кофе, ставлю чашку и смотрю в окно. Сука. Вот что это за место, в котором мы живем? Одни покупают повод для того, чтобы на Сейшелах, с сигарой в руке, друзьям между делом похвастаться. А другие ради исполнения мечты в петлю лезут. Потом в душе оттираются и белугой ревут. Тосты толкают за жизнь без секса. Девятнадцать лет девчонке, а она уже наелась взрослой жизни досыта.