— Значит, ты и правда шлюха, — сказала Мария спокойно. — Миша рассказал, что подарил тебя Артёму на день рождения.
— Кто-то же должен был его поздравить, — ответила я с улыбкой.
— Шлюха, — посмаковала она слово. — С ума сойти.
— Была, да. И никогда не скрывала от Артёма, кто я есть. Не лгала ему. Я ни за что не стала бы с ним спать, зная, что у вас будет ребенок и что есть шанс на примирение. А ты притворялась хорошей, трахаясь параллельно с двумя братьями, и так никого и не выбрала.
Мария дернулась. Выпалила:
— Из-за тебя Артём сидит.
— Сидит он не из-за меня, а потому что друзья кинули. Например, тот самый, кого ты ласково называешь «Миша», слил информацию обо мне. Артём психанул, полетел бить морды. Он не мог не заступиться за меня, он меня любит. И я его.
— Ты будешь его ждать? Отправлять посылки, ездить на свиданки?
— Да.
— А если он не оценит?
— Оценит. Будем мы вместе или нет, время покажет, сейчас это неважно. Но Артём каждый день будет знать, что его ждут и без него загибаются.
Помолчали еще некоторое время, потом Мария произнесла:
— Жаль, что так вышло в моей жизни. И жаль, что я запуталась и сказала Артёму те злые слова. Я любила именно его. Всегда. Просто... — Она закрыла лицо руками и покачала головой. — Казалось, что он мне не по зубам. И что наши отношения на волоске. Я никак не могла забеременеть.
— Артём никогда не говорил о тебе плохо, он готов был помочь и поддержать. И уж точно никогда не попрекнул бы бесплодием. Да что там! Он меня-то никогда не попрекал! Мария, у тебя и у него в жизни было много боли. Надо идти дальше. Артём мой, он мне слишком нужен, и я его не отдам. Больше не отдам.
— Ты не против, если я буду иногда навещать Викторию Фёдоровну?
— Не против, конечно. У меня не осталось к тебе ревности. Совсем.
Мы так и не притронулись к кофе. Встали. Неуклюже зачем-то обнялись — совершенно ненужное быстрое движение. Вдохнули духи друг друга и разошлись навсегда.
Артём динамил меня три месяца. Упертый гад! Решил, что отпускает, и хоть тресни! Я злилась, что он дал мне слишком много свободы. Когда так сильно любишь и беспокоишься — свобода не нужна. Она обидна.
Когда он позвонил, я расплакалась во второй раз за три года. Номер был неизвестный, но я почему-то сразу поняла, что это Артём. Взяла трубку и сказала:
— Да?
В ответ услышала:
— Привет, малыш.
И заревела. Любимый голос прокатился вдоль позвоночника, проник под кожу тысячей иголочек. Стало жарко! И хорошо! Слезы хлынули тропическим ливнем. Я держалась все это время, но теперь нестерпимо захотелось к Артёму.
— Приве-ет! — пропела.
— Что случилось? Обидели? — тут же спросил он.
— Да! Один козлина обижает! Не отвечает на письма, не звонит! А я скучаю!
Артём молчал. Тогда я затараторила:
— Я люблю тебя! Я так тебя люблю! Безумно люблю! Мой родной, мой самый-самый. Боже, как я тебя люблю! В груди больно от одного твоего голоса. Как ты там? Как живешь один? Справляешься? Я с ума схожу, ты своей маме пишешь только: «Терпимо». Но так нельзя! Я умираю от переживаний. Я люблю тебя.
Пару ударов сердца было тихо, потом он сказал:
— И я тебя люблю, малыш.
Рыдания снова подкатили к горлу, я зажала рот рукой и опустилась на корточки. Прямо в университетском коридоре, по которому шла на лекцию. Отвернулась от всех и плакала.
— Так и не нашла никого получше зэка?
Я замотала головой. Артём видеть не мог, разумеется, но ответил:
— Я сутки твои письма читал. Вот настрочила. И кстати, в деле Страховского ты была не права.
— Да твою мать! Уже два месяца прошло! Сама знаю.
— Прости.
— Простила.
— В загс съездишь?
— Что?
— Тебе придется бумажки самой собрать. Кольца купить. Справишься? Со своей стороны пока могу предложить регистрацию через окошко. Если не передумала.
Я всхлипнула. Поругала себя: «Ну какая же тряпка! Три месяца держалась, а тут завыла, едва он слово сказал». Анализировать пыталась — голос бодрый, даже веселый. Значит, на самом деле терпимо Артёму там. Господи, спасибо!
— У меня ювелирный за углом... Ой, да вообще по фигу, какие кольца. Я тебя хочу.
— Тогда приезжай. Не могу сопротивляться уже. Скучаю.
— Я скоро! Ты оглянуться не успеешь!
Он засмеялся. И сразу всё стало как-то хорошо и легко. По-настоящему. Время быстро пролетит. Терпеть можно. Мы обязательно вытерпим.
Глава 69
В следующие пару месяцев я переделала кучу дел. Перевелась на бесплатное обучение и перешла на заочку. Вышла замуж. Попросила отпуск у Осадчего и провела его на Кипре, помогая Виктории Фёдоровне и всячески ее поддерживая.
Из фирмы меня не уволили. Вообще, Андрей Евгеньевич сказал, что у многих его адвокатов, пришедших с госслужбы, была судимость. Пока Артём свою не погасит, лучше не выпячиваться. Что я и собиралась делать.
Работала, училась, немного денег отправляла семье. Иногда, конечно, с ума сходила от одиночества и напряжения. Артём был на связи, подбадривал и подсказывал, но все же ужасно не хватало его присутствия.
Я хранила его кольцо. Часто мерила просто так, надевая поверх своего на безымянный палец.
Во время короткой, простой церемонии, которая действительно проходила через окошко, мы обменялись обручальными кольцами. Поцеловались. После чего Артёму пришлось временно снять символ нашего союза. Такие правила.
Мы провели вместе три дня в комнате для свиданий. Вроде бы немало времени, но пролетело оно быстро. Так быстро, что я оказалась совершенно не готовой к разлуке. Не плакала, конечно, — зачем Артёму сердце рвать? Лишь обняла крепко и поклялась сильно скучать. Легкое обещание.
В моей голове, наверное, какая-то каша, но регистрация в колонии не показалась чем-то ужасным. Я вышла замуж за любимого мужчину, а место, время, обстоятельства... Да, могли быть лучше, но не имели решающего значения. Я любила, была любима и ощущала счастье!
Когда вернулась домой, в тот же вечер курьер привез огромный букет цветов. Без записки, но и так было понятно, от кого. От мужа. На следующий день вновь был букет. И потом еще один, пока я не попросила Артёма прекратить тратить деньги! Приятно, да, но дело это не исправит. Я жила в ожидании звонков. И тосковала. Каждый день безумно тосковала.
С Викторией Фёдоровной мы очень сблизились. Она не походила на мою мать, но при этом была совсем не такой, как Адель. Она восхищала. По-человечески я ей сочувствовала и... если начистоту, мне дико нравилось общаться с человеком, который тоже любит Артёма.
Жизнь шла своим чередом, пока однажды не позвонила мама Наиры и не попросила приехать. Подруга попала в больницу.
Через три часа я была на месте. В саму палату не пустили, но получилось передать продукты, средства гигиены и немного денег.
Наира, будучи пьяной, спускалась по лестнице какого-то клуба, упала и сломала ребра. На следующий день прилетела ее мама, и я узнала, что Наира оставила учебу. Никакую квартиру, о которой мечтала, она так и не купила. Более того, была на нуле и имела проблемы с наркотиками.
Настроение совсем испортилось. Закутавшись в теплый шарф, я бесцельно бродила по городу, не представляя, как помочь. Как спасти девушку, если она не понимает, куда катится?
Машинально свернула на ту самую улицу, где впервые увидела Адель. Тогда мы с Наирой сидели за столиком, и я думала, что, если меня выгонят из универа, жизнь закончится. Какой же глупой и наивной была! Столько всего прекрасного, светлого и чистого ждало впереди, но мир виделся исключительно черно-белым. Как же легко я тогда заглотила наживку! Так сильно верила в красивую, утонченную Адель, что даже ужас, испытанный перед спортсменами, не остановил. Казалось, это мелочи.
Я дошла до того самого кафе. Столиков на улице не было, — слишком холодно для посиделок на свежем воздухе — поэтому зашла внутрь. Огляделась. Здесь всегда было очень дорого, красиво и вкусно. Ухоженные официантки, идеальный сервис. Адель назначала встречи именно в таких заведениях и вела себя так, словно находится дома. Создавая иллюзию успеха, к которому хотелось стремиться.
На самом деле, совершенно неважно, где тебе сварили кофе: в сети фастфуда или в модном кафе. Намного важнее, бьется ли в груди сердце. Живая ты девушка или прекрасная холодная медуза, в жизни которой нет места любви. Лишь удовлетворению чужих потребностей.
Я помыла руки в туалете, посмотрела на себя в зеркало. Мелькнула мысль, что взгляд, наверное, уже никогда не станет прежним. Таким, каким был ДО. Но пора было домой. Артём собирался позвонить около восьми, я рассказала бы ему обо всем, что случилось.
Вернулась в зал и уже почти дошла до двери, как что-то заставило оглянуться. За дальним столиком я увидела девушку, мою ровесницу. Возможно, даже чуть младше. Сто процентов приезжая. Это читалось по скромной одежде, старомодной прическе и вычурным кроссовкам. Красивая и юная, девушка скромно поджимала ноги и восхищенно вертела головой, ровно как я когда-то.
Повесив пальто на вешалку, к ней вернулась невысокая миниатюрная блондинка лет сорока. Ухоженная, улыбчивая, с добрыми глазами.
Пульс ускорился. Я смотрела и обалдевала. Передо мной сидела Адель. Ирина Белякова. Эта подлая дрянь окучивала очередную доверчивую глупышку, обещая золотые горы и гарантируя возможность отказаться в любой момент!
Перед глазами поплыло. Адреналин вскипятил кровь — аж руки затряслись.
Да, у Адель была своя печальная история, драма, боль. У нее двое детей, с которыми она не общается и которые живут с отцом в Израиле. Я ей сочувствовала. Но, судя по всему, она не хотела меняться. Артём сел, и она вернулась к ремеслу.
Увидев меня, Адель схватила пальто и поспешила к выходу. Я чуть было не кинулась ее догонять. Вовремя остановилась, поняв, что бессмысленно. Не бить же человека на улице!
Вместо этого подошла к девушке и присела напротив. Я смотрела в большие наивные глаза и дрожала от ярости. От желания защитить, образумить, помочь!