доктор архитектурыМихаил Щербаченко,главный редактор журнала «Колизей»ПОЖАЛУЙТЕ В УТОПИЮ
Пародийный рассказ Роберта Шекли (причем пародируется не только содержание, но и стиль подобного рода произведений) вполне отвечает духу американской фантастики, со страхом наблюдающей за тем, во что превращаются современные мегаполисы. Отечественные же авторы придерживались, как правило, прямо противоположных взглядов, с упоением живописуя всевозможные варианты «голубых городов». Место, которого нет — так переводится с греческого слово «утопия». Отсутствующее это место, случалось, стремилось присутствовать. И уж, во всяком случае, желало влиять на то, что существует как фрагмент материального мира. Города будущего рисовали многие, но только у нас их попытались, как было принято говорить, «воплотить в жизнь». Правда, сквозь новый облик проглядывало что-то очень и очень знакомое…
А ЗАДУМЫВАЛИСЬ ЛИ певцы и исполнители плана монументальной пропаганды над тем, чья, собственно, идея лежала в основе? Одним из отцов-основателей явился, как ни странно, Томмазо Кампанелла, покрывший росписью стены зданий в своем Городе Солнца. Есть и иные признаки, роднящие отечественный модус вивенди с образом жизни солнцегородцев. У них коммуной управляла каста жрецов — а у нас разве нет? Их аллергия на частную собственность вам что-нибудь напоминает? А тот достойный подражания факт, что общественный медик прописывает всем единый сорт пищи? А принудительный труд горожан на сельхозугодьях?
Впрочем, есть и невыгодные для нас различия. К примеру, современные советские калеки побираются при всем честном народе, а эстет Томмазо этапировал немилых глазу особей в спецпоселения. И с дамами у них лучше вышло — в Городе Солнца нет ни одной некрасивой. Потому что сексуальных партнеров подбирали строго по науке, время зачатия назначали астролог и врач, а строгое воспитание и физический труд совершенствовали породу до немыслимого предела.
НО ЕСТЬ ЗАКОНОМЕРНОСТЬ, известная, пожалуй, лишь историкам архитектуры: градостроительные концепции автора (или эпохи) напрямую связаны с его (ее) политическими воззрениями. Так, например, архитектурные взгляды Платона, Леонардо да Винчи, Томаса Мора, Антонио Франческо Дони, Томмазо Кампанелы, Вераса Дени, Клода Никола Леду были продолжением философско-политических концепций, реализованных в их утопических поселениях. Разными были города — с «чистыми» и «нечистыми», с рабами и без рабов, где-то дети играли драгоценными камнями, а из золота делали кандалы и ночные горшки, где-то работали по четыре часа, а где-то по восемь, где-то расплачивались деньгами, а где-то нет, где-то женщины и дети поступали в общее пользование, а где-то в индивидуальное…
Застыли во времени капли представлений о городах светлого будущего, выражающие либо поступательное движение мысли, либо — что реже — обратное. Пример хода назад — концепция крупного ученого-аграрника Александра Чаянова, изложенная в романе «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии» (1920 г.) Москва не столь далекого будущего видится автору исключительно городом для деловых контактов, просветительства и культурного отдыха, городом контор, гостиниц, театров, музеев, стадионов. Городом, где восстановлены и сберегаются памятники архитектуры минувшего. А жилье — утопающие в зелени домики, похожие на те, в каких жили москвичи в XVIII веке. Мысль понятна: назад, в идиллическое прошлое. Кстати, по ходу романа в стране возникает крестьянское правительство, которое издает декрет об уничтожении крупных городов.
В ЭТОМ, КАЖЕТСЯ, СУТЬ проблемы. Модели всех или почти всех идеальных поселений так или иначе регламентируют поведение человека, задают жесткие параметры — иерархические, социальные, градостроительные, предписывают определенные отношения между человеком и государством, между людьми, отношения с материальным миром. Авторы смело берут себе роль Демиурга. Не меньше. И кому, как не нам с вами, читатель, знакома бескомпромиссная борьба не то за реализацию утопий, не то за утопизацию реалий.
Одним из воплощений такой утопии стал дом архитектора Ивана Жолтовского на Моховой улице в Москве. По сути дела, в центр русской столицы был перенесен фасад лоджии Капитанио. Энтузиазму масс не было предела. Проходившие мимо колонны первомайской демонстрации награждали постройку овациями.
Другой тип идеала — соцгород. В этом духе строили Запорожье. И, кстати, там были реализованы неплохие идеи. Очень удался авторам 6-й поселок — самодостаточный организм, удачно решенный в градостроительном отношении, с обилием зелени, выразительными полукруглыми домами. Словом, красивое пространство, которое смотрится и по сей день.
Но это, как говорится, «случай скорее единственный, нежели редкий». Осколки идеального города — те же палаццо или дома-коммуны — становились коммуналками или общагами. Вырваться из жилищной нищеты не удавалось никак.
60-е годы — строительный рывок.
И тема идеального города зазвучала с новой силой, породив настоящий бум. Новая строительная технология открыла доселе неведомые возможности, и утопии не заставили себя ждать. Концепции основывались на экологических принципах, поддерживаемых техническими достижениями. Направление мысли задавали известные проекты, вроде городов-мостов, городов-кратеров, городов-пирамид американского архитектора Ионы Фридмана. Земле надо дать вздохнуть, поэтому сам город поднимается вверх над старыми поселениями, полями и реками. Воодушевленные оттепелью и своим приобщением к мировой архитектурной мысли советские архитекторы создавали гигантские структуры, на жесткий остов которых надевали скользящие кабины-квартиры; вовсю разрабатывали новые принципы расселения…
Но из каких бы политических убеждений ни вырастала идея счастливого города, как бы она ни интерпретировалась, у нас в стране над ней неизменно маячил вывешенный в Москве в 1928 году лозунг: «Железной рукой загоним человечество к счастью!».
Однако, по горькой иронии истории, утопия наших городов, в которых мы пребываем сейчас, оказалась гораздо ближе к урбанистическому кошмару Роберта Шекли, нежели американские мегаполисы, будущее которых он стремился нарисовать.
ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН БОРОТЬСЯ с собой, но сам, без государственной помощи. Государство же должно помогать человеку становиться свободным. И тем самым развивать самое себя, ибо меняться к лучшему оно может, если вдуматься, только через изменяющегося человека.
А светлый город будущего — что же, это тот идеал, к которому человечество всегда будет стремиться и никогда не дойдет. Станислав Ленц сказал: «Горе тому, кто станет искать идеальную женщину, но еще хуже тому, кто ее найдет».
Хотя упражнять мозги — дело полезное. И, как бы то ни было, в концепциях идеальных городов были заложены взгляды, которые сегодня мы исповедуем: надо быть ближе к природе и деликатнее с ней, не надо уничтожать то, что было создано до нас; многие технологические приемы, связанные с организацией инфраструктуры, системы обслуживания, с многофункциональными зданиями и центрами общения — все это тоже подсказано утопиями. Вот только не надо кидаться на людей, крича: «Вот оно, ваше счастье, давайте его немедленно построим! И железной рукой…»
Город, одно из самых прекрасных и самых Невыносимых созданий человечества, должен складываться не только в пространстве, но и во времени. Улица за улицей, дом за домом. Трудом поколений зодчих и… горожан. Это и есть реальное осуществление идеала. Ведь любой архитектурный проект — это прорыв в будущее, идеальное представление о нем зодчего. Но проекта мало. Нужны еще и жители. Они въезжают в дома, перекрашивают стены, что-то пристраивают, что-то сносят. Там крылечко, тут окошко, там башенка, здесь лестница. Город задышал, зажил, заворочался…
Никому — самому выдающемуся мыслителю и самому гениальному зодчему — не дано предугадать желаний какого-нибудь Пьера или Ивана, Мари-Луиз или Ольги Николаевны.
«Я знаю — город будет…» Не будет. Того города, который имел в виду поэт, — точно не будет. А какой будет взамен — неизвестно. Какой сложим. Пусть даже идеальный, но обязательно для грешных людей.
И все же градостроительные прогнозы чаще всего касались уже существующих городов, в первую очередь — столиц. Каким виделось будущее Москвы нашим предшественникам?
В 1913 году, например, была выпущена серия открыток, которая так и называлась «Москва в будущем». На одной из них изображена Красная площадь: над памятником Минину и Пожарскому нависает эстакада, к которой подвешен вагон, напоминающий вагоны нашего метро, а вся площадь плотно забита автомобилями самых причудливых форм. На другой — вид Театральной площади: те же эстакады, но картину дополняют еще и самолеты, бороздящие небо.
В Москву 1950-го года приглашал нас за четверть столетия до этого известный зодчий А.В.Щусев, один из авторов первого советского проекта перепланировки Москвы. В его воображении город, в котором сохранились все памятники архитектуры, застроен двух-трехэтажными жилыми домами, и лишь в центре высятся небоскребы. Москву прорезают улицы с широкими тротуарами, в уютных парках и на площадях размещаются общественные здания. Каменные лестницы, спускающиеся к набережным, украшены витыми колоннами с барельефами, а через реку перекинуты мосты из ажурных алюминиевых ферм.
Близким к представлениям Щусева виделся облик Москвы последних лет XX века (то есть, наших дней) Валентину Катаеву в одном из его ранних романов. В его Москве будущего много зелени, стали и стекла. Среди стеклянных куполов, громадных аудиторий и библиотек блистают золотые луковицы древних церквей; на фоне яркой зелени парков белеют величественные портики и колоннады. Над головой бесшумно мчатся вагоны воздушной железной дороги.
Архитектор Л.М.Лисицкий предлагал застроить площади по бульварному кольцу «горизонтальными» небоскребами, поднятыми над землей на три вертикальные опоры, при этом их постановка до