— Я знаю, что вы можете подумать, застав меня здесь. Но, поверьте, я только… на самом деле я…
Пистолет выстрелил один раз, почти бесшумно, и что-то тяжелое, как невидимый топор, ударило Меня по колену. Я свалился на стул с криком, в ужасе хватаясь за ногу.
— Очень рад, что здесь оказались именно вы, мистер Ринг, — произнес Салад в свойственной ему вкрадчивой манере. — И именно после того, как бессовестно нарушили наше соглашение. После того, как причинили столько неудобств нашим постояльцам. После того, как сбежали, не заплатив за ущерб… — его лицо расплылось в улыбке, сделавшей бы честь галантному маньяку- убийце. — Пришло время платить, мистер Ринг. Потому что господину Хабиру все еще интересно знать, кто вас нанял. А я собираюсь заставить вас это рассказать. Но прошу вас, не сознавайтесь сразу: это испортит удовольствие. А ваше положение, кстати, все равно не улучшит.
— О, Господи милосердный, — застонал я; голова моя кружилась, мысли путались. — Хабир, ты же не хочешь почувствовать то, что он со мной сейчас сделает? Останови его, или все то же самое испытаешь и ты! — Не знаю, откуда пришло вдохновение, наверное, свыше!
Экран передо мной вспыхнул десятисантиметровыми буквами: «Салад, остановись!»
Салад опустил пистолет, его глаза расширились и тут же снова сузились.
— Это твои проделки. Ты давишь на него!
— Ничего подобного! — Боже, как же тяжело кричать через сжатые зубы.
«Салад, — на экране появились другие буквы, помельче. — Это — Хабир, — ниже отпечатался цифровой код. — Я хочу сам допросить этого человека. По-своему. Ты не смеешь прикасаться к нему, пока я не прикажу. Понял?»
— Но, господин, вы же сказали… — Салад все ниже опускал ствол пистолета. Он выглядел растерянным. — Понял, господин.
Включая и то, что он читает мои мысли…
— Итак, ты рассчитываешь на мое снисхождение, Этан Ринг? — Его телепатические сигналы со скоростью мысли преобразовались в моем мозгу в обычные слова; экран же оставался темным.
— Да, мистер Хабир, — с рвением мысленно ответил я. Если бы мои мысли могли дрожать, как живой голос, они бы дрожали.
— Очень, очень много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз чувствовал боль, Ринг. Я уже успел забыть, как она была неприятна…
— Не только вам, господин. — Я посмотрел на свою пропитавшуюся кровью штанину и подумал: не дай Бог, ему еще захочется вспомнить, как чувствует себя тяжелобольной или умирающий. «Этанак», — взмолился я, — помоги мне!» Я ощутил легкое жужжание где- то под черепом: «Этанак» снижал восприимчивость болевых рецептов мозга. Уф-ф-ф, моя голова наконец прояснилась. Очень хорошо!
— Вернемся же к моему первому вопросу, Ринг. Вы так и не ответили на него. Что вы здесь делаете? И кто вы — человек или машина? Мне раньше не приходилось иметь дела ни с кем похожим на вас. Я даже не знал, что такие существа вообще есть в природе.
Я сразу понял, что логика и эмоциональная реакция Хабира соответствуют стереотипам арабского образа мышления. И тут же постарался перейти в ту же тональность. Я заискивающе произнес:
— Взаимно, взаимно, господин! Мне также не приходилось сталкиваться ни с чем подобным… Кто я? В комнате находится человек, к компьютеру подключена машина, а их разум принадлежит обоим. — И я привел ему свою аналогию с наложением трех цветов.
— Полный симбиоз? Как этого удалось добиться? Кто сумел сделать вас таким? Расскажите мне о себе.
И я всем своим существом ощутил острую потребность излить душу.
— Все началось около года назад… — мысленно сказал я и уже во второй раз за последние два дня отправился в путешествие по тайным закоулкам памяти, повинуясь требованию существа, которому я не мог отказать. — …И тогда я нелегально прибыл на Марс; работаю здесь на арабских территориях уже около года, занимаясь обслуживанием компьютеров.
Естественно, чем же тебе еще заниматься, — заметил Хабир. Я готов поклясться, что до меня дошел даже его ироничный смешок! — А теперь расскажи, каким образом тебе удалось слиться с машиной.
Я заблокировал блок памяти статическим разрядом, прежде чем он успел что-то понять.
— Прошу прощения, господин. Эти сведения — секретные.
— Я могу заставить тебя рассказать. Или, может быть, попросить Салада?..
— О, нет… — я бросил взгляд на сияющий череп Салад а, ждущего своей жертвы, как хищная птица, и у меня внутри все снова похолодело.
— Не трусь, Ринг. Ты слишком интересен для меня, чтобы заслужить строгое наказание по такому ничтожному поводу. Особенно после того, как ты уже пытался сделать со мной значительно худшую вещь и потерпел неудачу.
После его слов мой страх сначала на минуту сменился облегчением, но потом снова возникла тревога. Я проиграл, и «Этанак» тоже потерпел поражение. Эта система была нам не по зубам. Интересно, смог бы «Этанак» победить ее в союзе с более развитым человеческим интеллектом, чем мой…
Я чувствовал себя растерянным и опустошенным. Что-то теплое и липкое скапливалось в моем правом ботинке.
— Спасибо, господин, — сказал я.
— Ты нравишься мне, Ринг. И я завидую тебе.
— Почему?
— Да, завидую. У тебя есть то, что мне недоступно. Например, чувства. У меня нет зрения. Я не слышу, не осязаю, не могу ощущать запах, вкус. Мое тело мертво. И только теперь, когда я смог воспользоваться твоим телом, я впервые за тринадцать лет вновь почувствовал оебя живым. Приблизился к реальной жизни. Слава Аллаху! Ты даже не знаешь, что значит для меня встретить тебя, просто узнать, что такое возможно. Но ты — единственный…
— Да, насколько мне известно.
— Но ведь и я единственный. Я Коррам Хабир. Вечный Хабир. Я правлю Империей… но не могу насладиться своим богатством. Не могу даже увидеть свой «Занаду».
— Почему же? Почему же вы… сделали это с собой? Многие как раз считают, что вы пресытились жизнью…
— Жизненная сила по капле вытекала из меня. Я притворился отшельником, чтобы подготовить почву для своей трансформации — и она оказалась успешной. Только Корраму Хабиру под силу стать тем, кем он стал. И теперь я управляю Империей таким способом, который еще ни одному правителю до меня не приходил в голову!
Я едва справлялся с напором гигантской волны непомерного честолюбия. И эта волна пыталась поглотить меня так же, как до этого поглотила шестую часть человечества.
— Ноты никогда больше не увидишь дождя, не насладишься вкусом вина, не будешь ласкать красивых женщин и не ощутишь их ласки! — Я почувствовал, как волна ослабела и отступила. Я нащупал браслет на своей руке и откинулся на спинку стула.
О, Хана, пожалуйста, подумай о своем бедном Этане… Я вдруг вспомнил, что Хабир видит все мои мысли, как театральный зритель наблюдает за действием на сцене, и решил не перевозбуждать его созерцанием эротических сцен, переключившись на другой предмет.
Почему-то мне становилось все труднее на чем- либо сосредоточиться. Может быть, и в этом была повинна Хана?
— Хана? — эмоции Хабира снова хлынули в мой мозг, его давление становилось нестерпимым, и я готов был закричать… или этого хотел не я, а он? Мне и раньше приходилось передавать свои эмоции компьютеру, но обратная связь никогда не была столь полной, так что я не мог отличить чужих мыслей от своих собственных.
Происходившее уже не было игрой, когда принято притворяться и блефовать. И Хабир не вел себя как шулер, хладнокровно манипулирующий моим сознанием. Он был просто одиноким стариком, заключенным в машину, как в дом престарелых, и теперь отчаянно искавшим любую ниточку к реальному миру.
Внезапно мне стало его очень жалко, мне даже захотелось показать ему Хану, нашу первую встречу с Ханой, свидание в тусклом призрачном подземелье, а затем в Павлиньей гостиной «Занаду». Вспомнить, как мы сидели рядом, ели, пили вино, наслаждаясь мелодичным перестуком дождя…
Молчи, уйди, забудь…
И возвращайся снова
В полночный час… когда-нибудь…
Не проронив ни слова.
— Ринг! С тобой все в порядке?
Ох-х-х! Я очнулся, лежа лицом на клавиатуре компьютера, и не мог вспомнить, что со мной случилось.
— О-о, простите. — Я выпрямился, оттолкнувшись от консоли ватными руками, и снова откинулся на спинку стула.
— Что с тобой? — в его озабоченности звучали гнев и страх.
Моя левая штанина ниже колена насквозь пропиталась кровью.
— Мне кажется… я дал течь. — Эта не очень уместная шутка так меня самого насмешила, что я принялся хохотать. ЭТО НЕ СМЕШНО! НЕ СМЕШНО! И мне действительно вдруг стало не до смеха, мне уже не хотелось сидеть сложа руки и предаваться сладким воспоминаниям, потихоньку истекая кровью. -
— Прости меня, Ринг. Я не думал, что так произойдет… Я не хотел этого. Ты так много для меня значишь…
Бедный старик, думал я, слабея, несчастный Коррам Хабир, бедняга, тебе хочется того же, что и мне… чего мы все хотим… чего хотят они… свободы, это все, что им надо: права жить так, как им хочется… ласкать друг друга… смотреть на дождь… Но ты не даешь того, что им нужно… и сам не имеешь этого.
Зачем тебе это, бедный старик? Как тебе, должно быть, тяжело здесь…
Со слезами на глазах я потрогал пустой экран, уныло взиравший на меня своей единственной
слепой глазницей, и оставил кровавую полосу на его гладкой поверхности. Я был весь переполнен скорбью и жалостью, не зная и не желая знать, кто из нас двоих испытывал Их.
— Прекрати, Ринг! Ради Бога, перестань, — его мысль отдалась во мне, как пощечина.
Я словно очнулся ото сна и глубоко вздохнул.
— Что тебе нужно от меня? Зачем ты сюда пришел?
— «Глазок», — подумал я, — я хочу сделать в твоей системе «глазок» для… — я старался не вспоминать о них, -..людей, Которые хотят быть свободными.
— Хорошо. Я понял. Делай.
— Что?
— Я не буду тебе мешать.
Я не мог поверить собственным ушам, точнее — мыслям.
— Но почему?
— Потому что ты пожалел меня, Ринг. Все готовы жалеть только людей, угнетенных тираном. Но очень немногие способны понять, чего это стоит ему самому. Ты жалеешь нас всех… и за это я перед тобой в долгу. Ты почти заставил меня поверить в то, что благородные побуждения заслуживают награды. — Он будто весь подался назад: так прячет голову в свой Панцирь измученная черепаха. — Но я все же деловой человек, Ринг. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Ты единственный человек во всей солнечной системе, который может дать мне то, чего хочу я. А я хочу видеть твоими глазам