Святой Человек воздел к небу свои слабые руки.
— Благодарю, нет, — вежливо возразил он.
Барбэнк сплюнул в пыль. Резко повернулся и пошел прочь сквозь бормотавшую толпу, грубо расталкивая всех, кто стоял на его пути.
Добираться через Непал от Дарджилинга до зловещего пика, который тибетцы зовут Отец Снегов, пришлось долго. Путешествие заняло несколько недель. Нас, белых, было одиннадцать человек, но очень скоро мы поняли, что никакая мы не экспедиция. Мы стали обслугой Барбэнка, воздвигнувшего между нами и собой стену своей гордыни.
Другие смирились. А я не мог. Предсказание Святого Человека овладело мной. Случая не упускал, чтобы напомнить Барбэнку про всякие загадки этой горной страны: про злосчастного Снежного Человека, который, как клянутся-божатся все тибетцы, существует, про темные летающие пульсары, которые видел Смайт высоко на полном привидений Эвересте. Я говорил: очень может быть, что Мадсен, Джеймс или Ливерхоум дошли-таки до вершины первыми, что, может, он взойдет на вершину лишь для того, чтобы убедиться — они там уже побывали.
К тому времени, когда мы добрались до базы на Великом Восточном Леднике, он стал моим врагом, которого надлежало выставить на всеобщий позор. Имелся единственный способ сделать это. Кеннингшоу и Лейн были ребята покрепче, однако для штурма он выбрал меня. Мне надлежало быть там, чтобы своими глазами увидеть Человека на Вершине.
Мы выбрали обычный маршрут: вверх по Великому Восточному Леднику, по Западной Стене Южной Седловины — до лагеря-5 на высоте почти пяти миль над уровнем моря. И по всему маршруту гора потешалась над нами. Выслала на людей свою жестокую легкую кавалерию: ветер, туман и снег, пугала нас, угрожая смертоносными силами, что держит про запас.
Тем не менее, когда мы забрались на площадку и наблюдали, как самолет из Индии пытается забросить снаряжение в наш последний лагерь, где никто до нас еще не устраивал стоянки, небо оставалось ясным. Мы следили, как летчик ходил кругами, делая попытку за попыткой, как потерял он восемь комплектов. Девятый зацепился: сработали захваты.
— Я две дюжины купил, все одинаковые, — похвастался Барбэнк. — Говорил же тебе: все то, что умеют эти туземцы, сможем и мы, но лучше.
На следующий день часам к четырем-пяти он и я добрались до лагеря-6, высота там больше двадцати шести тысяч футов. Поставили палатку, утяжелили ее баллонами с кислородом. Поужинали из банок: есть такие, с самоподогревом, — и заползли в спальники.
Проснулись перед рассветом, видим: ясная погода все еще держится. Барбэнк окинул взглядом темную махину горы, скальные пропасти и ледниковый снег внизу.
— Так, значит, мне — и не удастся? — зло поддразнил он меня. — Чертов же ты дурак.
Мы пошли вверх. Забрались на гребень и разглядели внизу жуткий провал Южного Склона. Изготовились ко второму переходу: туда, где в последний раз видели Джеймса и Ливерхоума. Маленькие, остренькие кинжальчики ветра каждым порывом насквозь пронзали одежду, добираясь до бьющейся в жилах крови. Вершину скрывала шапка облаков.
К шапке-то мы и подбирались. Сущая агония — даже с кислородом. Там, на верхотуре, воздуха почти нет. Его разряженность у тебя в мышцах, в костях, в мозгу. Сделаешь движение — и пережидаешь, а все твое внимание сосредоточено на следующем движении.
Помню, как берег я в себе силу, выдавая Барбэнку минимум помощи — аптекарскими дозами. Помню, как выбивался из сил, как слабел Барбэнк, как пропустил меня вперед на верхушечном плато. Помню выражение глаз Барбэнка.
Часы текли. Я двигался. Болью исходил. Заставлял себя сделать попытку двинуться еще раз. Бесконечное число раз.
Потом, совершенно неожиданно, облачная шапка укутала нас. Вершина Мира оказалась в пятидесяти футах. Я знал, что могу стать Человеком на Вершине, что Барбэнк мне в подметки не годится. Но я остановился. Даже не знаю почему. Засмеялся и махнул ему: давай, мол! Он прошел вперед, ненавидя меня.
Добрался до края вершины. Обернулся. Губ его я не видел, зато хорошо чувствовал их презрительную усмешку, их высокомерие. Он снова повернул голову. Так вот, когда он поворачивался, свистанул мимо нас одинокий порыв ветра и обнажил вершину. Я увидел широкую впадину, забитую снегом.
Только в центре снега совсем не было: растаял. На войлочном коврике, нагой и безмятежный, поджидал Святой Человек. Он улыбнулся нам своей улыбкой статуи.
Есть такой особый тон приятного удивления, которым принято приветствовать нежданных гостей. Таким тоном он и спросил Барбэнка: «Ну как, добрались?»
Странный звук вырвался из уст Барбэнка. Машинально он показал на шероховатую вершину, на гребень, на плато, на мили скал, льда и снега.
Святой Человек воздел вверх обе руки. Царственный жест вежливой недоверчивости.
— Ты хочешь сказать, — произнес он чарующим голосом, — что ты шел пешком?
Альберт Родионов,доктор педагогических наукПОКОРИТЕЛИ ВЫСОТ
Человек с Востока и человек с Запада не в силах преуспеть один без другого…
Кажется, в такую тонкую формулу облекает философский смысл своего сочинения Р. Бретнор.
Однако при всей лаконичности, как всякая притча, да еще в восточной аранжировке рассказ многозначительнее этой темы и оставляет по прочтении ощущение некоей психологической загадки. Носителем ее является тот, «кто шел следом», уступивший в последнюю минуту дорогу к вершине другому. Причем сам человек не знает, почему делает так. Спортивная психология, наука у нас сравнительно новая, как раз и занимается мотивацией поведения людей.
В качестве комментария к рассказу Бретнора, надеемся, читателям будет интересна статья руководителя лаборатории спортивной психологии НИИ физической культуры.
Техника современного ТВ дает возможность наблюдать не только фактическую, но и эмоциональную сторону каждого события. Крупные планы, которые мы видели не так давно во время олимпийских игр в Лиллехаммере, передавали сложную гамму чувств спортсменов. И восторг, и отчаяние, и горе, и торжество победы. Столь сильные эмоции возможны только в социально-ответственной и напряженной деятельности. Таковой и является современный большой спорт.
Испытать, познать эмоции, связанные с ним, удается не каждому. Для этого необходим незаурядный характер (кроме столь же незаурядных двигательных способностей) — иначе как выдержать громадные физические и психические перегрузки? Чувства, которые переживает спортсмен, достигая победы или терпя поражение, многие люди не испытывают никогда в жизни. (Разве что, попав в экстремальную ситуацию. Известен случай, когда спасавшийся бегством от полиции негр перепрыгнул возникший на пути ров шириною более восьми метров, побив мировой рекорд по прыжкам в длину).
Отличаются спортсмены от «простых смертных» или нет? В конце 40-х годов на фоне нашей победы в Великой Отечественной войне и восхищения героизмом воинов, отблеск особой исключительности, естественно, упал и на всех незаурядных людей, и, пожалуй, на спортсменов особенно. Многие смотрели на них, как на полубогов. С почтением слушали болельщика, который видел «Севку Бобра, ну вот как тебя!» И официальная. пропаганда расхваливала тех, кто «прославил Родину в неимоверно тяжелой борьбе», «проявил настоящее мужество и героизм», «высоко нес знамя советского спорта».
В конце концов та эпоха действительно дала плеяду замечательных спортсменов, вошедших в историю. Теперь их биографии описаны самым подробным образом. Попытки найти истоки таланта делались неоднократно, с разным успехом. Одновременно вставал вопрос: а что необходимо спортсмену, кроме таланта? Как помочь выйти ему на максимум своих возможностей или выше поднять планку таких возможностей?
D осле впервые выигранной нашими спортсменами Олимпиады 1956 года спорт оказался ареной борьбы двух систем, и подготовка к международным соревнованиям встала в ряд государственных задач. Наука включилась в поиск неиспользованных резервов человеческого организма. От психологов ждали методов воздействия на психику спортсменов, воспитания силы духа, уверенности в победе.
В спортивной психологии сформировались два направления: психодиагностика и психорегуляция.
В рамках первого изучалось психологическое «содержание» различных видов спорта. Разрабатывались модели взаимоотношений в спортивном коллективе, методы диагностики особенностей спортсменов, исследовались их характеры и состояние во время тренировок и соревнований.
Что касается второго направления, объектом изучения служили здесь методики суггестии, внушения, использование релаксирующих и дыхательных упражнений, мобилизирующих «форму». В этих же целях применяли специальную аппаратуру (искусственного сна, например), прослушивание музыкальных произведений. Было создано множество тренажеров, с помощью которых можно было моделировать психологические особенности тех или иных видов спорта.
Начиная с 60-х годов, в сферу спорта стали вторгаться психологи. Иногда не слишком удачно. Вспоминается трагикомический случай, когда знаменитому хоккейному вратарю Владиславу Третьяку пытался помогать психолог, мало знающий суть спорта, а тем более — хоккея. Перед одним ответственным матчем по заданию тренера он что-то долго внушал вратарю. После сеанса суггестии, который сам психолог оценил очень высоко, произошел конфуз: вратарь пропустил неприлично много шайб. Потом выяснилось, что весь заряд суггестии был направлен на снятие чувства страха, неуверенности, тревоги. А разве можно защищать хоккейные ворота без этого чувства? Другое дело, в игре вратарь преобразует его в бдительность, осторожность и даже разумный риск.
Тогда существовала ситуация, когда проще было изучать различные качества спортсмена, его способности. «В душу» вникать было рискованно — вдруг она не совсем соответствует канонам передового советского человека. Американцы, наоборот, сначала увлеклись изучением личности спортсмена. Тем более, что подоспели разработки целого набора интересных личностных тестов. Сейчас они и у нас в моде. А тогда получилось «разделение труда»: советские психологи изучали особенности психических качеств спортсменов, а американские — психических свойств его личности.