Наконец они подошли к треугольному островку между двумя сходящимися улицами, где впервые встретились днем. Вывеска над магазином не светилась, стоянка рядом была пуста.
— Значит, он все-таки сюда не вернулся, — заметил Хал, довольный тем, что выиграл очко у Мойры. Она скользнула мимо него — совсем как при первой встрече — и толкнула дверь. Та легко открылась.
— Слыханное ли дело — оставлять ювелирный магазин незапертым на ночь? — вслух удивился Хал. Тут он заметил и кое-что другое: неоновая вывеска над магазином не была погашена — ее просто не было.
Рука Мойры нашарила выключатель. Замерцали трубки под потолком. Магазин оказался пуст; в застекленных витринах — ничего. Хал промчался за прилавок и распахнул дверь в подсобное помещение.
Над ними выгнулась жестяная крыша сборного домика, голая и некрашеная. На цементном полу, усыпанном осколками стекла, валялись драные картонные ящики.
— Наша птичка улетела, — констатировал Хал. Его голос гулко прозвучал в пустом помещении.
— Нет, не улетела. Кончилась. Он сам себе вырыл яму, попытавшись мухлевать со вселенной. И исчез, словно никогда не существовал. Готова поспорить, что «Голубой бриллиант» сейчас даже не значится в телефонном справочнике.
— Выходит, есть в Космосе справедливость!
— Справедливость? Расскажи о ней Мойре-4.
«Как бы то ни было, — подумал Хал, когда они выходили, — Мойра-4 и Хал-4 из этого мира не получат назойливых писем с напоминанием о купленных в рассрочку кольцах».
Мойра подошла к низкой кирпичной стенке, подобрала обрывок газеты и машинально его разгладила. Ее глаза широко распахнулись:
— Хал, посмотри!
Сердце Хала встрепенулось, когда он прочел заголовок: ЗАПЛАНИРОВАНА СОВМЕСТНАЯ АМЕРИКАНО-ФРАНЦУЗСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ НА МАРС
— Что ж, в моей вселенной такое никогда бы не случилось, — сказал он наконец. — Франция разорвала с нами отношения из-за Китайской Войны.
— Зато в моей все было иначе. Французы восхищались братьями Кеннеди, а Джеки после смерти Бобби несколько лет работала послом в Париже. Ты разве не видишь, Хал? Здесь — прямо здесь, где мы оставили днем наши машины, — расположена точка пересечения вселенных.
— Значит, мы можем вернуться.
— Да. — Ее лицо нахмурилось. — Мы можем вернуться… домой. И сценарий предписывает сделать именно это. Если я выйду тем же путем, по которому пришла сюда, — она показала на боковую улочку, — а ты перебежишь дорогу и пойдешь обратно по своим следам, все станет таким же, как прежде.
— Да, — с горечью проговорил Хал. — Я отнесу кольцо леди Макбет, ты наденешь свое и помиришься с белокурой бестией, и все заживут счастливо до конца своих дней. Просто чудесно! Что и требовалось доказать.
— Но мы не можем так поступить, — еле слышно выдохнула она.
— Почему?
— Из-за денег! Это единственный парадокс, который тот мерзкий коротышка не сумел уладить. В двух банках двух различных вселенных имеется запись о том, что нам выплачены одинаковые суммы — а мы с тобой помним, что потратили их. — Она подняла сильные руки и медленно положила ладони ему на плечи. — У каждого из нас навсегда остались в голове воспоминания о собственном мире — а лично я на иное и не согласилась бы. — И тут, к его величайшему удивлению и восторгу, Мойра его поцеловала — очень нежно.
— Как же мы решим? — спросил Хал, когда они прервались перевести дух. — Идем туда, в мой мир? Или в твой? Или останемся здесь?
— Оставим этот мир молодоженам. К тому же здешняя миссис Фостер действует мне на нервы.
Где-то в отдалении взвыла полицейская сирена, напомнив, что в этом мире их разыскивают блюстители закона.
— Тогда как насчет твоего мира? С удовольствием пожил бы на Земле, где собираются лететь на Марс.
— В моем мире тоже есть проблемы, Хал. Через несколько лет моя Америка, скорее всего, станет династической монархией. А твоя Америка — лицемерное полицейское государство. Давай… — она подвела его к кирпичному барьерчику, — давай отправимся сюда!
Взявшись за руки, они с разбегу перепрыгнули низкую стеночку. Хал поддал ногой пустую банку из-под колы, и она загромыхала по тротуару. Еще три широких шага по сухой желтой траве, и они очутились в вершине угла. Следующий шаг перенес их в новый мир.
Сергей ДЕРЯБИН,кандидат физико-математических наук
ВСЕЛЕННАЯ НЕ СТОПКА БУМАГИ
Фантаст без иных измерений все равно что хирург без скальпеля. Сюжеты с параллельными мирами и альтернативными реальностями подразумевают следующее допущение: каким-то образом можно ВЫЙТИ из нашей Вселенной, а затем либо вернуться обратно, но уже в другом месте, либо оказаться в ином мире. Но возможен ли вообще выход из нашего пространства?
Главная проблема современной науки — не отсутствие должного финансирования, как может показаться нормальному обывателю, изнуренному телевидением и прессой. Суть в другом — в течение буквально нескольких последних десятилетий точные науки и, в частности, физика все в меньшей и меньшей степени поддаются популяризации. Тому виной не только чудовищно возросший объем новых знаний, но, главное, принципиальная невозможность сведения тех или иных современных концепций к простым и наглядным моделям. Если на заре расцвета атомной физики и космологии вполне хватало планетарной модели атома и, допустим, картины мироздания по Ньютону, то квантовая механика и релятивистская астрофизика нанесли сильный удар по самомнению популяризаторов, которым во время оно удавалось на пальцах объяснить строение Вселенной.
Благодаря научной фантастике у читателей сложилось довольно-таки своеобразное представление о мире, в котором мы живем. Речь, в частности, идет о неких «параллельных» пространствах. Сразу отметим, что с легкой руки писателей путаница начинается уже в терминологии. Авторы весьма непринужденно путают такие понятия, как измерение и размерность. Поэтому, когда разговор заходит о так называемом четвертом измерении, сразу и не поймешь — идет ли речь о времени или о пространственной координате? Вопрос этот принципиальный, поскольку время есть неотъемлемая компонента пространства. Недаром в космологии категория пространства-времени рассматривается как некая целокупность. Но отбросим пока в сторону такие «мелочи» и попытаемся разобраться, как обстоят дела с измерениями или, если быть точным, с размерностью пространства.
Почти двадцать три века тому назад Евклид вывел некую закономерность — вернее, ряд, — определив «точку» как нечто, не имеющее частей, «линию» как длину, не имеющую ширины, «плоскость» как нечто, имеющее только длину и ширину, и наконец «объем» как то, что обладает длиной, шириной и глубиной. Точка обладает нулевой размерностью, размерность линии равна единице и так далее. Наше мироздание обладает размерностью, равной трем, или, как часто говорится, тремя пространственными измерениями. Самым жестким критерием мерности является возможность построения прямоугольной системы координат. Например, на плоскости через любую точку можно провести только две ВЗАИМНО перпендикулярные линии. А в нашем пространстве — только три. Просто и наглядно! Недаром многие столетия в рамках евклидовой геометрии можно было вполне исчерпывающе описать фундаментальные свойства нашего мироздания. Но гениальный русский математик Лобачевский показал, что для современной космологии нужна иная геометрия, а Эйнштейн вообще чуть было не свел всю физику к геометрии. Но об этом чуть позже.
Итак, вообразим себе гипотетическую двухмерную вселенную — что-то вроде бесконечно плоского листа бумаги. Жители такого мира никогда не смогут наглядно представить, как к длине и ширине «приставить» высоту — третий перпендикуляр. Нам «сверху» сделать это проще простого, но любой трехмерный предмет, который мы попытаемся провести сквозь такой мир, будет восприниматься как возникший ниоткуда контур, на глазах меняющий очертания и исчезающий затем в никуда. Теоретически математики-двумерцы могут предположить существование трех и более измерений, но для них это будет всего лишь математической абстракцией. Оперируют же наши математики многомерными пространствами с числом измерений аж до бесконечности! Вопрос только в том, можно ли построить даже весьма приближенную модель Вселенной с таким количеством измерений?
В свое время математик Георг Кантор доказал, что количество точек на линии и на плоскости соизмеримо. Тем не менее так и не был преодолен соблазн для наглядности рассматривать плоскость как бесконечное количество линий, а объем — как бесконечное количество плоскостей. Отсюда стремление изобразить наше пространство как своеобразный куб, в который вложено бесконечное количество таких же кубов. Иными словами, если представить себе мир, в котором можно через одну точку провести четыре взаимно перпендикулярные линии, то такое четырехмерное пространство как бы состоит из бесконечного количества трехмерных миров типа нашего, вложенных друг в друга. Для еще большей наглядности это можно изобразить на рисунке как стопку бумаги с бесконечным количеством листов.
Несмотря на то, что еще в 1917 году П. Эренфест, а через сорок лет Г.Уитроу пришли к одинаковому выводу о том, что в пространствах с четной размерностью ничего похожего на наше мироздание существовать не может[9], такие нюансы вряд ли остановят фантастов. Они по-прежнему продолжают исходить из простой и вполне наглядной модели «стопки бумаги».
Надо сказать, что и физики, пытаясь доступно изобразить свои представления о мироздании, сознательно шли на упрощения. Да что там говорить, начиная с Эйнштейна, изначальной целью создателей единой теории поля было, как уже говорилось, сведение всех сил природы исключительно к геометрии как таковой. Эйнштейну, кстати, удалось сделать самый первый и весьма важный шаг — он свел силу гравитации к геометрии искривленного пространства. Практически все научно-популярные книги об общей теории относительности обошла картинка, на которой тяжелый шар, положенный на резиновый лист, изгибает его, вдавливаясь в поверхность и растягивая ее. Эта двухмерная модель предполагает, что наше трехмерное пространство искривляется в четвертом измерении, причем, чем больше масса,