Есть люди, которые считают фантастику литературой второго сорта. Как Вы относитесь к такой точке зрения?
Это очень трудный вопрос. Я никогда не надувал щеки и относился к своей работе просто как к рассказыванию историй. Правда, я считал себя при этом и сюрреалистом. Но никогда не пытался представить фантастику в виде «Большой Литературы». Для меня это слишком серьезная концепция, я никогда ее к себе не примерял. Да и не дело писателя думать, «большой» он или «маленький». Его дело — писать. Что касается ненавистников фантастики, так это просто близорукие люди, находящиеся в плену очередного стереотипа. А стереотипы всегда неверны.
Что бы Вы посоветовали молодым людям, пробующим свои силы в фантастике? (Д. Соломин, Калуга)
Ну, если бы я советовал американцам, то предупредил бы их, что нынче крайне сложно создать себе репутацию короткими рассказами. С тех пор как преобладающей формой стал роман, научная фантастика значительно изменилась. И увы, не в лучшую сторону! Ведь много хороших идей просто не годятся для больших романов, они достойны лишь рассказов. И еще я посоветовал бы начинающему автору прежде всего хорошенько изучить жанр, прочитать классиков, чтобы найти уникальный, характерный только для него стиль. Понять, чем он будет интересен читателю. Необходимо думать только о том, чтобы написать стоящую вещь, а не о том, удастся ли продать ее издателю. Все то же самое я могу повторить и перед российской аудиторией.
Есть ли вообще будущее у литературы, не уничтожат ли ее мультимедийные технологии?
Да ерунда все это! Всегда будет существовать огромная потребность в историях. Они — сами по себе, а все эти CD, компьютерные игры и прочие штуки — сами по себе. Для меня компьютер — это просто очень сложная пишущая машинка. Мой друг создал для меня страничку в Интернете, так я в нее и не заглядывал, неинтересно. Кстати, покойный Роджер Желязны вообще работал только на пишущей машинке. Я не разделяю всех этих страхов перед Интернетом, как прообразом некоего компьютерного чудовища, который своей паутиной задушит весь мир. Это просто один из способов вести долгие и пустые беседы, поддерживать иллюзию творчества, живого общения…
Во многих Ваших ранних произведениях часто рассматриваются темы «охотника и добычи», «вины и искупления». Насколько было велико влияние фрейдизма в ранних вещах, и сохранилось ли оно сейчас? (Р. Судоплатов, С.-Петербург)
Не было никакого влияния. Разумеется, у меня было кое-какое представление о Фрейде и психоанализе, но я к этим вещам относился несерьезно. Не надо искать глубин там, где они не предполагались. Хотя еще никому не удавалось обуздать интерпретаторов.
Как Вы думаете, будет ли все хорошо для человечества? (О. Карсавина, Москва)
Это еще почему? Я считаю, что человечество в общем-то и не предназначено для счастливой жизни и счастливого конца. Предназначение человечества в другом. Надо просто жить!
Как всегда, получив ответы от одного фантаста, мы тут же предлагаем читателям задать вопросы другому. В рубрике «Прямой разговор» согласились выступить соавторы — Юрий Брайдер и Николай Чадович. Письма принимаются до 20 мая 1998 г.
Грег Бир
МАНДАЛА
Город, занимавший Меса Ханаан, маршировал по равнине. Джошуа, притаившись в джунглях, наблюдал за ним в бинокль. Город снялся перед самым рассветом, он шел на своих слоновьих ногах, катился на тракторных гусеницах и колесах, подняв ожившие фонари. Разобранные контрфорсы получили новые указания — теперь они ползли, а не поддерживали; полы и потолки, транспорт и другие части города, фабрики и источники энергии стали неузнаваемыми, как мягкая отливка, которая примет новую форму, когда город остановится.
Город нес свой план, заключив его внутри живой плазмы разделенного на фрагменты тела. Каждый кусочек знал свое назначение — но в этих планах не находилось места для Джошуа или для любого другого человека.
Живые города вышвырнули людей тысячу лет назад.
Он сидел, прислонившись к стволу дерева, — в одной руке бинокль, в другой апельсин — и задумчиво посасывал горьковатую кожуру. Как Джошуа ни напрягал свою память, перед его мысленным взором вставала одна и та же картина: город разделяется на части и начинает миграцию. Ему было три года — или два сезона по стандартам планеты Бог-Ведущий-Битву, — когда на плечах отца он прибыл туда, где они должны были поселиться, в деревню Святой Яапет.
Джошуа не мог припомнить ничего существенного из своей прошлой жизни, до того как они пришли в Святой Яапет. Может быть, все ранние воспоминания стер шок, полученный в детстве: за месяц до того, как они поселились в деревне, Джошуа упал в костер. У него на теле до сих пор остались отметины — шрамы на груди, идущие по кругу, черные от крошечных крупинок золы.
Джошуа был высоким — семи футов; каждая рука — с ногу обычного мужчины; а когда он делал вдох, его грудь раздувалась, словно бочонок. В своей деревне он был кузнецом: ковал железо, обрабатывал бронзу и серебро. Однако его могучие руки научились и тонкой работе: он слыл хорошим ювелиром. И за свое умение получил имя Трубный — Джошуа Трубный ибн Дауд, мастер по металлам.
Город по равнине направлялся к Аратскому хребту. Он двигался безошибочно и целеустремленно. Редко случалось, чтобы города перемещались более чем на сто миль за один поход или чаще чем раз в столетие — так утверждали легенды; но в последнее время городами овладела жажда к перемене мест.
Джошуа почесал спину о ствол, а потом засунул бинокль в карман брюк и встал, потягиваясь. Ноги скользнули в сандалии, которые он успел сбросить на покрытую мхом землю джунглей. Он почувствовал, что за спиной кто-то появился, но не стал оборачиваться, хотя мышцы на его шее напряглись.
— Джошуа. — Он узнал голос начальника стражи и председателя Совета Сэма Дэниэля Католика. Отец Джошуа и Сэм Дэниэль дружили когда-то. А потом отец исчез. — Пришло время созывать Синедрион.
Джошуа застегнул сандалии и зашагал вслед за Сэмом.
Святой Яапет был деревней среднего размера, с населением около двух тысяч человек. Дома и здания свободно располагались среди джунглей, так что четких границ поселения не было. Дорога до зала Синедриона показалась кузнецу слишком короткой, а толпа, собравшаяся внутри, чересчур большой. Своей нареченной, Кисы, дочери Джейка, Джошуа не обнаружил, но его соперник Рейнольд Моше ибн Яатшок уже занял свое место.
Представитель семидесяти судей, Septuagint[12], призвал собрание к порядку.
— Пора начинать!
Вперед выступил Рейнольд.
— Сын Давида, — начал он, — я пришел сюда, чтобы заявить: твоя помолвка с Кисой, дочерью Джейка, отныне утрачивает силу.
— Я слушаю, — напрягся Джошуа и занял предназначенное ему место.
— У меня есть причины для протеста. Ты готов их выслушать?
Джошуа не ответил.
— Прошу простить мою настойчивость. Это закон. Сам я ничего против тебя не имею и прекрасно помню детские годы, когда мы играли вместе, но теперь мы стали взрослыми, и время пришло.
— Тогда говори. — Джошуа нервно теребил густую темную бороду.
Его разгоряченная кожа приобрела цвет песка, того, что лежит на берегах Хеброна. Он возвышался над хрупким и грациозным Рейнольдом на целый фут.
— Джошуа Трубный ибн Дауд, ты был рожден, как и другие люди, но вырос не таким, как мы. Ты выглядишь мужчиной, но в Синедрионе имеются записи о твоем развитии. Ты не способен вступить в брачные отношения. Ты не в состоянии подарить Кисе ребенка. Этого достаточно, чтобы расторгнуть вашу помолвку. По закону, который совпадает с моим желанием, я должен занять твое место, чтобы выполнить твои обязательства перед девушкой.
Киса этого не узнает. Никто из присутствующих ей не скажет. Придет время, и она примет и полюбит Рейнольда. И будет думать о Джошуа как об обычном мужчине из эксполиса Ибриим и его двенадцати деревень; мужчине, который навсегда останется одиноким. Ее стройное теплое тело с кожей гладкой, как тончайшее полотно, скоро будет танцевать под Рейнольдом. Она станет обнимать мужа за шею и мечтать о тех временах, когда города снова распахнут свои двери для людей, когда небеса наполнятся кораблями, и Бог-Ведущий-Битву будет прощен…
— Я не могу ответить, Рейнольд Моше ибн Яатшок.
— Тогда ты должен подписать это. — Рейнольд подошел к нему с листком бумаги.
— Не было никакой необходимости делать это при свидетелях, — мрачно проговорил Джошуа. — Почему Синедрион решил опозорить меня публично? — Он огляделся, и в его глазах появились слезы.
Никогда прежде, даже испытывая сильнейшую физическую боль, он не плакал; даже тогда, так говорил ему отец, когда упал в костер.
Джошуа застонал. Рейнольд отступил назад и с сочувствием посмотрел на Джошуа.
— Мне очень жаль, Джошуа. Пожалуйста, подпиши. Если ты любишь Кису, меня или наших людей, подпиши.
Из могучей груди Джошуа вырвался крик. Рейнольд повернулся и побежал. Джошуа ударил кулаком по перилам, потом себя по лбу и разорвал на груди рубашку. Он больше не мог этого вынести. Девять лет он знал о своей неспособности быть настоящим мужчиной, но не переставал надеяться, что необходимые изменения произойдут. Так оно и случилось: его тело стало волосатым, плечи широкими, живот плоским, а бедра узкими; к нему пришли все желания, посещающие юношей — но то, что отличает мужчину от мальчика, так и осталось маленьким розовым хвостиком.
И теперь он взорвался. Бросился вслед за соперником, вон из зала, что-то невнятно крича и размахивая биноклем на кожаном ремне. Рейнольд выбежал на деревенскую площадь и завопил, предупреждая народ об опасности. Дети и домашняя птица бросились в разные стороны. Женщины подхватили юбки и помчались по направлению к каменным и деревянным домам.