ыка ничуть не мешало ему обзаводиться очаровательными юными подружками-иностранками; когда они выражали свое удовольствие улыбками и жестами, это было куда лучше слов, бесконечных слов.
Тесею нравились иностранки, их облик, их аромат, их экзотические тряпки и непривычное поведение. Впрочем, жаловал он и милых веселых женщин родной Эллады. Прямо скажем, он был жаден до женщин, как и пристало герою, и в то же время преклонялся перед ними, как поэт. Однако его романы никогда не бывали затяжными, что-то обязательно шло наперекосяк, оставляя ему на память неприятное чувство вины и всяческие осложнения. И он это знал, понимал, что должен держаться подальше от неприятностей, довести дело до конца, выполнить контракт, найти и убить Минотавра. Но мудрость не входит в число добродетелей, присущих героям, а в этой блондиночке-официантке было что-то такое…
Он наблюдал за ней. Как притворно-скромно она движется меж столиков, разнося еду и напитки, — коротенькое форменное платьице, черные чулочки, глаза долу, олицетворение свежести, невинности и инфантильной сексуальности. И она обратила на него внимание более пристальное, чем на обычного посетителя, — что можно и нужно использовать «в контексте подготовки», по бессмертному выражению Хайдеггера[4], — термину, которого Тесею не следовало бы слышать и которое он тем не менее благодаря махинациям Дедала слышал и запомнил, наряду с кучей других сведений, более уместных в памяти путешественника во времени, нежели древнего мифического героя. Так или иначе, она проявила к нему интерес. На сей счет у него не возникало сомнений — героям положено схватывать такие вещи на лету.
Подойдя к его столику, она обратилась к нему на ломаном эллинском. Ему понравилось, как ее ясный легкомысленный голосок калечит его родной язык. Она всего-навсего спросила, не хочет ли он еще кофе, но он уже почти влюбился в нее.
Как было бы здорово поселиться вместе с обаятельной женщиной, которая пользуется для выражения своих редких мыслей улыбками и кивками, как уютно жить в квартирке с высокими окнами, глядящими с верхнего этажа на булыжную мостовую узенькой улочки. Как хорошо было бы проснуться с этой теплой, благоухающей милашкой под боком! Он был убежден заранее, что она не станет залеживаться в постели — выучка официантки заставит ее вскочить, чтобы подать ему кофе. И она будет улыбаться, ласково улыбаться ему даже с утра.
Да, конечно, он не откажется от второй чашки кофе! Официантка удалилась, дабы ублажить клиента, а лукавый Тесей развалился на стуле, размышляя вновь и вновь, не начинается ли приключение более приятное, чем опостылевшая охота на Минотавра.
Первоначально Тесей отплыл из Троисены, городка на границе скифских земель. Понятно, что именно туда и кинулась звонить Ариадна, когда до нее дошло, что герой оставил ее одну на острове Наксос. Не то чтоб она очень уж удивилась: древние мифы были известны ей не хуже, чем всем остальным, но она просто не верила, что Тесей бросит ее на Наксосе. Тем не менее так оно и случилось.
До Тесея она не дозвонилась. Удалось связаться только с Максом, Тесеевым уполномоченным по контрактам.
— Он в походе, — ответил Макс. — Наконец-то опять закрутилось дело с Минотавром.
Бедная Ариадна! Слезы потекли у нее по щекам. Она затараторила в трубку:
— Ты передашь ему мое послание? Передай, что на Наксосе утро и беспрерывно идет дождь. Передай: он был не вправе делать то, что сделал, а впрочем, этого не передавай, иначе он рассердится. Передай, что я послала ему синий плащ героя; плащ понадобится, если погоня за Минотавром заведет его в северную часть лабиринта. Передай: среди вариантов древнего мифа есть один, где утверждается, что Тесей с Ариадной поселились на Наксосе и жили там до конца своих дней. Напомни: мы с ним решили, что именно этот вариант правилен, — вдруг Тесей запамятовал?
Скажи Тесею, что Дионис приплывал сюда на прошлой неделе на своем паруснике и заявил со всей определенностью, что не несет за меня никакой ответственности, пусть легенда и заверяет, что Дионис влюбился в меня, женился и мы зажили с ним на Наксосе в согласии и счастье. Правда, он добавил, что не исключает подобного в будущем — он, мол, находит меня привлекательной, но сперва должен доделать кое-какие дела. Должен разыскать свой мотоцикл, который кто-то позаимствовал, и выгнать нахалов-титанов, вселившихся в его квартиру в центре Наксоса без разрешения, и пока он с этим не справится, я вольна делать все, что мне угодно.
Передай Тесею, что мне пришлось продать его оранжевую кольчугу, полосатый щит, набор мечей и еще кое-что, чтобы свести концы с концами.
Передай, что я не припоминаю ни одного своего поступка, который оправдывал бы такое поведение с его стороны; согласна, что в последние недели перед отъездом с Крита наша жизнь была безалаберной, но ведь мы вынужденно обшаривали весь остров в поисках кого-то, кто взялся бы отчистить голову пойманной им Медузы и соорудить демонстрационную клетку из оливкового дерева с зеркалом, чтобы любопытные могли взглянуть на узницу, не обратившись в камень. И не моя вина, что с утра до вечера шел дождь, — разве я распоряжаюсь погодой? Дионис просил сообщить Тесею, что достал божественный напиток сому[5], который заказывал наш герой, и передаст ему просимое, когда подвернется случай.
Скажи, что, по-моему, Дионис начинает интересоваться мной всерьез, несмотря на свои грубые выходки. Не знаю, как и отвечать ему: какому варианту какого из древних мифов я должна следовать? Внуши Тесею, чтоб он сообщил мне хоть что-нибудь: мне действительно нужны хоть какие-нибудь подсказки, а пока что я остаюсь любящей Ариадной.
— Не беспокойся, — отозвался Макс. — Все передам.
Невзирая на свой исполинский рост, копыта, острые, как ножи, черный хвост, способный хлестать бичом, зубы-кинжалы плотоядного быка, порожденного кошмаром, рога, заточенные, будто иглы, и способность развивать невероятную скорость, невзирая на безупречные победы над немейским львом и крылатым ониксом сабатеян — невзирая на все это, но в соответствии со скрытой жвачной сущностью натуры, Минотавр оставался боязливым и трепетным созданием, преисполненным угрызений совести и истерзанным мелкими сомнениями.
Он не залеживался в своем логове — там он был слишком уязвим при внезапной атаке. Он усвоил, что наилучшая защита — находиться все время в движении, а потому беспрерывно бродил туда-сюда, то забираясь в глубь витков Дедалова лабиринта, то устремляясь наружу.
Ах, как он жалел об утрате прежнего лабиринта, который некогда построили для него под дворцом в Кноссосе; там ему ежегодно присылали, как лакомство, хорошеньких малюток-танцовщиц. Тогда он презрительно фыркал: праздничный ужин раз в году — зачем это надо? Теперь он отдал бы все, что угодно, лишь бы вернуть уют каменных стен, который казался прежде раздражающе однообразным, лишь бы очутиться вновь в тех проходах; там были тысячи поворотов и ловушек, однако он изучил их лучше, чем содержимое собственного черепа. И находил надоедливыми — ну и наивным же чудовищем он был в те времена!
Теперь все изменилось. Прежний лабиринт исчез, вернее, разросся и стал повсеместным, былой мир распадался, и только Дедал как-то сдерживал этот распад силой воли и магическими упражнениями. Вне сомнения, Дедалу стоило бы поаплодировать, но куда эти самые упражнения завели Минотавра? В дикую глушь — он спит в лесу, охраняемый стайками малых птах, которые кормятся паразитами из его волосатых ушей и платят ему тем, что по очереди бодрствуют и предупреждают о возможной опасности: «Глянь, вон там шевельнулся листок, а там качнулась ветка, какая-то тень мелькнула по небу и пересекла луну…»
В большинстве своем тревоги оказывались ложными. Несколько раз Минотавр обращался к птицам: пожалуйста, в порядке личного одолжения, вносите, в свои предупреждения хоть оттенок оценки, чтоб я мог поспать, не вскакивая по двадцать раз за ночь в ответ на ваши опрометчивые сообщения о подозрительных тенях, которые, как выясняется, принадлежат совам, и непонятные шорохи, которые оказываются мышиной возней. В ответ малые птахи щебетали, возмущенно взмахивая крылышками: «Мало тебе того, что мы несем вахту ночи напролет, высматривая и вынюхивая, нет ли вокруг угрозы? Мы твоя система раннего предупреждения, о, Минотавр, может, и неразборчивая, зато бдительная, — а тебе этого мало, ты хочешь от нас, бедных безмозглых пернатых, еще и попыток логического анализа, чтобы мы не только замечали, но интерпретировали наши наблюдения и решали, что может тебя встревожить, а что не должно. Ты неразумен, о, Минотавр, и недобр. Не хочешь ли ты, чтобы мы покинули тебя, улетели навестить своих родственниц-жужжалок и предоставили тебе, раз уж ты такой умный, самому решать, что означает каждый звучок во мраке ночи?..»
И Минотавр приносил извинения — самая скверная система предупреждения все-таки лучше, чем вообще никакой: простите, я требую от вас слишком многого, у Минотавра хватает забот и без того, чтобы приобретать новых врагов, теряя старых друзей. «Не сердитесь, останьтесь со мной…» Хоть он и без того догадывался, что никуда малые птахи не улетят. — этих жужжалок, про которых они толкуют, кто-нибудь видел? Однако формальностей было не избежать, и он приносил извинения, просил птиц остаться, продолжать дежурство, как раньше, и в конце концов они соглашались, сперва ворчливо, а потом, сменяя гнев на милость, кружили вокруг него смутным облаком.
Раз уж не судьба вернуться в прежний каменный лабиринт, Минотавр чувствовал себя лучше всего в лесу, в чащобе, где деревья стоят плечом к плечу, а между ними стелятся густые кусты с колючей и трескучей листвой, почти подобные лабиринту, — чудовище одолеет их без труда, а человек, даже такой гёрой, как Тесей, попотеет и наделает шуму.