Один из главных признаков настоящего искусства — его неожиданность. Когда мы сталкиваемся с чем-то подлинным, мы почти никогда не можем ответить на вопрос «С чего вдруг?». С чего вдруг Франсуа Рабле решил сочинить толстую книгу о житье-бытье каких-то странных великанов? С чего вдруг Джонатан Свифт отправил своего персонажа к разумным лошадям и на летающий остров? С чего вдруг Герберт Уэллс перенесся мыслью в отдаленное будущее?..Роман томского фантаста Юлия Буркина «Цветы на нашем пепле» (издательство «АСТ») стал именно такой неожиданностью в отечественной НФ. И опять-таки — с чего вдруг? Ну, с какой стати писателю пришло в голову поведать нам об удивительных людях-бабочках, их страстях и заботах, зарождении и частичном крушении их цивилизации? Когда встречаешь на прилавке очередной галактический боевик с типовым названием («Месть звездного императора» или «Пираты с Альтаира»), все понятно: автор решил развлечься, а заодно и подзаработать. Если речь идет о социальном прогнозировании, это тоже объяснимо: по давней российской традиции написание такого произведения есть не только литературный, но и гражданский поступок. Но книга, в которой действуют эфирные существа, появившиеся на Земле уже после самоуничтожения людского племени? Какое нам до них дело?!
Тем не менее — против всяких ожиданий — роман Буркина захватывает едва ли не с первой страницы. Его невероятным героям (людей-бабочек вывели искусственно, чтобы было кому передать эстафету разума) сочувствуешь. История любви самочки-феминистки Ливьен и самца-дикаря Рамбая поражает точностью психологического анализа. Трагедия «думателя» Лабастьера (так называли личинок-переростков, отличавшихся высочайшим интеллектом и способностью к телепатии) трогает за душу. Не забудем и о войнах между различными видами бабочек — маака и махаонами, ураниями и приамами; их натуралистичное описание возвращает нас из мира вымышленного в мир реальный.
Самое удивительное, что «Цветы на нашем пепле» вполне укладываются в традицию социальной фантастики, осененную в России именем братьев Стругацких. В романе три части, и каждая из них — это определенный этап в развитии цивилизации бабочек, определенная модель общественного устройства. Сперва мы наблюдаем период «феодальной раздробленности»: недалеко ушедшие от варварства урании, повинующиеся жрецам махаоны и «технократы» маака стараются по возможности уничтожить друг друга. Затем начинается эпоха абсолютизма: сын Ливьен и Рамбая, приобщившийся благодаря Лабастьеру к знаниям древних, огнем и мечом заставляет племена признать его власть. С этого момента на Земле воцаряется относительное благоденствие, но… Слишком высоко над своими подданными стоял монарх, слишком легко он жертвовал жизнями бабочек во имя амбициозных планов. И однажды его собственный отпрыск поднялся против отца. Не имея возможности победить в открытом столкновении, он захватил экспериментальный космический корабль, перелетел на другую планету и основал там колонию, обитателям которой было предложено во всех ситуациях поступать согласно представлениям о рыцарской чести. Как ни странно, усилия новоявленного короля Артура не пропали даром…
Конечно, вряд ли Юлий Буркин планировал доказать читателям преимущества «аристократической утопии». Вероятно, все в этой книжке сделано наугад, по наитию, которое и есть «высшая математика» творчества. А ведь до выхода «Цветов на нашем пепле» автор, честно говоря, не блистал: на его счету значились несколько сильных рассказов, пара произведений, созданных в соавторстве, и детектив с примесью мистики. Но теперь ясно: в нашей фантастике работает еще один самобытный художник с отменным чувством слова (обратите внимание на стихотворные эпиграфы к главам книги) и с уникальным мировидением.
Владимир Покровский
ПОПНАУКА — УДЕЛ КОНКРЕТНЫХ ГЕНИЕВ
Самая замечательная в мире профессия — ученый.
Он делает науку.
Вторая по замечательности — сайнер. Он делает ученого.
У меня есть брат по фамилии Коммод — смешная фамилия, правда? Он, бедняга, ужасно злится, когда его называют «коллега Коммод». А я хохочу от души. Я люблю своего брата, но у него действительно смешная фамилия.
Как хозяин семьи он великолепен, как человек — просто душка, как мужчина… не мне, конечно, судить, но говорят, зверь. Он неплох и на той работе, куда я его, беднягу, пристроил — он подручный ученого, делает самое важное в науке, то есть отвечает не за какие-нибудь там эксперименты, а за грим и пластику тела ученого и его первых заместителей.
А ученый у него — сам Ши Чу Зильберхаум, первооткрыватель вечных подгузников фирмы «Эппл-Апджерри Консолидейтид» (ком. 986659@www.111-19.еsквайре/, гарантия 9 месяцев, можно обращаться прямо ко мне, остерегайтесь подделок с Постлубянской площадки). К первооткрывателю я своего Коммода сам же и пристроил. На его счастье.
Я так подробно про брата рассказываю, потому что неделю назад он пригласил меня к себе на дачу поглазеть на его отпрысков и заодно порыбачить на Каме.
Кама — чудо! Совершенно дикая местность, ни одного дома по берегам выше десяти этажей. Но только мы пристроились на его суперлодке с четырьмя крыльями и семью рулями, только вставили в удочки новые батарейки, как меня тут же и нашли.
Вот это неприятная особенность нашей, в принципе, очень приятной профессии — как только ты понадобишься, тебя тут же и находят. И ничего не поделаешь.
Навестили меня в этот раз ребята от «Корпса», а «Корпсу» отказывать не принято, тем более что и работу-то они мне заказали всего ничего — на десять тысяч символов. Они сказали — вот тебе 5 часов, но десять тысяч символов по истории науки за прошедший век вынь да положь. А я что? Я, конечно, во всех подробностях истории этой не знаю, но, как ни крути, сайнер — к кому же, как не ко мне, обращаться.
Ну так вот.
Все это началось еще в прошлом веке, в эпоху сумасшедших идей и сумасшедших ученых. Тогда у них был девиз: «Чем безумнее идея, тем она других вернее». С умным, непререкаемым видом эти мужи изрекали абсолютно невозможные вещи, называли подобное поиском «истины» и общались между собой на таком языке, какого нормальному человеку при беем желании не понять. Когда их спрашивали: «Зачем вы это делаете?», они важно снисходили к нашему невежеству и сообщали, что так постигают тайны природы, а проще у них не получается. Когда же люди интересовались, зачем, мол, простому человеку эти ваши тайны природы, они отвечали, что потом, когда-нибудь, лет этак через две-сти-триста (а может, и вообще никогда) знание вышеупомянутых тайн сделает человека повелителем Вселенной. Ну или просто что-нибудь полезное человечеству подарит — вроде электричества или клонирования.
А когда наука дошла уже совсем до абсурда и, как я подозреваю, ученые могли только притворяться, что понимают друг друга, люди огляделись и увидели, что вот эти самые их «знания» ничего хорошего людям не приносят, и пользы от них — ну разве что бомбы, боевые микробы, искусственные монстры и прочие прелести, которые человечеству пришлось из-за них расхлебывать, и если так всерьез подумать, то и сейчас расхлебываем. И на науку стали давать меньше денег.
Ну вы представьте — несколько миллионов человек, отборных умников, вдруг оказываются в положении никому не нужных иждивенцев, и насчет покушать у них только и есть, что эти самые их «фундаментальные» знания, а дополнительную еду надо, оказывается, еще и зарабатывать. Потому что бесплатно за удовлетворение собственного любопытства уже не очень-то и дают.
Слов нет, со стороны общества это был не самый лучший способ обращения со своей интеллектуальной элитой. Но его можно понять. Так или иначе, элита очень забеспокоилась.
У меня, дорогие господа, есть одно очень экзотическое подозрение. Наука хотя и представляет собой понятие исключительно абстрактное, обладает тем не менее чем-то вроде разума и уж во всяком случае способна реагировать на окружающую обстановку, если та складывается для нее неблагоприятно. Так или иначе, но на охлаждение к себе и, соответственно, на финансовые урезания она отреагировала крайне оригинально.
Ученые практически перестали смущать население своими «фундаментальными» знаниями и начали прельщать его темами «исполнения желаний», ну вы знаете — «найду кошелек на улице», «стану невидимым», «научусь летать», «набью всем морду», «буду самой красивой и обольстительной», «обрету бессмертие» и так далее.
Причем занимались этим не только жулики. Даже весьма серьезные и уважаемые научным сообществом исследователи часто пытались в то время обмануть налогоплательщиков и обещали им невесть что, лишь бы те позволили им, видите ли, заниматься так называемой фундаментальной наукой под предлогом фальшивых обещаний клонировать, телепортировать, обессмертить, вылечить и все такое.
Естественно, все эти мелкие мошенничества загнанных в угол высоколобых не могли ни в малейшей степени изменить ход истории — попнаука из прикладного и в высшей степени вульгарного занятия постепенно превратилась в то великое, чем она является сейчас.
Началось, как мы помним, с медицины, с того самого знаменитого HIV, который назывался тогда синдромом благоприобретенного иммунодефицита. Потом они пообещали вылечить рак, потом вылечили сердечные недуги. С раком, правда, так быстро не получилось, но зато остальным сразу пообещали почти бессмертие, то есть минимум по четыреста лет каждому.
Самое интересное, что обещания, данные высоколобыми исключительно сдуру, ради денег, чаще всего имели обыкновение выполняться. Многие из этих ребят начинали как жулики, но потом, получив деньги и чертову уйму заказов, просто юридически не имели права эти заказы не выполнять — и, что самое интересное, выполняли! И в большинстве своем чудесненько забывали о своих фундаментальных претензиях.
Находились, правда, и такие, что твердо держались своего и даже ни на какие мошенничества не шли, не обещали человечеству его сей же миг или немножко погодя безумно осчастливить. Но с такими быстро разобрались, еще в двадцатые годы XXI века. Жестоко, конечно, разобрались, не слишком озирались на права человека и гражданина, но тогда особенных законов на этот счет не было; это сейчас все гуманно и за несанкционированное занятие фундаментальной наукой можно при удаче отделаться даже штрафом.