Люди толкали вперед Орнитоптер номер три. Наконец вырвавшийся из их хватки аппарат рванулся вперед, и Эдвард Фрост ощутил, как создание его сражается с тяготением, приобретает «плавучесть», стремится оторваться от земли. Помощь ожидала орнитоптер в конце рельсов: наклонная рампа должна была подбросить его ввысь. В небе уже кружили чайки, и ум Эдварда воспарил, представляя, как, удивляя птиц, присоединится к их числу его собственное творение.
Аппарат оторвался от рампы, но птиц ему удивлять было нечем.
Огромные крылья взмахивали по-прежнему. Однако, ни на йоту не отклонившись от инерциальной дуги, орнитоптер крепко ударился о землю и отскочил, в лучшем случае подпрыгнул, продлив свою хаотичную перебежку на некоторое расстояние. Люди бросились врассыпную. Оставаясь еще на ногах, Эдвард ощущал, как оседает на землю. Карандаш и тетрадь вдруг стали такими тяжелыми — чересчур тяжелыми, словно чрезмерно отягощенными гравитацией, а он все смотрел, как ковыляет его великое изобретение — действительно напоминавшее птицу, но птицу, завязшую в грязи.
Ассистенты отыскали свои пиджаки, однако оставались на своих местах. Прочие почтенные господа не обнаруживали никаких эмоций, как если бы не ожидали увидеть ничего иного. Перед ними, тщетно разбазаривая порох барабанными очередями, суетилась неудача Эдварда Паркиса Фроста. Его разорение. Не все собравшиеся на склонах именовали себя знатоками аэронавтики. Некоторые были банкирами. Точнее заимодавцами. Людьми, подводящими финансовый итог в конце каждого дня.
Были и другие. Не приглашенные. Они держались подальше от толпы — чтобы не привлекать внимания. Еще не известные Эдварду, эти джентльмены также повлияют на его будущее. Однако в тот миг они молча смотрели, как Орнитоптер номер три скачет по окрестностям, разбрасывая перья и наглядно демонстрируя глубину падения Эдварда. Тем временем Гарри, все еще привязанный стропами к сиденью, с трудом выкрикивал:
— Сэр… я… почтительным… образом… увольняюсь!
Прошли месяцы.
Прилипшее к взгляду Эдварда видение Орнитоптера номер три, скачущего к своей кончине, испортило ему целый мир, не говоря уже о его отношении к птицам. Стоя возле окна гостиной, он поежился, заметив голубя, возвращавшегося домой.
После короткой прогулки по снегу он обнаружил прилетевшую птицу в голубятне. Глубоко запустив руку внутрь домика, Эдвард поймал посланца и отвязал небольшой листок бумаги, обмотанный вокруг голубиной ноги. Записка была из Лондона, от друга Артура Хойта. Последнее время хорошие новости не прилетали, и полученный листок стал, наверное, худшей вестью из всех.
Американцы сообщили о совершении двенадцатисекундного полета. Впервые в истории самодвижущаяся машина поднялась вместе с человеком в воздух и опустилась там, где взлетела. Уилбур и Орвил Райты, летчики № 1. Жесткое крыло.
Жесткое крыло.
Величина записки не допускала других подробностей. Но и этого было довольно: триумф пришел к тем, кто поставил на жесткое крыло. И орнитоптер, понял Эдвард, окажется не более чем примечанием в книге об истории авиации, крохотной статейкой, годящейся лишь для того, чтобы обернуть ее вокруг голубиной лапки.
Эдвард почти возненавидел голубей. Домой вернулась новая птица, и он узнал, что потерял место президента Общества. Следующий голубь принес предупреждение о том, что кредиторы лишили его права легального маневра. Третий голубь — и Корона освободила его от обязанностей магистрата.
Могла ли ситуация сложиться еще хуже? Ему уже не хватало воображения, но, наконец, однажды октябрьским днем в поместье появились два незнакомца, и Эдвард истолковал их появление как дурное предзнаменование.
Это случилось в тот самый день, когда бейлифы явились за движимым имуществом; пара крепких тупиц потащила крыло орнитоптера в свой фургон. Провожая его глазами, Эдвард заметил, как подъехал другой экипаж, из которого высадились двое мужчин. В отличие от бейлифов они казались худощавыми и застенчивыми. Лица новоприбывших были обращены к земле: их явно смущала сценка, которую им пришлось наблюдать. Гости были в английских костюмах, одежда сидела на них неловко, потому что, — как понял Эдвард, — перед ним оказались люди с Востока.
В смущении он направился навстречу им через лужайку, ожидая поклонов, однако восточные люди одновременно протянули ему руки.
— Очень довольны встретиться с вашим знакомством, мистер Эдвард Фрост. — Звали их Тору и Хирото; однако на случай, если произношение покажется ему слишком сложным, Эдварду было предложено называть их Томми и Генри. Мистер Фрост мог различить гостей только по цвету костюмов и еще потому, что один из новоприбывших говорил, выкатив грудь: — Мы очень крупные энтузиасты вашей работы, по поручению нашего хозяина и нанимателя Акира-сан.
— Моей работы?
— Орнитоптеры. Наш хозяин очень заинтересован в вашем успехе.
— В отношении моего «успеха»… должно быть, вы неправильно перевели слово, которое хотели сказать.
Оба гостя покраснели:
— Мы присутствовали для первого полета.
— Так вы были здесь? И видели фиаско?
— Мы полагаем, Эдвард Фрост, что для нас это не фиаско.
Эдвард более не мог удерживаться:
— Зачем вы здесь?
— Наш хозяин, Акира-сан, он очень заинтересован в машинный полет. В полет, повторяющий движения птиц.
Простите меня за улыбку, только я не думаю, что китайцам повезет больше, чем мне. Боюсь, ваша нация слишком отстала в технике и производстве, чтобы овладеть активным полетом.
Вновь залившись краской, пара помедлила, прежде чем произнести:
— Сэр, мы японцы.
— Японцы, китайцы — это ведь безразлично, не правда ли? Вы же не владеете достижениями современной науки. Я могу лишь оказать услугу вашему хозяину и посоветовать ему избежать тех расходов и унижения, которые я претерпел в наказание за честолюбие… До свидания, джентльмены, вы внесли светлую нотку в довольно скучный день.
Эдвард протянул руку. Выпятив грудь, один из мужчин произнес:
— По-моему, царь Николай с вами не согласится.
— Царь Николай?
— На мой взгляд, он не станет объявлять японцев отсталыми. И в технике. И в промышленности.
Здравая мысль. Конечно, сейчас по всему русскому флоту над морским дном гуляют рыбьи стаи. Япошки решительным образом выиграли войну с Россией, и Эдвард обнаружил, что начинает менять свое мнение о стоящей перед ним паре. Говоривший Томми, в конце концов, обнаружил известную твердость за всей почтительностью и румянцем. Эдвард еще раз поглядел на обоих и отметил, что хотя европейские костюмы и казались неуместными на столь хрупких фигурах, однако были роскошными, купленными в универмаге на Хайд-стрит. Иначе говоря, весьма дорогими.
— А не хотите ли чаю?
Гости покраснели.
Оказавшись внутри дома, Хирото и Тору резко остановились. Прежде чем подойти к двери, они ненадолго возвратились к своему экипажу и захватили нечто вроде сундучка, изготовленного из дерева.
— И не думайте разуваться, — предупредил Эдвард, заметив, что гости замерли на месте.
Впрочем, остановила их линия, проведенная мелом по холлу, комнатам и всему дому, и тот факт, что Эдвард держался по одну сторону этого барьера.
Они старались не глядеть на меловую черту.
— Гм, мы с женой решили обойтись таким образом — пока не будет достигнуто более постоянное решение.
Невзирая на заверения в том, что гости совсем не заметили белую полоску, оба они тем не менее держались стороны Эдварда.
— Прошу простить за беспорядок, — заметил он. — Слабость изобретателя.
На деле он уже несколько месяцев не приступал ни к каким научным занятиям, и истинная причина присутствия в гостиной груды черновиков крылась в желании утаить самое ценное от бейлифов.
— Если вы найдете, где сесть, я велю домоправительнице приготовить нам чаю.
Гости поставили свой сундучок на пол и принялись щелкать пряжками. С няней, домоправительницей и шофером пришлось расстаться давным-давно, и Эдвард сам приготовил чай, нашел бисквиты и чистые чашки. Однако, возвратившись в гостиную с плодом своих стараний, он едва не выронил поднос из рук.
Японцы уже сняли упаковку и осторожно достали из сундучка пару крыльев — безупречных, присоединенных к бамбуковому корпусу. Модель, великолепная модель… хватило бы ее одной, но когда он заметил, что Тору закручивает резинку внутри корпуса, сердце Эдварда забилось быстрее. Хирото вопросительно взглянул на Эдварда — можно?
Тот все-таки сумел кивнуть.
С каждым оборотом все более и более наполнявшее модель напряжение, как в зеркале, отражало крепнущее волнение Эдварда. Да и дышал ли он в самом деле? Тогда японец выпустил модель, послав ее в воздух легким движением, и она осталась парить: крылья отмеривали точные движения, модель поднималась все выше, и, следуя по комнате за орнитоптером, поднимавшимся все выше над столами, лампами, стремившимся к потолку в своем восхождении по спирали, Эдвард ощущал прикосновение воздуха к собственному лицу.
— Боже милостивый…
— Нам хотелось бы сотрудничать с вами, мистер Фрост. Партнерство.
Однако он смог прислушаться к восточным голосам, лишь когда энергия полета исчерпала себя, а один из японцев быстрым движением подхватил на лету модель. Эдварду хотелось еще раз увидеть этот полет, исследовать крепление крыльев, принцип их действия. Японцы вновь повторили свое предложение.
— Жаль, что мы не встретились раньше. Боюсь, вами выбран не самый удачный момент. Мое предшествующее поражение помешает любым новым попыткам. Поглядите в окно! Видите: повсюду одни кредиторы. Со стыдом вынужден признать, что не имею теперь условий для проведения аэронавтических исследований.
Гости переглянулись.
— Мы знаем о ваших сложностях и приглашаем вас в Мебосо.
— Мебосо…
— Это небольшая деревня, находится на Хонсю. Нам кажется, что вы сочтете приемлемыми условия, которые предоставляет наш господин.
— Хонсю… Япония?