Падение Риса началось три года назад, со смертью молодой жены. Он клялся, что станет для женщины несокрушимой опорой, а вместо этого позволил ей умереть. Гильдия убеждала, что он все. равно ничем не сумел бы помочь Ив, даже если бы оказался с ней рядом. «Ей никто не помог бы», — слышал он со всех сторон. Но он не верил, ибо знал: Гильдия не одобряет браки лингстеров. В то утро он отключился, злоупотребив какой-то местной дрянью, и не помог ей, когда она нуждалась в поддержке, а потом стал пить, чтобы забыть зло, причиненное пьянством. Оказалось, что остановиться нет сил. Гильдия перебрасывала его с планеты на планету, и на каждой он находил, чем унять боль. Лицемерные речи шишек из Гильдии насчет необходимости покончить с этой пагубной привычкой были ему ни к чему — он и сам прекрасно это знал. Просто еще не пришло время…
— Теперь я трезвенник, — сказал он в свою защиту.
— Не исключено, что ты говоришь серьезно, — молвил магистр Кай, внимательно глядя на Риса. — Что ж, предоставлю тебе последний шанс. Колонии на Кришне двенадцать лет. Тамошнее мирное население говорит на простейшем языке. С ним справляется налаженный лингстерами искусственный интеллект.
— Зачем тогда нужен лингстер?
— Комиссар на Кришне, Чандра Пател, — мой старый друг, — сказал магистр Кай. — Его семья пожелала иметь личного переводчика.
«Правильнее назвать — «помощник при покупках», — в который раз подумал Рис, выходя из кабинета начальника. Для первоклассного переводчика работы на Кришне определенно не хватало, зато он сдержал слово, данное магистру Каю, и не отлынивал от своих скучных, а порою и унизительных обязанностей.
Он пересек холл. В высокие окна было видно, как Кости Создателя постепенно заволакиваются тучами. Если Пател прав и «мулы» собрались напасть на поселение людей, воспользовавшись отсутствием грозного сторожевого корабля, то это грозит серьезными неприятностями.
Он вернулся к себе. В каком же хаосе он обитает! Пока жена комиссара собирается, надо прихватить кое-что из собственных пожитков. Ему была дорога одна-единственная вещь — полевая аптечка со снадобьями для Контакта, неизменная принадлежность любого практикующего лингстера. За все два года на Кришне у него не появилось ни единого шанса прибегнуть к альфа- и бета-комплексам, но все равно лингстеру полагалось всегда иметь при себе аптечку.
Он никогда не забывал апокрифические истории о лингстерах, переживших катастрофы, но продолжавших прижимать к сердцу драгоценные аптечки. Это была, скорее, пропаганда, чем быль, но привычки формируются по-разному. Он закрепил аптечку на поясе, рядом с другой драгоценностью — фляжкой.
Самому себе он не мог не признаться, что когда-то, в молодости, находился под сильным влиянием Гильдии. Студенческие годы он по-прежнему вспоминал с нежностью. Погружение в загадку языка казалось тогда священнодействием, а Гильдия — едва ли не монашеское братство, во всяком случае, по первоначальному замыслу — не пыталась гасить в новообращенных религиозный пыл. Однако та же самая Гильдия, поэксплуатировав лингстера в самые продуктивные годы, потом выплевывала его — опустошенного и циничного.
Где-то в глубине безмолвного дома раздался глухой стук: видимо, Найяна Пател волокла чемодан с дорогими тряпками и побрякушками. Сейчас ему придется корячиться, затаскивая эту тяжесть на крышу.
Раздался новый удар — теперь у него за спиной. Потом затрещала опрокидываемая мебель. А потом он услышал крик.
Он так резко дернул головой, что испытал приступ головокружения и едва не полетел с лестницы. Схватившись за перила, он мало-помалу пришел в себя. По холлу он шел медленно, все еще боясь оступиться. Шум доносился из кабинета Патела.
К горлу подступила тошнота. Перед дверью он замялся, но новый крик заставил его рвануть дверь — и узреть кошмарную сцену, от которой выветрился последний хмель.
Комиссар лежал на своем древнем ковре рядом с письменным столом, запятнав пастушью идиллию своей растекающейся кровью. Падая, он потянул за собой на пол разбитую клавиатуру. Над ним стоял маленький нагой абориген с такой густой татуировкой на лице, что естественный цвет кожи уже нельзя было разглядеть. В окровавленной руке он сжимал орудие убийства — клинок в виде тонкой удлиненной пирамидки.
Прошло несколько секунд, прежде чем Рис сообразил, что именно предстало его взору. Убийцей оказался не «мул», а стег. Сердце пропустило удар.
Маленький пухлый туземец смотрел на Риса в упор. Двое других в одних набедренных повязках злодействовали в кабинете, переворачивая кресла и сбрасывая с полок книги.
— Мерзавцы! — крикнул Рис на «кухонном стегти». — Повиновение господину! — Даже он, лингстер, не мог придумать ничего более соответствующего моменту, так силен был шок.
Стег, сжимающий в руке трехгранный кинжал, алый от крови Патела, что-то взволнованно забормотал. Другие двое убийц повели себя так, как и подобает робким аборигенам: подталкивая друг дружку, вылезли в открытое окно, через которое попали в кабинет.
Рис, немея от ужаса, не сводил взгляд с безжизненного тела комиссара, плавающего в собственной крови. Потом он рухнул перед ним на колени. Пальцы Патела слабо шевельнулись.
Что-то покатилось по полу, но Рису было не до того. Он, дрожа, положил окровавленную голову начальника и друга себе на колени и ощутил слабый металлический запах крови.
— Рис… — зашептал Пател хрипло. — Я должен тебя предупредить… «Мулы»… Я только что узнал…
— Берегите силы, Чан. Я позову на помощь.
Слабые пальцы уцепились за его рукав.
— Это важно. Ты должен узнать… Стеги…
Голос Патела стих, голова запрокинулась, глаза уставились невидящим взглядом лингстеру в лицо. Потом бесцветные губы снова пришли в движение, и до слуха Риса донеслись последние слова комиссара:
— Спаси мою семью!
Еще какое-то время Рис смотрел на мертвеца, потом осторожно опустил его голову на индийский ковер и выпрямился.
Убийца все еще стоял, сжимая в руке кинжал и глупо глядя на результат своего коварства. Рис шагнул в его сторону, и туземец, опомнившись, поспешно вылез в окно.
Рис оглянулся напоследок на мертвое тело, чувствуя, как в душе закипает ярость. Рядом с трупом осталась лежать его разбитая фляжка, издающая масляный запах разлитого зита.
Квартира семьи находилась в конце длинного коридора на третьем этаже. Рис заскользил по деревянному паркету, который по утрам натирали до блеска улыбчивые слуги-стеги, те самые — либо их друзья или соседи, — на чьих руках осталась кровь Чандры Патела. За все пятнадцать лет существования на Кришне колонии землян стеги не доходили до подобной агрессивности.
Мучительное ощущение похмелья вернулось, в голове у Риса снова поплыл туман, не позволявший представить картину убийства Патела с прежней ясностью. Ему не повредил бы сейчас глоток спиртного, но он знал, что теперь обязан оставаться трезвым как стеклышко.
Дверь в спальню комиссара была распахнута настежь. Рис услышал скрежет, издаваемый тяжелыми чемоданами, когда их волочат по деревянному полу, и беспорядочные звуки, свидетельствующие о поспешных семейных сборах.
Он постучал для приличия, чтобы предупредить о своем появлении, и вошел, не дожидаясь приглашения.
Трехлетняя Джилан, позднее дитя Пателов, сидела на огромной кровати среди груды алых и бирюзовых подушек и молча тискала плюшевую игрушку. Рису всегда чудилось что-то неземное в этом ребенке, рожденном на Кришне. Старшая дочь пришла матери на помощь и села вместе с ней на крышку донельзя набитого дорожного сундука. Глаза у Литы были темно-карие, с золотыми проблесками; Рис чувствовал, что, выйдя из неуклюжей подростковой поры, она превратится в экзотическую красавицу-тигрицу. Пока же она оставалась девчонкой со скверным характером.
— Данио! — Найяна Пател просительно подняла глаза. — Кроме тебя, нам некому помочь. Слуг как ветром сдуло.
— При всем уважении, мэм, я вынужден посоветовать оставить эту тяжесть здесь. Пора уносить ноги.
Она уставилась на него, теребя пояс длинного нарядного платья.
— Не могу же я уехать без…
Ему пришлось схватить ее за локоть и подтащить к двери. Младшая дочь заголосила, старшая вцепилась ему в рукав длинными ярко-красными ногтями.
— Не трогайте мою мать! — приказала она.
Он сбросил ее руку.
— У нас нет времени.
Глаза Найяны Пател расширились: только сейчас она заметила у него на руках кровь.
— Чандра?.. — испуганно прошептала она, и ее смуглое лицо вмиг стало серым.
Он боялся, что, узнав от него правду, она упадет в обморок, исключив тем самым возможность спасения. Но она и сама догадалась, что произошло непоправимое: зажала себе рот унизанной кольцами рукой, чтобы подавить крик. Потом подошла, звеня браслетами, к кровати и взяла на руки младшую дочь. Та возмущенно залепетала, выронив любимую игрушку. Забыв о вещах, женщина сама устремилась к двери.
Лита насупила брови, поправила прядь медных волос, потом подхватила чемодан поменьше, стоявший у кровати. Рис почувствовал волну презрения. «Какой вы странный, Данио! — сказала она ему однажды. Вы что — монах, извращенец? Почему вы не обращаете внимания на женщин?» Сама того не зная, она затронула сокровенное: после смерти жены он ни разу не был близок с женщиной.
Мать уже стояла у двери, дочь шагнула следом за ней.
— Подождите! — Рис опередил их и первым опасливо выглянул за дверь.
Коридор был пуст. Дом погрузился в безмолвие, трагедии как не бывало. Но Рис всеми фибрами души чувствовал, что с прошлым покончено навсегда. Лестница, ведущая на крышу, находилась в противоположном конце коридора, где не было ни других дверей, ни балконов, ни даже окон. Это крыло представляло собой опасный тупик.
Но у беглецов не оставалось иного выхода. Со стен на них взирали голографические портреты прежних комиссаров и их жен — мужчин в белых облачениях и женщин в церемониальных сари, труднейшей задачей которых во время службы на Кришне было сохранение индуистских