В то первое раннее воскресенье все прошло отлично. Отец довез меня до дома Рейчел, высадил и вернулся к маме. Я вошел в парадную дверь на случай, если кто-то обратит внимание, и вышел через черный ход. Рейчел жила на самой окраине, так что я мог пойти прямо к лесу.
Лес выглядел таким же, как я его помнил. Наше дерево ханой было опоясано маленькими почками у самой верхушки начало тринадцатого яруса. Но это была единственная перемена. Я стал ждать.
Время тянулось медленно. Я осмотрел в лесу другие места, где мог появиться Йиналу. Взобрался на наше дерево, чтобы разглядеть дорогу, по которой он обычно приходил. А потом даже проделал часть пути до города Йиналу.
Мне пришлось уйти, чтобы папа отвез меня домой в срок. Они с Рейчел хотели попробовать еще раз в следующие выходные. И я тоже хотел. Очень.
Мы повторили попытку в следующую позднюю субботу. Я опять отправился в лес, но Йиналу опять не было. Я чуть было не вернулся сразу к Рейчел. Но тут же сел, прислонился спиной к стволу, обхватил руками колени, уткнул в них голову и от всего сердца пожелал, чтобы он не приходил. Никогда!
И тут что-то коснулось моего плеча. Я отмахнулся, не глядя, и меня снова потрогали. Я обежал дерево, но так и не понял, что это было, пока не услышал:
— Кеван?
Он вырос, пух на голове стал гуще, но я его сразу узнал. Я четыре раза принимался что-то бормотать, прежде чем вспомнил фразы, которые выучил.
— Я рад, что ты вернулся, — сказал я ему по-киттмантельски. И еще: — Прости.
Я не сумел разобрать всего, что он говорил. Понял лишь то, что он наверняка сумеет залезть на седьмой ярус нашего дерева ханой. И он сумел… но я-то залез на девятый.
Я объяснил, когда мы снова сможем встретиться — коротенькими фразами. Йиналу понял, что я могу пропустить неделю, но потом все равно приду.
Мы начали примерно с того, чем кончили, и было очень весело. Как-то он принес бумеранг, и мы по-всякому его метали. А в другой раз он принес мячик с отверстиями, которые открывались, когда он начинал падать. Поэтому ловить его было труднее, но и куда интереснее.
Неделю мы все-таки пропустили, потому что начались дожди. А через пару недель дождь полил, когда мы уже играли. Я тут же побежал к Рейчел, но все равно промок до нитки. Мне казалось, она никогда не высушит мои вещи, и мама наверняка обо всем догадается. Пришлось сказать, что я немного промок по пути к машине.
В следующий раз я повел Йиналу на юго-восток от леса к реке, которая протекает через его родной город. Но только когда я почти совсем разделся и объяснил, что мы поплывем наперегонки к другому берегу, он сказал мне, что не умеет плавать.
Папа и Рейчел пытали меня, относится ли это только к нему или ко всем фрухам. Я спрашивал у него, но он больше ничего не объяснил. Видимо, ему разрешили говорить только о себе. Но папе и Рейчел нужно было больше.
Они хотели, чтобы я расспрашивал Йиналу обо всем на свете. Я старался, но мой киттмантель был для этого недостаточен, да и мне-то нравилось встречаться с ним совсем по другой причине. Они это вроде понимали, но все равно стояли на своем.
На зиму нам пришлось прервать наши встречи, но я уже наловчился разговаривать с Йиналу, и он понял, что я вернусь. Уйти в этот последний раз было нелегко, хотя я и знал, что это не навсегда.
Папа забрал меня к Рейчел на следующей неделе для новых расспросов. Рейчел нас встретила, одетая, как на праздник. Не знаю, зачем она утруждалась. Они с папой просто задавали вопросы, все те же вопросы, на которые у меня не было ответа.
— Я ведь вам вовсе не помогаю, верно?
Они переглянулись от удивления.
— Каждый самый маленький факт — ценность, — сказала Рейчел.
— Он приближает возможность узнать фрухов по-настоящему.
— Но почему вы не спросите их самих? Почему не встретитесь с кем-нибудь?
Папа улыбнулся ужасно снисходительной улыбкой.
— Кеван, ты же отлично знаешь, как люди относятся к тому, что их соплеменники общаются с фрухами.
— Угу! Потому-то вы и сделали из меня шпиона!
— Это нечестно, сынок!
Рейчел нас перебила.
— Кеван, мы ведь иногда разговариваем с фрухами. Среди них есть те, кто старается узнать людей, как мы — о них. Беда в том, что они помогают нам с усвоением языка, но ничего не говорят о своем социальном укладе и обычаях. Им не нравится, когда мы начинаем их расспрашивать.
— Но почему?
— И этого нам не говорят… В результате мы сосредоточились на их языке и пытаемся извлечь из него все, что можем.
Я чуть не свалился со стула.
— Ух ты! Понятно, почему люди думают, будто фрухи роботы или вроде того. Вы же читаете только их учебники, а это, наверное, такая скучища! А интересных книжек не читаете!
— Тебе кто-то говорил об этом? — папа даже растерялся. — Ты, Рейчел?
— Нет, — ответила она. — Значит, наше «белое пятно» бросается в глаза.
— Или, может, я очень умный!
Они посмеялись.
— И это тоже, — сказал папа, посмотрел на Рейчел и произнес загадочную фразу: — Комитет обсуждал это много лет назад и отверг подобный способ.
— Ты сам сказал, Антон: много лет назад. А теперь у нас куда более обширная база данных. Может быть, настало время опять рассмотреть этот вопрос.
— Но пойдут ли фрухи нам навстречу? Впрочем, если мы скажем, что нам хотелось бы лучше ознакомиться с разговорным языком… И вообще: в худшем случае они нам просто откажут.
— Ребята! — они чуть ли не подпрыгнули и повернули головы ко мне.
— Если получите от них такие книжки, выберите парочку на мой вкус.
Папа ухмыльнулся так, как мне нравится.
— А ты понял, о чем речь? Ладно, Кев, в случае нашего успеха это будет тебе наградой.
Споры в Комитете дошли до точки кипения. Мама и папа не заметили, что я следил за их первой киберконференцией больше получаса.
Как обычно, мои родители разошлись во мнениях, но на этот раз не очень. Мама была совсем спокойна, и, может, потому папа приводил свои доводы очень убедительно. Они стали договариваться о новом заседании, и я убрался на кухню, пока меня не засекли.
Больше совещаний я не видел. Но мама каждый раз выглядела все менее недовольной, и я сделал вывод, что она одолевает. И очень удивился, когда однажды папа вошел ко мне после того, как я кончил уроки, и улыбнулся до ушей.
— Поздравляю, Кев. Фрухи дадут нам беллетристику для перевода! — Он стиснул мою руку. — Наш договор в силе: ты получишь первую книгу.
Ждать пришлось месяц. Папа сказал, что им надо подобрать «переводческие алгоритмы». А когда работа закончилась, он дал мне код файла, чтобы я мог получить доступ к нему с помощью Спока.
— Постарайся не разочароваться, — сказал он напоследок. Я хотел спросить, о чем это он, но его уже след простыл.
Файл был защищен от копирования, так что перевести его содержание на мой компьютер я не мог. И читать приходилось прямо с монитора, все время проверяя, нет ли поблизости мамы. Правду сказать, я был рад, что рядом вообще никого не было.
Повесть была про ребенка, чьи родители все время переезжали, не давая ему завести друзей или привыкнуть к одному какому-то месту. Написана она, сказал папа, для подростков. Я просто поверить не мог. Я-то думал, что она для взрослых: все время подразумевалось, что ты уже знаешь много всего разного. Ясно было, что Мивчеву должен грустить, но об этом почти не говорилось. Иногда персонажи вступали в нервоконтакт — ну, ладонями, — но о том, что они сообщали друг другу, писатель ничего не говорил. Надо было самому догадываться из того, как они поступали потом.
«Римаг трачеп» (какие-то семена на родной планете фрухов) не повесть, а просто жуть! Я не сказал папе, что повесть мне не понравилась, но он и так догадался. Ему она тоже не понравилась.
Я делал успехи в точных дисциплинах, так что зимой мы прекратили «дополнительные занятия». А к весне я мало-помалу подпортил отметки, чтобы у папы был предлог отвезти меня к Рейчел. Мама была очень недовольна, и, как всегда, мне стало стыдно.
Папа отвез меня к Рейчел на неделю раньше, якобы желая посмотреть, как она меня натаскивает. И они объяснили, какие вопросы мне стоит задать Йиналу.
— А почему бы вам самим его не спросить? — сказал я.
— Тебя он знает, — ответил папа. — А к нам отнесется с недоверием. Помнишь, он же не поладил с мальчиками, которых ты привел в лес.
— Это они не поладили с ним!
— Мы делаем, что можем, — сказала Рейчел, — но нам нужна твоя помощь. Конечно, если тебе не хочется работать с нами…
Папа прошептал ей что-то очень резкое, но до меня уже дошло.
— Я буду ходить туда. Но только… вы и дальше работайте с этими повестями, хорошо?
— Мы продолжаем, — сказала она растерянно. — Стараемся понять их образ мышления.
— Хм. А почему бы не поискать повестей, в которых есть и люди?
Глаза Рейчел стали огромными, но папа не дал ей ничего сказать.
— Зачем, Кев?
— Ну-у… если узнать, что они думают о нас, это ведь поможет решить, что мы думаем о них.
— Я же говорил тебе, — обернулся папа к Рейчел, — он умница. — Папа, наверное, думал, что я не расслышу. — Мы с этого и начали, но фрухи утверждают, что в их книгах нас вообще нет.
— Чушь какая-то! А почему?
Они посмотрели на меня так, будто я знал ответ. А вернее, будто я могу его найти.
Йиналу оказался около нашего дерева ханой даже прежде меня. Около часа мы играли в наши обычные игры, но мне было не очень весело. Я все тянул и тянул время.
Он, как всегда, затих, пока длилось затмение Взломщика. Я решил, что пора. Он не успел встать, как я сел рядом и спросил так мягко, как сумел:
— Что фрухи думают про людей?
Рот Йиналу сжался ну просто в точку.
— Вы им не нравится, нет, — сказал он наконец.
— Так мы им не нравимся? — сказал я медленно. Он бросил взгляд вверх, но как-то по диагонали. — Допустим. Но почему?
Он очень долго тянул с ответом.
— Они не думают… они считают, что люди… — Он встал и прошелся взад-вперед. — Я не могу сказать. Я не буду тебе нравиться.