угу, и они продолжили разговор как ни в чем не бывало.
Ладно, если меня в упор не видят, то нечего и стесняться. Я включил переводчик на запись и стал дожидаться, когда он наберет речевой массив, достаточный для анализа. Мне было неуютно стоять вот так, на чужой лестнице с жужжащей коробочкой транслятора в руке, в чьем-то чужом доме на абсолютно чужой планете. Почему они не желают признавать мое существование?
Подавляющая часть знаний, которыми я был набит до отказа, относилась к непреложным правилам контакта и проблемам, которые могут возникнуть в его процессе, но я никогда даже не предполагал, что внезапно окажусь невидимкой. И еще кое-что изрядно меня беспокоило: пресловутый эффект наблюдателя. Каким образом мое присутствие может повлиять на этих людей, даже если они намеренно меня не замечают? И какие социальные тенденции я мог разрушить благодаря чересчур пристальному наблюдению?
Невзирая на оказанный мне обескураживающий прием, я все-таки испытывал возбуждение. Как только разберусь со здешним языком, сказал я себе, то сумею разработать новые, эффективные подходы. Вполне вероятно, что в здешнем обществе существует некое ритуальное приветствие, без которого эти люди не могут меня принять. А возможно, я чем-то неумышленно их оскорбил (такое довольно часто случается при работе с отсталыми культурами), но тогда я смогу объясниться и принести все подобающие случаю извинения.
Наконец субъекты моего пристального наблюдения закончили беседу и разошлись. Минут через двадцать переводчик сыграл музыкальную фразу, которая означала, что первая стадия анализа успешно завершена. Транслятору удалось связать записанные речевые образцы с двумя древними земными языками. Окрыленный этим успехом, я бегом спустился по лестнице, чтобы отыскать свою девушку из сказки. В конце концов я обнаружил ее на кухне, где она потрошила птицу быстрыми, уверенными взмахами ножа.
— Счастлив приветствовать вас, мадам! — сказал я ей с помощью транслятора. — И позвольте мне сразу принести мои искренние извинения, если я по неведению причинил вам какую-то обиду.
Девушка нахмурилась и подняла глаза. Бросила беглый взгляд на стену за моей спиной, словно перед ней не человек, а чистый воздух, и вернулась к своей работе.
— Я прибыл сюда недавно, мадам. Простите меня, если я обратился к вам не так, как положено! Но, возможно, вы окажете мне небольшую любезность? Будьте так добры, мадам! Объясните, пожалуйста, что и как мне надо делать.
На сей раз она даже не побеспокоилась поднять глаза, и должен признать, что это меня взбесило. Я шагнул вперед и положил руку ей на плечо. Поступок крайне идиотский, поскольку у девушки был нож, с которым она великолепно управлялась, но тогда я об этом не думал. Ничего, однако, не произошло. Не последовало ни слез, ни возмущения, ни страха. Она просто стряхнула мою ладонь с плеча, как кошка дергает ухом, отгоняя надоедливое насекомое. И вскрыла новую тушку птицы одним расчетливым ударом ножа.
В этот момент рухнули абсолютно все мои принципы. Я на коленях умолял ее поговорить со мной, я унижался, я чуть ли не плакал навзрыд, пока несообразность происходящего внезапно не дошла до меня… Я, Дэниэл Оттри, подающий большие надежды дипломированный антрополог, неприлично буйствую на чужой инопланетной кухне, безуспешно пытаясь привлечь к себе внимание красивой молодой женщины, которая при этом не выказывает ни единой из типичного набора реакций, каковые по всем правилам следовало бы ожидать в описанной ситуации!
Когда девушка выпотрошила всех птиц, она обмыла тушки и уложила их в деревянный короб со льдом. Губы ее были плотно сжаты, возможно, от раздражения. Покончив с делом, она повернулась ко мне спиной и ушла.
Только тогда, когда призрак опять появился, лепеча, как недельный младенец, до меня наконец дошло, что же на самом деле происходит. Митра сказала, что этот призрак являет собой предзнаменование касательно Эттара. Но если дух ведет себя так настойчиво, то Эттар, должно быть, в смертельной опасности, если уже не погиб.
Я чувствовала себя ужасно виноватой за все свои язвительные слова. Надо было разыскать Эррис. Пускай она не блещет умом, но все-таки она моя родная сестра, и я знала, что Эррис очень привязана к своему возлюбленному. Если я неправильно оценила ситуацию и Эттар действительно в большой беде… Что ж, я вряд ли смогу что-нибудь для него сделать, ведь у меня нет опыта в таких делах. Но этот опыт есть у сатарач. Я нашла Митру в ее травяной комнате над тлеющей жаровней и рассказала ей о призраке. Это ее не порадовало.
— Возможно, ты права, Генрет, — сказала она. — Но я хочу, чтобы ты держалась подальше от этого духа. Похоже, что это тебя он преследует, желая забрать твою душу. Тебе нельзя разговаривать с ним, ты не должна даже смотреть на него.
— Но разве нам не следует его допросить? Выяснить, что ему известно об Эттаре?
— Я сама займусь этим. А ты выйди отсюда и жди.
Мне очень хотелось остаться и посмотреть, но спорить со старшими означает оказывать неуважение. И кроме того, я знала из прошлого опыта, что Митра все равно мне откажет. Поэтому я неохотно покинула травяную комнату и села дожидаться снаружи, наблюдая за струйками дыма, выползающими из-под двери. Прошел целый час или даже больше, прежде чем дверь отворилась.
— Призрак не пожелал появиться, — сказала Митра. — Я уже испробовала все, что могла. — Вид у нее был крайне недовольный.
— Может, этот дух придет на мой вызов?
— У тебя нет нужных навыков, — жестко отрезала сатарач. Но потом добавила более мягким тоном: — Я не хочу сказать, что ты не способна приобрести такие навыки, как раз наоборот. Возможно, этот случай с призраком — важный знак, указывающий, что тебе суждено меня заменить. Я буду только рада, Генрет. Но обучение сатарач длится очень долго, тебе следует об этом знать.
— А что мне сейчас надо делать с этим призраком?
— Я уже сказала тебе. Не обращай внимания.
— Но мы не можем позволить Эттару умереть!
— Прежде всего, мы точно не знаем, что означает это странное предзнаменование. Ты готова отправиться на поиски Эттара? Готова посрамить духа?
Митра пристально посмотрела на меня, и я тут же поняла, что надо делать. Не теряя ни минуты, я помчалась в свою комнату и сняла со стены свой боевой меч. Потом оделась потеплее, сунула меч в ножны и закинула за спину, спрятала в голенище нож с черной рукоятью, схватила свой лучший зимний плащ и сбежала по лестнице в холл. Там я увидела Эррис, которая выглядела слишком бледной, но лицо у нее было решительное.
— Не волнуйся, — сказала я ей, — мы отыщем Эттара. Клянусь, что не дам себе отдыха, пока не найду его!
Едва клятва слетела у меня с языка, как входная дверь отворилась. На пороге, озаренный солнечным светом и с глупой улыбкой на лице, стоял сам Эттар.
Мы с Эррис уставились на него, словно парочка оглушенных мешками ороф. Оценив эффект своего появления, Эттар улыбнулся нам еще шире. Я не могла вымолвить ни словечка.
— Ну? — сказал он наконец с нетерпением, и его дурацкая улыбка слегка увяла. — Разве вы не рады видеть меня?
Эррис с писком бросилась к нему в объятия. Подождав, пока они закончат целоваться и обниматься, я произнесла очень слабым голосом:
— Эттар… у тебя все в порядке?
— Конечно. — Он был явно удивлен. — А что такое?
— Мы думали, ты заблудился и попал в беду, — пробормотала я сквозь стиснутые зубы.
— Кто, я?! Какие глупости! Поездка прошла на редкость удачно. Однако приятно услышать, что вы обе за меня беспокоились. — Он снова обнял мою сестру и расплылся в своей дурацкой улыбке. — А я-то думал, ты терпеть меня не можешь, Генрет.
— Я рада, что ты жив и здоров, — спокойно сказала я Эттару, хотя больше всего мне хотелось его ударить. Потом поплелась по лестнице наверх, в свою комнату, сняла с себя теплую одежду и повесила меч на его обычное место на стене. Обернувшись, я увидела, что в дверях стоит Митра.
— Эттар…
— …вернулся. И теперь мы знаем точно, что призрак ввел нас в заблуждение. Он явился сюда, чтобы похитить твою душу, Генрет.
Я пробовал завязать разговор с другими людьми, которых встретил в башне, даже дергал иногда кого-то из них за рукав, но без всякого результата. Все они проходили мимо или отворачивались от меня, бормоча себе под нос слова, которые мой транслятор не умел перевести. Изумительная, уникальная с научной точки зрения ситуация, но, к сожалению, она дурно влияла на меня. Я ощущал себя ничтожеством, почти пустым местом. На корабле, по крайней мере, команда меня замечала. Я уже начал с определенной ностальгией вспоминать свои вечные споры с Реттино.
Усталый и сбитый с толку, я решил вернуться в посадочный модуль, чтобы записать впечатления. Правда, я прихватил с собой электронный дневник, однако в модуле я мог бы заняться делом в относительной безопасности. Не знаю почему, но обитатели этой башни постепенно стали внушать мне смутное чувство ужаса.
Однако, когда я подошел к высокой двери, которая вела наружу, и попытался ее открыть, она оказалась заперта. Должно быть, на ночь. Сколько я ни толкался, сколько ни тряс и ни дергал створки, крепкие замки устояли, и дверь не поддалась.
В итоге я очутился в ловушке, слегка испуганный и очень сильно раздраженный. Подумав, я поднялся на чердак, куда здешние, казалось, почти не заходили, и выудил из кармана портативный коммуникатор. На худой конец, я мог хотя бы побеседовать с командой. За день, проведенный с обитателями башни, у меня сформировалась жуткая потребность поговорить с кем угодно, лишь бы поговорить.
Но связаться с кораблем мне не удалось. Связь была блокирована. Я потребовал у коммуникатора объяснений и получил ответ: СИГНАЛ НЕ ПРОХОДИТ. ПРЕПЯТСТВУЮТ ЛОКАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ. ВЕРОЯТНАЯ ПРИЧИНА: СОСТАВ ОКРУЖАЮЩЕГО МАТЕРИАЛА. Что-то такое оказалось в блестящих черных кирпичах, некая проклятая субстанция. Я даже наполовину высунулся из окна, но это все равно не сработало. Глаза у меня начали слезиться от резкого холодного ветра. Я взглянул на снег у подножья башни, потом на собственную руку, сжимающую коммуникатор: на миг она показалась мне странно размытой, почти нематериальной. Я закрыл окно и протер глаза. Больше ничего не оставалось, кроме как печально присесть на какой-то старый топчан и покорно дожидаться рассвета.