2. А вот в том, что я пишу, музыка называется по имени не всегда. Редко. Я думаю — по той же причине: мои персонажи, мне кажется, всегда поют для себя самих и слушают музыку везде, где она звучит — так же естественно, как дышат. И не возникает желания оговаривать это особо. Ведь подчеркивать хочется то, что необычно. А быть в музыке, по-моему, естественное состояние человека. Хотя, возможно, все-таки нужно говорить в тексте и о музыке — как мы говорим, например, о любви. Учту.
Андрей CAЛOMATOB:
1. Очень люблю классическую музыку, особенно мрачного Баха, чувственного Бетховена и прозрачного Чайковского. Другая моя большая любовь — импровизационный джаз, поскольку здесь имеет шанс на самовыражение каждый исполнитель, каждый инструмент. В числе любимых джазменов — Луи Армстронг, Чарлз Паркер, Сент-Сир, Элла Фицджеральд. Поскольку в музыке я человек всеядный, то с не меньшим трепетом отношусь к созерцательной рок-психоделии (особенно в исполнении «Pink Floyd»), бесшабашному классическому рок-н-роллу и надрывным блюзам.
2. Для меня это непростой вопрос. Порой какие-то мысли, особое настроение навевает психоделическая музыка. Но не уверен, что какое-то конкретное произведение вдохновило меня на создание литературного текста. Я знаю некоторых писателей, которые даже работают под музыку. Я же предпочитаю писать в абсолютной тишине. Хотя, конечно, какая-то невидимая связь с любимой музыкой не обрывается, это ощущаешь интуитивно, но вот объяснить, как это действует, влияет на тебя…
Юлий БУРКИН:
1. «The Beatles» и сольное творчество всех «битлов». В не меньшей степени люблю музыку Эрика Клэптона, Джо Кокера и группы «Radiohead».
2. Музыка изначально оказала существенное влияние на мое литературное творчество. Заядлым меломаном я стал уже в детстве, потом учился в музыкальном училище и мечтал стать музыкантом, сочинял песенки. Шли годы, мое музыкальное творчество не имело выхода, а вот литературные опыты, возникавшие параллельно с музыкой, стали востребованы. В конечном итоге я переквалифицировался в писателя. Однако интуитивные законы и приемы сочинения музыки впитались в меня настолько глубоко, что и в работе над рассказом, повестью или романом на подсознательном уровне руководствуюсь все теми же законами и приемами, дополняя их усвоенными на филологическом факультете.
Вообще же, прослушивание музыки для меня — дело, и я терпеть не могу, когда музыка звучит в качестве «фона». Но когда работаю, музыка всегда со мной, как часть моего сознания. Такие мои тексты, как «Автобиография», «Бабочка и василиск» и «Цветы на нашем пепле» — процентов на семьдесят произведения музыкальные, а не литературные. А вот в романе «Осколки неба, или Подлинная история «Битлз» музыки и литературы поровну, поэтому он остается моим самым любимым детищем. Кстати, музыке и музыкантам посвящен и мой новый цикл рассказов, над которым я сейчас работаю.
Рецензии
Мария ГАЛИНА
ПРОЩАЙ, МОЙ АНГЕЛ
Москва: ACT, 2002. — 300 с.
(Серия «Звездный лабиринт. Библиотека фантастики «Сталкера»).
7000 экз.
До недавнего времени Мария Галина была в большей степени известна как критик. Немногие знали, что три романа Максима Голицына, изданные «ЭКСМО» в серии «Абсолютное оружие», принадлежат ее перу. В последние 2–3 года вышло несколько фантастических повестей под ее собственным именем, в том числе «Покрывало для Аваддона». Настоящий сборник составлен из повестей «Прощай, мой ангел» и «Экспедиция», уже печатавшихся в периодике и вызвавших немало споров при их обсуждении на литературных семинарах.
Первая из них строится на фантастическом допущении, связанном с путями эволюции разума на Земле. Когда-то преобладающее положение на планете получили ангелоподобные существа. Люди стали своего рода «низшей кастой». На первый взгляд, может показаться, что две ветви носителей разума сумели в конечном итоге неплохо ужиться, но масштабный революционный взрыв уничтожает это впечатление.
Во второй повести представлен умирающий мир. Причина общего катастрофического положения дел не обозначена. Социум находится в состоянии саморазрушающейся дряхлости. Что ни возьми — все плохо, сплошная безнадежность. Мария Галина обозначила кризис, чуть ли не полный тупик человечества на исходе индустриальной эпохи. В далеком будущем, возможно, реализуется проект спасения мира, но такой, в ходе которого человечество изменится до неузнаваемости. Маленькая экспедиция собрала в старом мире всех тех, кого можно спасти, кто пригоден для грядущего. Она совершается как будто в посткатастрофическом пространстве, но на самом деле имеется в виду, конечно же, не пространство, а время — тяжкий и кровавый переходный период от старого мира к новому.
В обоих случаях автор выступает с позиций интеллигента и гуманиста. И в обоих случаях эта позиция не дает Галиной ответов на традиционный вопрос: «Что делать?». Страшная, коверкающая сила социального столкновения ужасает автора, холодное, хотя и очень разумное устройство нового человечества тоже отталкивает… Очень важный момент: и в первой повести, и во второй, герои Марии Галиной не способны изменить окружающий мир. Все, что им осталось, — выбрать определенную этическую позицию и следовать ей до конца. А это значит — слушаться сердца.
В заключение хотелось бы отметить высокое литературное качество обоих текстов.
Саймон КЛАРК
НОЧЬ ТРИФФИДОВ
Москва: ACT, 2002. — 415 с.
Пер. с англ. Г. Косова.
(Серия «Новинки мировой фантастики»).
5000 экз.
Саймона Кларка столько раз называли литературным наследником Дж. Уиндэма, что он решил наконец оправдать это звание. Тем паче, что продолжения популярных НФ-романов всегда были в моде. Эта книга продолжает не только идею, но и стилистику мэтра, она даже начинается почти с тех же самых фраз: «Если летом в девять часов утра вокруг вас царит тьма, словно в глухую зимнюю полночь, — значит, в мире что-то неладно». Переводчик по мере возможности тоже стремится имитировать классический перевод романа «День триффидов», сделанный С. Бережковым (то есть Аркадием Стругацким).
Итак, прошло тридцать лет со времен великого ослепления человечества, но мир, покорившийся триффидам, особенно не изменился. За истекшие годы у Билла Мэйсена уже выросли дети. Его сын возмужал и стал пилотом — одним из немногих в мире вымирающего человечества. Повествование в романе идет от его лица и начинается со странного открытия, которое он сделал одним не очень прекрасным утром — весь мир погрузился во тьму. Читатели настраиваются на интересный поиск разгадки тайны — «Почему тьма окутала землю?». Однако достоинства любого писателя слишком легко превращаются в его недостатки. Наряду с потрясающим умением живописать катастрофические события от своего литературного предшественника С. Кларк унаследовал и принципиальное невнимание к механизму случившейся катастрофы. В «Дне триффидов» Уиндэм так и не раскрывает тайну странных зеленых метеоритов, ослепивших большинство людей на Земле. Кларк, начав рассказывать о космическом катаклизме, заставившем померкнуть Солнце, тоже быстро забывает о нем, бросая героя в вихрь странных приключений. И только на последней странице писатель спохватывается и объясняет так и не пригодившуюся для развития сюжета тьму… Впрочем, катастрофа особенно и не была нужна Кларку. Английский фантаст с блеском справился с поставленной задачей — сымитировать манеру и стиль именитого предшественника.
Евгений ФИЛЕНКО
ОТСВЕТ МРАКА
Москва: Вече, 2002. — 352 с.
(Серия «Жестокая реальность»).
7000 экз.
Эта книга — долгожданное возвращение одного из самых ярких фантастов 80-х в «активную литературу». Повести, вошедшие в сборник «Отсвет мрака», несут на себе отпечаток «космического романтизма» советской эпохи, времен планировавшейся экспансии на Ближний и Дальний Космос. Но повесть «Дарю вам этот мир» напоминает некоторыми чертами и ранние образцы американской НФ. Положение на планете Царица Савская, куда не по своей воле попал герой произведения Филенко, вызывает в памяти знаменитый рассказ М. Лейнстера «Отряд исследователей». Повесть же «Эти двое», имеющая подзаголовок «Опыт фантастической мелодрамы», основана на рассказе об очень простых (и очень важных) вещах — любви и верности, памяти о близких и героизме. Поэтому и намек на чудесное спасение главного героя воспринимается читателями вполне доверчиво, как естественный финал для произведения такого жанра. В совершенно ином ключе (как стилистически, так и сюжетно) решен роман «Отсвет мрака (Гигаполис)». Описание кровожадного, гниющего и безысходного мира Гигаполиса по своей интонации очень напоминает некоторые поздние работы известных авторов киберпанка (например, «Виртуальный свет» У. Гибсона). И на фоне этого медленно разлагающегося города, где большинство жителей носит тюркские и кавказские фамилии, хотя и говорят на русском, идет расследование странного и даже нелепого убийства полицейского. В ходе расследования сыщики сталкиваются с настоящим потусторонним феноменом, свидетельствующим о надвигающейся катастрофе… Горький текст разочарованного человека, пропитанный болью по утраченным надеждам. Филенко не щадит своих читателей. Но при этом не щадит и самого себя — в столь суровом и безысходном тексте, как «Гигаполис», он нарисовал ироническую карикатуру, описав «бывшего советского писателя-фантаста, автора романа «Посол во Вселенную» (кто читал роман Е. Филенко «Галактический консул» — тот сразу понял намек). Трудно избавиться от грустных мыслей, закрыв книгу.
Барри ЛОНГИЕР
МИР-ЦИРК. ГОРОД БАРАБУ. ПЕСНЬ СЛОНА
Москва: АСУ, 2002. — 666 с.
Пер. с англ.
(Серия «Золотая библиотека фантастики»).
10 000 экз.
Автор знаменитой культовой вещи «Враг мой» в этой трилогии раскрывается перед российским читателем с неожиданной стороны. На сей раз причиной коллизий становится не столкновение двух рас — людей и драков, а беспощадная схватка двух… цирков. Хронологически первым в сборнике должен был идти «Город Барабу». В этом романе рассказывается, как цирк О’Хара вырвался в космос, из-за чего возникла смертельная вражда с Арнхаймом, описываются перипетии стычек двух цирков на разных мирах… Но издатели поступили правильно, пустив вперед именно более поздний «Мир-цирк».
Судьба посла Алленби, оказавшегося на планете Момус для предотвращения агрессии, причудливо сплетается с историей противостояния двух фокусников-магов, Рогора и Фрикса. Хитроумное социальное устройство Момуса, созданное колонистами поневоле, и на сей раз выручает, на первый взгляд, беззаботных обитателей циркового мира.
В третьем романе, «Песнь слона», Лонгиер пытается добавить фантастических «сущностей». Паранормальные способности некоторых обитателей Момуса здесь концентрируются в бунтаре Джонджее, а линия суперзмей с планеты Ссендисс, которые по всей видимости и инициировали развитие этих способностей, получает логическое завершение. Но, как ни странно, именно фантастическая составляющая почему-то не кажется главной в романах. Мир цирка сам по себе настолько необычен, самодостаточен и логически завершен, что, право, можно было бы обойтись и без всяких паранормальных чудес.
Ярослав ВЕРОВ
ХРОНИКИ ВТОРЖЕНИЯ
Москва: ACT, 2002. — 390 с.
(Серия «Звездный лабиринт. Библиотека фантастики «Сталкера»).
7000 экз.
В этой книге досталось всем, но в первую очередь — коллегам-писателям. Как известно, Чужие давно вокруг нас, но тайные силы в правительстве умело хоронят «данные по теме». Зачем это, спросите, руководству? Да там только Чужие и сидят! Даже создали КОМКОН — комитет по контактам, дабы людям со стороны не казалось, что сами они, правители, совершенно не занимаются наболевшей проблемой. Об этом известно всем, кроме писателей-фантастов, которые в силу профессии не верят во все эти глупости. Сюжет книги — вихрь приключений. Писатель Викула с друзьями-коллегами Сеней и Эдиком попадают в сложнейшие хитросплетения межгалактических, межмировых и межгосударственных разборок. То раса Дефективных объявляет им свой ультиматум, то один из друзей чуть не гибнет внутри машины, призванной стимулировать писательский талант, то посланники Марса плетут интриги. И все это время раздаются во все стороны оплеухи издателям, авторам, Союзу писателей, жанровым журналам…
К середине последней части забавная катавасия и оплеухи внезапно иссякают. Начинаются размышления на оккультные темы, про разный астрал и божественную природу Солнца. Нашествие марсиан действительно происходит, и методом бесконечных фатальных исходов писатель берется выдавливать слезы из неповинных ни в чем читателей.
Эпилог и вовсе выглядит так, будто пришили его от совсем другого романа — нарочито депрессивный и грустный, будто напоминающий, что живем мы совсем не в сказке. Мол, есть оно, это самое пресловутое Вторжение, и никто его больше не остановит.
Фрэнк ГЕРБЕРТ
СОЗДАТЕЛИ БОГОВ.
ГЛАЗА ГЕЙЗЕНБЕРГА.
ЗЕЛЕНЫЙ МОЗГ
Москва: ACT, 2002. — 614 с.
Пер. с англ. М. Петрунькина, Е. Чириковой, А. Пронина.
(Серия «Золотая библиотека фантастики»).
10 000 экз.
Конечно, Фрэнк Герберт в России и во всем мире известен прежде всего как основатель масштабной эпопеи о планете Дюна. Однако другие его романы также получили немалую популярность: психологический боевик «Под давлением» или, скажем, парадоксальный триллер «Барьер Сантароги», пронизанный настроением безнадежности. Появление сборника из трех классических романов Герберта 60—70-х годов в «Золотой библиотеке фантастики» — значительное литературное событие и, кроме того, фактор, способный расширить представление отечественного читателя об одном из крупнейших фантастов XX столетия. Первый роман посвящен деятельности организации, совмещающей некоторые черты КОМКОНа и НАТО. Второй разрабатывает тему генной инженерии, а третий повествует о борьбе коллективного разума насекомых с экологическим хаосом, в который ввергло планету человечество. Эти три произведения объединяет одно: необыкновенно «густое» присутствие философских вопросов. По «Дюне» и многим другим романам Герберт предстает перед читателями как мастер сюжета и «стратегического мышления», т. е. способности построить жизнеспособный мир и использовать его для медитации на проблемы этики. В книге как будто специально собраны романы, где «высшие материи» — философия (особенно этика), мистика, эзотерика — абсолютно преобладают над обстоятельствами действия. Да и над конструированием миров, пожалуй, тоже. Герберт буквально бомбардирует читателя сверхпроблемами: что такое Бог? Как далеко должно заходить человеческое вмешательство в гармонию природы? Эмоции — благо или зло? Всегда ли необходимо подавление тяги к войне? К сожалению, далеко от идеального качество перевода. В особенности это касается романов «Глаза Гейзенберга» и «Зеленый мозг». Мешают сосредоточиться на авторской мысли мутантовидные словесные конструкции, вроде «Рин попыталась убедить себя, что это были птицы, но что бы это ни было, оно двигалось так быстро, что она понимала, что видела его только после того, как оно исчезло». Но, за исключением этого досадного обстоятельства, выход сборника — настоящий подарок для любителей интеллектуальной фантастики.
Владимир ГУСЕВ
УКУС ТЕХНОКРЫСЫ
Москва: Вече, 2002. — 416 с.
(Серия «Жестокая реальность»).
7000 экз.
Несмотря на присутствие элементов литературы «экшн», в книге нет ни героя-супермена, ни хэппи-энда. Даже Зло тут не появляется, подобно джинну из бутылки, обрушиваясь на Землю из каких-то вселенских бездн. «Укус технокрысы» плавно и не спеша подводит читателя к катастрофе, заранее объясняя ее причины.
Охотник на вирусы Полиномов — рядовой служащий «Управления Сетей». Трижды предстоит ему вступить в схватку с порождением человеческих рук: разумной программой — «артегомом». Каждый раз враг оказывается хитрее героя, и всякий раз остается неясным: кто же все-таки победил.
Впрочем, битва за души людские — лишь тень того, что творится в умах героев. Охотник Полиномов убивает разумный компьютер не человечества ради, а из карьерных и личностных побуждений. Его оппонент, создатель машины Пеночкин, тратит свою жизнь на работу, влезает на трон Пророка новой эпохи и гибнет лишь ради того, чтобы мстить. Два противника бьются друг с другом, прикрываясь величавыми речами о судьбах людей, о свободе, науке, прогрессе и всеобщем счастье. А на самом деле один пытается отбить у другого жену, а другой изо всех сил душит свой комплекс неполноценности. Но именно эти людские страсти позволяют герою с гордостью заявить под конец: «Да, я человек».
Трудно ответить, что в этой книге важнее: эсхатология и история мира, вставшего на край бездны, размышления об опасных ветвях прогресса и еще не открытых нами ящиках Пандоры или судьбы героев, людей, постаревших в глупой борьбе друг с другом. Обе линии по-своему интересны.