Господи, подумал Дайсон, о чем я? Брюс умер.
Он закрыл Бестеру глаза, и в комнате стало темнее — неужели взгляд Брюса освещал ее самые дальние закоулки? Нет, просто на улице — на противоположной стороне — погасла яркая реклама, бывают же такие совпадения…
Надо кончать с этим делом. Сейчас приедет полиция, и нужно успеть.
Дайсон обошел кресло, чтобы не видеть мертвого Брюса, гостиная выглядела мирно, обычная комната, днем он был здесь и сейчас пришел опять, чтобы поговорить с хозяйкой. Правда, вопросы теперь придется задавать другие.
— Проснитесь! — сказал Дайсон, тронув Элис за плечо. — Проснитесь, надо поговорить.
— Господи, — пробормотала Элис, открывая глаза, — впервые за много дней я так хорошо спала. Это вы, старший инспектор?.. Канал переключился. С нами покончено.
«Брюс, — подумал Дайсон, — Брюс, умирая, сказал то же самое».
— Понятно, — пробормотал он. — Никто больше не будет видеть снов.
— Почему же? Сны останутся, куда им деться? Сны — из нашего подсознания. Все, как написано в учебниках… Больше не будет озарений. Пришедших во сне решений. Доказательств теорем. И мудрых мыслей, явившихся наяву, не станет тоже, потому что подготовлены эти мысли были снами.
— То есть, — сделал вывод Дайсон, — не будет новых открытий, изобретений, идей… Неужели все, что придумали люди за тысячи лет, было лишь результатом снов?
— Не снов, — поправила Элис, — а общей работы разумов-симбионтов.
— Может быть, — в голову Дайсона пришла неожиданная мысль, — и заповеди Моисей получил тоже от…
— Во сне, безусловно, — кивнула Элис. — Моисей был замечательным реципиентом. В истории человечества немного было людей, которые не только получали информацию, но и запоминали ее, умели использовать.
— Пророки, — кивнул Дайсон.
— Пророки, — согласилась Элис. — Пророки всегда плохо кончали, вам это известно? Он не мог допустить, чтобы люди знали…
— Почему? — воскликнул Дайсон. — Ну знали бы мы о том, что существуем не сами по себе, а в симбиозе с Мировым, разумом! Мы называли его Богом. Назвали бы как-то иначе.
— Это же понятно! — воскликнула Элис. — Человечество было клеткой единого организма. Клетка не должна знать, что она часть целого. Представьте: ваша печень вдруг понимает, что она всего лишь орган для переработки крови, и что без сердца, желудка и там… не знаю… прямой кишки она ничто. И ей захочется стать самостоятельной, она же считает себя разумной, она развивается, у нее такие идеи…
— Печень — это звучит гордо, — пробормотал Дайсон.
— Что? — не поняла Элис.
— Да так… Читал когда-то. Продолжайте. Кажется, я начинаю понимать. Конечно, мне бы не понравилось, если бы моя печень вдруг возомнила о себе и решила жить по-своему, перестав заниматься тем, чем ей положено от природы.
— Вот видите…
— Хорошо, допустим. Но вот вопрос, на который у меня нет ответа. Почему он убивал? Если мог переключить канал и отсечь заболевший орган? Простая операция, и он здоров…
— Господи… — пробормотала Элис. — Откуда мне знать… Может, сначала он решил лечить химиотерапией? Убить только отдельные Клетки… людей… А потом понял, что поздно… Метастазы… Не остановить. Скоро все будут знать то, что… Сол ведь этого хотел. И я тоже. И Фред… Брюс умер, но вы уже знаете… Так что — все клетки одну за одной? Если возникает угроза метастазов, орган отсекают полностью, верно?
За окном раздался приглушенный звук полицейской сирены, а в кармане у Дайсона заверещал телефон.
— Мало времени, — сказал старший инспектор. — Минуты три, не больше.
— Телефон…
— Черт с ним. Некогда. Говорите.
— Но вы и сами поняли!
— Кое-что. Слушайте. Сол Туберт — он выпал из системы, когда заполучил синдром Альпера, так? В некотором роде стал пророком, потому что, когда находился в летаргическом сне, запомнил все — или многое — из того, что передавалось ему в мозг этим…
— Симбиозавром, — подсказала Элис.
— Симбио… Неважно. Туберт понял суть человеческой природы. А когда перестал спать, то и от зависимости избавился, верно?
Он запнулся. Мысль, пришедшая в голову, показалась Дайсону кощунственной, ужасной, но — абсолютно логичной.
— Послушайте, Элис, — возбужденно сказал он, — получается, что никакой свободы воли у человечества никогда не было?!
— Нет, конечно, — Элис посмотрела Дайсону в глаза, увидела плескавшийся в зрачках ужас и, протянув руку, коснулась кончиками пальцев его ладони. — У человека никогда не было полной свободы воли, у общества и тем более всего человечества — подавно. Мы всегда делали то, что нужно было для развития симбиозавра. Мы были его частью.
— Но… История наша… Войны, убийства, перевороты, подлость, измены…
— Все это было необходимо.
— Не нам!
— Конечно. Разве вашей печени нужно болеть?
— А разве организму нужно, чтобы болела его печень?
— То, что называем болезнью мы, может не быть ею на уровне целого.
— Черт возьми, Элис, я бы действительно поубивал все клетки, которые узнали о своем истинном предназначении!
— Он так и делал всегда.
За дверью послышался топот ног, раздался уверенный долгий звонок, и кто-то крикнул: «Старший инспектор, откройте!»
— Боюсь, Элис, — пробормотал Дайсон, поднимаясь, — нам не удастся продолжить разговор. Последний вопрос. Скажите только «да» или «нет». Теперь, когда канал переключен, — на кого? Кто стал печенкой этого…
— Мы думали с Солом… — сказала Элис. — Так, теоретически. Первое, что приходит в голову, — медведи. Достаточно умные животные. И со сном у них все в порядке.
— Медведи… Только медведей нам в городе недоставало.
Он пошел в прихожую — телефон в кармане уже не верещал — распахнул дверь, и в квартиру ввалились два дюжих парамедика с немым вопросом на лицах: где?
— В гостиной, — сказал Дайсон. — Но, боюсь, уже поздно.
— Мертв, — констатировал парамедик, опустив руку Бестера, бессильно упавшую на колени. — Запах изо рта специфический. Утверждать не буду, не мое это дело, но, похоже, какой-то раствор цианида.
— Мне вызвать бригаду? — спросил у Дайсона вошедший в гостиную патрульный.
— Действуйте по инструкции, — сказал старший инспектор. — Здесь важный свидетель, и, с вашего позволения, я заберу ее для допроса.
Патрульный увидел съежившуюся в углу дивана Элис и переспросил:
— Свидетель?
— Да, — твердо сказал Дайсон. — Парень покончил с собой у нее на глазах. Собственно, практически и на моих тоже. Я прибыл, когда он еще был жив.
— Это же…
— Верно, Брюс Бестер из вычислительного центра. Вы с ним знакомы?
— Видел пару раз. Полагаете, самоубийство?
— На мой взгляд — несомненно. Колдуэлл скажет точнее.
— Хорошо, — принял решение патрульный. — Забирайте свидетельницу, старший инспектор. В конце концов, это ваше дело.
— Отлично, — Дайсон едва удержался от того, чтобы похлопать коллегу по плечу. — Мисс Бакли, вы поедете со мной.
Он помог Элис подняться (похоже, у нее дрожали колени) и, поддерживая под локоть, повел к выходу. В тесной прихожей они почти касались друг друга, и Дайсон неожиданно ощутил, какие сильные токи могут исходить от женского тела. Он не думал о том, что Элис красива, и вовсе ее не хотел (или так ему казалось), но находиться в полуметре от нее почему-то было трудно. Ньютоновская сила притяжения двух тел.
Они вышли на улицу, и странное ощущение исчезло.
— Мы едем… — начала Элис, когда Дайсон распахнул перед ней дверцу своей машины.
— Ко мне, — закончил старший инспектор. — Во-первых, мы не закончили разговор, а во-вторых, я не хочу спускать с вас глаз.
Он подумал, что фраза прозвучала двусмысленно, но, похоже, Элис не обратила на это внимания.
Через четверть часа Элис сидела, поджав ноги, на диване в гостиной Дайсона, туфли она сбросила в прихожей, шторы на окнах старший инспектор задернул, включил настольную лампу, свет будто растекся по комнате, не поднимаясь даже до уровня лиц, и казалось, что все сказанное сказано наполовину, а все происходящее не заканчивается, потому что темное пространство срезает события по верхам, оставляя только глубину, то, что необходимо понять.
— Вы сказали там, что я…
— Свидетельница, — перебил Дайсон.
— Я дала Брюсу яд.
— Вы этого хотели?
— Нет! Но я… не могла иначе.
— Ваших отпечатков на чашке не найдут, — сказал Дайсон. — Только Брюса. Чем вы докажете, что отравили Бестера?
— Зачем… почему вы это сделали?
Дайсон отошел в темноту, чтобы собрать рассыпавшуюся мозаику мыслей, почему-то при свете мысли рассеивались, а может, близость Элис мешала сосредоточиться?
— Вы знаете, — сказал он, — почему-то именно в последние часы мне стало легко принимать нестандартные решения. Такие, которые я бы принял, не будучи офицером полиции. Почему?
— Боюсь, что только теперь мы сможем принимать решения — такие, какие хотим. Каждый из нас.
— Боитесь?
— Конечно. А вы — нет?
— Нет, — отрезал Дайсон. — Я никогда не боялся принимать решения. А теперь по крайней мере буду знать, что решаю сам за себя и ничья воля надо мной не довлеет.
— Наступит хаос… — пробормотала Элис.
— Почему? — напряженно спросил Дайсон. Он тоже думал об этом, предполагал, что знает ответ, но хотел услышать мнение Элис. Впрочем, хотел он на самом деле другого: отвлечь ее от размышлений о том, сколько человек она убила. Что бы ни внушало ей подсознание, но мысль о том, что любовника, и брата, и молодого программиста убила именно она, все равно не даст ей покоя, превратит весь мир в тюремную камеру. Можно свалить все на симбиозавра, сверхразум, на что угодно, но от себя не спрячешься — в глубине души все равно понимаешь, что даже хорошо придуманная история не может быть истиной, какой бы правдивой она ни казалась.
— Почему? — повторил Дайсон.
— Потому, — сказала Элис, — что все внушенное нам на протяжении тысячелетий… заповеди Моисея… проповеди Христа… суры Корана… поучения Будды… Заратустры… Конфуция…