«Кажется, я понял, — подумал Борис, и карандашный грифель замер на середине какого-то слова на «лю». — Это просто шанс. Еще один шанс. Спасибо вам, профессор!»
Владимир АреневНовый Гутенберг
Началось с раздевалки и душа. Выпускников построили в две шеренги (мальчики направо, девочки налево) и препроводили в длинные коридоры с металлическими шкафчиками и узкими скамейками.
— Камеры, — шепнул Дылда. И показал глазами на потолок, как будто Эрих сам не видел.
— Раздевайтесь! — вещал из репродукторов голос директора школы. — Одежду и вещи оставляйте в шкафчиках, взять с собой можно только несколько листов бумаги, обычный карандаш и ластик. Вы должны сложить их в специальные контейнеры и поместить в верхний ящик шкафчика. Содержимое контейнеров пройдет тестирование, чтобы выяснить, не содержатся ли гам элементы, которые могут быть идентифицированы как незаконные носители информации. В случае обнаружения…
Ну и так далее, они эту бодягу уже слышали. Обычное дело: если на контрольных в конце четверти или полугодия школа не могла себе позволить такую проверку, то уж на выпускных экзаменах — обязательно! Магда рассказывала, что правительство даже выделяет средства тем школам, что победнее, не способным оплатить тестирование, — а у Магды отец работает в министерстве образования, уж он-то в курсе.
— Не задерживайтесь! — прогремел директор. — Раздевайтесь — и живо в душ!
Волнуется! Машинное время в «тестятнике» дорогущее, а экзамен длится не один час. Опять же, все эти души и прочие «чистки»… Набегает прилично.
Эрих с тоской подумал о тех временах, когда на экзамен можно было пронести допотопные мобилку или пейджер — громоздкие, размером с полкулака. Ему прадед рассказывал, как он сдавал историю: договорился с приятелем, прямо с экзамена скинул ему вопросы, получил ответы, записал — и готово!
Эх, были времена! А теперь? Против каждого лома свой прием: от дезодорантного пера — душ, от мини-передатчиков, вживленных под кожу, — экранирующие стены класса плюс «глушилки»… И рентгеном, говорят, просвечивают так, что никаких шансов.
Насчет рентгена Эрих не знал, а все остальное — правда. Их школа, конечно, не супербогатая, но ни одна годовая контрольная без проверки не обходится. Авторитет заведения нужно поддерживать, любит повторять наслушавшаяся всяческих умностей Магда; к тому же, действительно, их школа считается одной из самых престижных, отсюда выходят специалисты высокого класса.
Есть, правда, и такие, которых «срезают», но о них-то как раз на первых «экранах» электронных газет ничего не прочтешь. О них — только в засекреченных сводках Минобразования. Эрих знает: взламывал, читал (это когда еще надеялся найти хоть какие-нибудь недостатки в системе проверки). Уже тогда он знал, что не сдаст химию ни в жизнь, даже если все лето будет зубрить только ее: теорию-то вызубришь, а задачки как решать?!.. Да и не разбирался он во всех этих «массах ядра» и прочих «в минус сотой степени»; есть в мире вещи, которые не поймешь, сколько бы ни ломал голову.
— Встаньте под сушилки! Ноги на ширине плеч, руки на поясе. Несколько раз подпрыгните как можно выше. Еще выше! Молодцы. Теперь пройдем в класс.
«Пройдем», как же! Как будто директор в самом деле стоит вместе с ними под душем или под сушилкой (ух, горячая!.. кажется, будто по коже наждачкой прошлись, так жжет).
Нет, конечно, директор сидит сейчас в учительской вместе с комиссией, приехавшими гостями (обмен опытом!) и здешним оператором и через визоры наблюдает за классом. В который, кстати, выпускники уже вошли — как и были, без ничего.
Эрих подумал, что где-то недалеко, может, даже за этой стенкой, находится еще один такой же класс, где рассаживаются девчонки. Тоже все без ничего. Но мысль эта, в любое другое время наверняка взволновавшая бы его, сейчас показалась просто неуместной. Не до того, нужно занять места согласно именным табличкам, расставленным на каждом столе. Там уже лежат и контейнеры с их бумагой, карандашами, ластиками…
«Только б не перепутать!»
Эрих сел за парту, поерзал, устраиваясь поудобнее, и нарочито не торопясь открыл контейнер. Вздохнул: «Свой!»
Считай, полдела сделано. Но расслабляться пока рано, самое сложное еще предстоит.
Прямо перед ребятами — на всю стену доска, разделенная на квадраты. Директор начал читать фамилии по списку, и каждому нужно назвать какой-нибудь номер из тех, что написаны на квадратах. Тогда квадрат проворачивается на оси, и становятся видны выбранные учеником вопросы.
Эрих выбрал тринадцатый, потому что у него это счастливое число: тринадцатого он родился — и, кстати, в тринадцатом году.
Квадрат с цифрами «1» и «3» перевернулся, Эрих прочитал вопросы, вздохнул и пододвинул к себе листки бумаги.
В учительской было жарко почти так же, как в душевой. И директор с удовольствием бы ослабил узел галстука, а то и вообще снял бы его вместе с пиджаком, как делал всякий раз, оказываясь в этой комнате. Но нельзя: высокие гости из-за границы по обмену опытом, — следует держать марку.
И истекать потом.
Учительская никогда не была рассчитана на большое количество людей, обычно здесь находились директор школы, чьи ученики сдавали экзамен, два-три наблюдателя из министерства образования да оператор, который обеспечивал техническую поддержку экзамена: от динамиков и визоров до проверки бумаги, ластиков, карандашей на вопрос наличия шпаргалок.
— Удивительно! — пропыхтел над ухом директора один из гостей. — Мы давно уже отказались от использования бумаги! Компьютеров, знаете ли, хватает. — Говорил он с раздражающим акцентом, глотая гласные и пр-р-родлевая согласные.
— Мы давно уже отказались от компьютером, — директор слишком поздно понял, что почти дословно повторил фразу тетя. Чтобы как-то замять неловкость, он принялся пояснять: — Компьютеры не годятся. Их слишком легко провести, даже если использовать просто как пишущие машинки. Но дело не только в этом. Экзамены устроены таким образом, чтобы как можно объективнее оценить знании учеников — в том числе, в экстремальной ситуации.
Он перехватил недоумевающий взгляд гостя.
— У нас тоже на бумаге и от руки почти не пишут, улыбнулся директор. «Пусть не думают, что мы — какая-нибудь отсталая страна». — Да, мы обучаем детей такому письму, но им редко приходится применять эти знания на практике. За исключением экзаменов. Подделать почерк невозможно, ответить за другого — тоже. А главное, и этом процессе не задействована электроника, которую, как я уже творил, легко обмануть.
— Вживленные нейросистемы? — понимающе кивнул гость.
— Не только. По сути, неважно, как они пытаются пас обмануть. Важно, что пытаются, и эта «гонка вооружений» только набирает обороты. Она заставляет их изощряться и изобретать совершенно невообразимые способы… получения информации из внешних источников. — (Директор вовремя сообразил, что слово «шпаргалка» вряд ли будет правильно понято гостем.) — Нынешний уровень информационных технологий открывает чересчур широкий спектр возможностей, который, как вы знаете, и пришлось сокращать до минимума всеми способами. — Он кивнул на мониторы, где видны были душевые и раздевалка. — Разумеется, такая ситуация во многом экстремальна для ребят. Но после долгих экспериментов пришли к выводу, что оптимальным является такой вариант экзамена, ответы на который дети пишут на бумаге и от руки.
— Но зачем вы даете им их бумагу, карандаши?.. Неужели… э-э-э… так сложно обеспечить их всем этим уже здесь?
— Да, это чрезвычайно усложнило бы задачу, — кивнул директор. — Видите ли, в данной ситуации дети должны получить хоть какой-то «якорь» — знакомую, привычную вещь, которая поможет им успокоиться. В результате серии экспериментов мы пришли к выводу, что карандаш, ластик и бумага оказываются очень важны в такой ситуации. Конечно, в прежние времена, когда люди писали на бумаге, эти предметы были обыденными, «безликими», если так можно выразиться, — и воспринимались по-другому. Но нынешнее поколение относится к ним иначе — как курильщик к своей трубке или музыкант к своему инструменту. Эти сравнения не совсем адекватны, но, думаю, главное отображают. Учтите, некоторые дети пишут карандашами лишь пять-шесть раз в год.
— Однако не мешает ли им это отвечать на вопросы экзамена? Если они так плохо и редко пишут от руки…
— Я не сказал, что плохо, — снисходительно улыбнулся директор. — Да, редко — но ни в коем случае не плохо. Пожалуй, это занимает у них чуть больше времени, чем у наших предков… но дело того стоит.
Гость с сомнением покосился на него, а потом ткнул пальцем в один из мониторов:
— Тогда почему этот мальчик с таким отрешенным видом водит карандашом по бумаге? Это не похоже на письмо.
— Не похоже, — согласился директор. — Наверное, он просто задумался о чем-то.
— Или не знает ответов на вопросы, — мрачно подытожил один из членов министерской комиссии.
Из всех ребят только Дылда сообразил, что к чему. Он сидел справа от Эриха и наблюдал за ним, подозревая: тот обязательно устроит что-нибудь этакое. К тому же в выбранном Дылдой билете вопросы были слишком сложные, так что он даже не пытался на них отвечать. Вот если у Эриха есть с собой «шпора», может, и Дылде чего обломится…
Но Эрих вообще ничего не предпринимал. Сидел себе, сперва листочки перебрал, как будто пересчитывал, потом взял второй сверху, пальцами по нему пробежался и давай карандашом водить, этак легонько-легонько его заштриховывать. Ну и на кой, спрашивается?!..
Дылда рассеянно следил за тем, как движется по поверхности карандаш, и вдруг увидел! Он чуть не закричал от изумления и восторга, но сдержался, только ахнул тихо.
Буквы, проступившие на листке, были почти незаметны, слишком нечеткие, мелкие. Сидел бы Дылда чуть подальше — и все бы проморгал.
Не нужно было обладать IQ академика, чтобы догадаться: под «бдительным оком» телекамер Эрих из ничего, из абсолютно чистого листка бумаги добывает ответы на свой экзаменационный билет. Как — дело десятое, об этом он потом расскажет (если захочет, конечно), а вот сейчас Дылде нужно дать ему знак, чтобы помог.