Я не хотел выслушивать приговор с закрытыми глазами, поэтому напрягся и открыл веки.
Первым, кого я увидел, был Феликс. Он смотрел на меня строго, но беззлобно.
«И тут уже выслужился, — подумал я смиренно. — Теперь будет моим начальником».
С трудом приподняв руку, я слабо пошевелил пальцами и хотел поздороваться, но из груди вырвался только слабый хрип.
— Что? Что он говорит? — спросил чужой голос.
— Наверное, хочет пить, — ответил ему второй.
Чья-то рука поднесла к моим губам фляжку, из горлышка потекла восхитительная влага. Я глотал ее и не мог напиться, как раскаленная пустыня Репейника не могла бы напиться, полейся на нее дождь.
Репейник.
«Я же был на Репейнике! — вспомнил я. — Здесь наверняка знают, чем все закончилось».
— Скажите, скажите мне! — обратился я к присутствующим, чьи лица начали смутно проступать за спиной Феликса. — Что там, на Репейнике?
— Почему там? — спросил Феликс.
— А разве я не умер?! — удивился я. — А ты? Разве твой катер не был сбит на орбите?!
— Как видишь! — усмехнулся Феликс.
Я очнулся окончательно. Меня окружали бравые ребята из Спасательной Службы, а прямо над их головами высился потолок добывающего комплекса планеты Репейник.
— Не унывай! — сказал Феликс и осторожно сжал мою руку. — Ты — крутой спец! Все в порядке, тебе потом расскажут. Обязательно. А нам пора. Счастливо!
— Спасибо! — я попытался сжать его руку в ответ, но так и не смог.
Пришел черед медсестер в салатовых комбинезонах. И я улыбнулся им, как старым знакомым. Я к ним привык. Почти каждое мое задание заканчивалось интерьерами в салатовых тонах и лицами этих милых девушек. Я их почти любил, хотя они и дырявили меня инъекторами.
В общем, точно я знал лишь одно — компьютер перестал психовать. Почему его расклинило, я не имел понятия. Оставалось набраться терпения и дождаться, когда кто-нибудь мне все объяснит. Поэтому я спокойно закрыл глаза и доверился добрым ангелицам.
Вечером я проснулся почти новеньким. Потянулся до приятного хруста в костях и выкарабкался из восстановительной капсулы. Я довольно быстро догадался, что нахожусь все еще на Репейнике, в местном лазарете, потому что за огромным стеклом палаты полыхали лохматые звезды, похожие на белые японские хризантемы. Я чувствовал себя отлично, и единственное, чего мне теперь не хватало, это информации о том, как все-таки был вразумлен обнаглевший железный ящик.
Словно в ответ на мои мысли тихонько скрипнула дверь, и в палату вошел Ефимыч. В руке он держал букет белых японских хризантем.
Значит, Феликс не соврал насчет крутого спеца.
— Пройдемся? — предложил шеф.
Мы выбрались из здания и устроились на прогревшейся за день ферме транспортера.
— Я верил, что ты именно тот человек, и ты победил, — без предисловий сказал Петр Ефимович. — Возможно, твоим именем назовут новый парадокс. Парадокс Филимонова — как тебе?
— Да. Звучит, — сказал я, недоумевая. — Значит, вы узнали, от чего компьютер сошел с ума?
Шеф начал издалека.
— Чем, на твой взгляд, машина отличается от человека?
— Человек ошибается, а машина нет, — озвучил я прописную истину.
— А как пишутся программы?
— Да чего там писать? Давно проверенные стандартные процедуры повторяются в разных комбинациях. Чаще всего надо только шапку дописать…
— Так, — согласился шеф. — И это огромное число стандартных процедур рано или поздно должно превратиться в некий гипотетический программный код! Поскольку все процедуры безупречны и безошибочны, поскольку они на разных машинах повторяются миллионы раз, общий код тоже получается безупречным! Но представь, что в результате этих бесчисленных повторений сложилась некая сверхпрограмма!
— То есть в недрах машины родился дракон?
— Да! И перевел завод в режим глухой обороны. Дракон защищал рудокопов! Представляешь? Это не было ошибкой. Он не сомневался, что защищает людей.
— От кого?
— Ни от кого! — развел руками Ефимыч. — Защита без нападения! Сверхкорректная программа привела к сверхкорректным действиям!
— Интересно, — кивнул я, ожидая дальнейшего.
— Посмотри на эти звезды, на цветы, на скалы, — улыбнулся шеф.
— Что ты увидишь в них? Каждый лепесток, луч, даже россыпь камней продолжает своими очертаниями бесконечную цепь превращений всего Мироздания.
— Это что-то из дзен-буддизма? — спросил я, зная пристрастие шефа к Востоку.
Но он продолжал:
— Искусственный мозг создавали по жестким, четко описанным правилам. И в силу этого его действия тоже носят четко очерченный, ограниченный характер. Человек же, как и все живое, возник в результате случайной мутации. Его порождающей силой была случайность! Ошибка!
— И? — все еще не понимал я.
— Бывает, люди совершают ошибки. Но ошибка ошибке рознь. Иногда всем только кажется, что человек ошибается! На самом же деле его действия подчинены сложнейшим закономерностям. Вырванные из контекста, они могут казаться ошибочными, но это не так! Они несут в себе больше, чем просто действие для решения конкретной задачи. А машина может решать только конкретную задачу конкретными средствами. И рано или поздно это должно было привести к катастрофе! Когда пришел сигнал с Репейника, я понял, что это случилось. Весь фокус в том, что сбой произошел из-за монотонности процедур, из-за их безупречности. Бесчисленные повторения замкнулись в новый суперкод, который и заставил машину принять неожиданное решение. Чтобы этого не случилось, достаточно поменять один значок в одном из тысячи блоков. Внести любую безобидную ошибку! Как быть в такой ситуации? И я подумал, что спасти положение может только человек, который обязательно совершит ошибку. Машина просто не сможет просчитать его действия. Я давно наблюдал за тобой и понял: этот человек — ты. Человек, который обязательно совершит ошибку. И ты не подвел меня. Все живы, компьютер работает, даже завод не пришлось останавливать, что сэкономило немалые средства. Нам за это дадут по медали, будут таскать какое-то время по редакциям и студиям, ты познакомишься с отличной девчонкой, ну и так далее.
Я ошалело смотрел на шефа, решая, не издевается ли он.
— Дело в том, что твои действия выглядят ошибкой только в узком срезе событий, — сказал он. — А если смотреть глобально, то это и был единственно верный поступок. Ни одна машина такого не просчитает и за миллион лет.
— Так что же я все-таки сделал?
— Ты ошибся при написании процедуры.
— Ну уж нет! — возразил я. — Я скопировал ее со своей машины! Мне пришлось перебить только шапку.
— Ты действительно ошибся всего в одном знаке, но этот знак не относился к программному коду, поэтому компьютер никак на твою ошибку не отреагировал.
— Что же тогда? — растерялся я.
— А что у тебя было по русскому языку? — хитро прищурился Ефимыч.
— Трояк… — нахмурился я.
— А как пишется слово «репейник»? — продолжал издеваться шеф.
— Ри… ре… — я задумался, не зная, что выбрать.
— Хорошо, что у тебя был трояк, Филимонов! Очень хорошо! Потому что «репейник» пишется через «е». Но если бы ты написал правильно, мы бы сейчас тут не сидели и не смотрели на эти замечательные звезды. Потому что иного пути прорвать оборону не было!
— Вот черт! — сказал я и вспомнил, как садился вчера на эту злополучную планету.
Вспомнил весь нелепый, перепутанный день, начиная с перегоревших батареек и сломанной бритвы.
— Решили, что планета теперь так и будет называться, — подытожил разговор Ефимыч, похлопывая меня по плечу. — Планета Рипейник.
— Похоже, историю можно считать оконченной, — сказал я. — Но меня мучает один вопрос.
— Какой?
— Ошибся я или нет?
Я посмотрел на разгоревшиеся звезды. Забавно было представить себя крохотной библиотечной процедурой в огромном компьютере Вселенной. Нас миллиарды — таких процедур. И каждая написана с небольшой безобидной ошибкой. Наверное, потому все и работает уже многие миллиарды лет.
НФ-факты
Даже в 1920-е годы, когда уже были известны работы теоретиков космонавтики Циолковского, Оберта, Годарта, Валье и других, описания полетов на космических кораблях в фантастических произведениях были далеки от достоверности, что вполне простительно — ведь космонавтика в те годы была областью исключительно теоретической. Ну а такой «мелочью», как состояние невесомости во время полета, фантасты и вовсе пренебрегали. Что уж тогда говорить о космической НФ, рожденной в веке девятнадцатом!
Однако…
«Через несколько часов мы вышли за пределы доступного для чувства земного притяжения, и для нас более не было ни верха, ни низа. Стоило нам сделать несколько движений руками, и мы плавно переплывали на другую сторону каюты».
«Вера схватила летевший мимо нее стакан воды и быстрым движением руки отдернула его от наполнявшей его жидкости. Оставшись в воздухе, жидкость сейчас же приняла шарообразную форму и поплыла среди нас подобно мыльному пузырю».
Оба фрагмента позаимствованы из рассказа «Путешествие в мировом пространстве», написанном еще в 1882 году! Но еще более удивительно, что принадлежат эти строки заключенному Шлиссельбургской крепости. Именно там в течение 25 лет отбывал свой срок общественный деятель, ученый-историк и революционер-народник, член террористической группы «Народная воля» и участник покушения на Александра II Николай Александрович Морозов. Находясь в заключении, Морозов активно занимался самообразованием, написал несколько научных трудов по астрономии и истории, а также немало НФ-рассказов, позднее объединенных в книгу «На границе неведомого: полунаучные фантазии» (1910). Тематика сборника весьма разнообразна: здесь и исследование четвертого измерения, и путешествие в прошлое Земли, и научная лунная экспедиция…
Кстати, упомянутый рассказ «Путешествие в мировом пространстве» по неизвестным причинам не вошел в сборник, историки обнаружили его в черновиках «Шлиссельбургских тетрадей» уже после смерти ученого, а впервые опубликован он был лишь в 1963 году. Здесь дано не только первое в мировой НФ описание состояния невесомости, но и впервые высказана гипотеза о метеоритном происхождении лунных кратеров.