«Если», 2003 № 12 — страница 34 из 64

Она, однако, ничего не сказала. Поднявшись из-за стола, хозяйка быстро оделась, затянула кислородную маску и вышла из шлюза вслед за Кочевелу и его спутниками.


Современное Поселение представляло собой нечто большее, чем скромный купол, служивший прибежищем для нескольких сотен первых колонистов. Оно возвышалось над всеми остальными постройками и было оборудовано очень живописной прозрачной визиокрышей в стиле «космический модерн», сквозь которую его обитатели могли видеть на небе настоящие звезды. Визиокрыша, впрочем, плохо сохраняла тепло, и желающих выйти ночью из жилого блока, чтобы, рискуя насмерть замерзнуть, пялиться на две крошечных луны, находилось немного.

Трубы — по крайней мере на тех участках, где англичане следили за их техническим состоянием — тоже выглядели очень современно. Модерновый вид им придавали прозрачные участки, откуда открывались потрясающие виды Красной планеты.

Впрочем, Марс был красным далеко не везде. Когда Мэри впервые прилетела сюда, ей показалось, что Марс представляет собой бескрайнюю светло-коричневую пустыню. Теперь же она различала всю гамму цветов — за исключением разве что синего и голубого. Лимонно-желтый переходил в тусклую охру, оранжевый отливал киноварью, насыщенный бордо переходил в крапплак, а тот, в свою очередь, сменялся глухими тонами ржавчины и кошенили. На Марсе присутствовал даже зеленый — голые выветрившиеся скалы имели мрачноватый оливковый оттенок, а обработанные участки казались изумрудными.

Вытянутый в длину двадцатиакровый участок Финна тоже был покрыт густой, сочной зеленью, так как молодой ячмень еще не успел выйти в ость, и Мэри, проследовав в шлюз за Кочевелу, остановилась пораженная.

— Самый настоящий Хрустальный Дворец! — с гордостью произнес Кочевелу, экспансивно взмахнув рукой.

Мэри слегка сдвинула маску и вздохнула. От почвы, разумеется, попахивало метаном, зато воздух был достаточно влажным, насыщенным кислородом и весьма приятным на вкус. Ячмень, росший вдоль длинной впадины, перекрытой прозрачной крышей промышленного производства, был высоким и сочным. Только вдали зелень меняла оттенок, и Мэри догадалась, что там начинается участок, занятый сахарной свеклой.

— Вот это да! — вырвалось у Мэри, у которой от избытка кислорода начинала кружиться голова.

— Видите? — сказал Кочевелу. — Этот участок стоит четырех тысяч, до последнего пенни!

— Если бы только я имела эти четыре тысячи, — возразила Мэри, пытаясь говорить и действовать разумно, но это было трудно.

Она понимала, что этот надел — лакомый кусочек: он один способен с избытком обеспечить ее солодом. Она могла бы даже обменивать или продавать излишки…

— Неудивительно, что англичане положили глаз на эту плантацию, — сказала Мэри.

Собственные слова все еще звучали у нее в ушах, когда сквозь прозрачные участки крыши она взглянула на раскинувшуюся вокруг панораму: метановый ад приземистых куполов, где клан держал домашний скот, и переплетенные трубы кузнечных мастерских Кочевелу.

— Совсем неудивительно, — повторила она и повернулась, чтобы взглянуть Кочевелу в глаза. — Ведь если я не ошибаюсь, этот участок разделяет владения клана Морриганов, а коли он достанется англичанам…

— Вы абсолютно правы, — ответил Финн. — Когда англичане им завладеют, то первое, что они сделают, добьются демонтажа мастерских и свинарников, потому что… ох!.. — Финна снова лягнули, и он замолчал, страдальчески морщась и потирая ушибленную ногу.

— И все это — часть их секретного плана по вытеснению колонистов, — поспешно добавил Кочевелу. — Сами видите, компания сделала нам предложение, от которого просто невозможно отказаться.

Несколько лет мы обрабатывали и удобряли землю, а они сидели и ждали, пока мы не сдадимся и не отправимся восвояси, чтобы просто прийти и забрать все, что было создано тяжелым трудом. Представляете, буквально на следующий день после того, как мы оформили все бумаги на Финна, к нам заявился этот ублюдок — инспектор Болдуин.

— Видели бы вы, как вытянулось у него лицо, когда он увидел, какой чудный ячмень мы тут выращиваем! — вставил Финн, продолжая потирать лодыжку. — И свеклу тоже!

— Да, — подтвердил Кочевелу, бросив на Финна предостерегающий взгляд. — Инспектор не мог сказать, будто мы плохо обрабатываем надел, так что у компании не было формальных оснований отобрать землю. Участок не заброшен, он находится в коллективной собственности клана и дает превосходные урожаи. Но не прошло и восьми часов, как этот инспектор снова появился у нас и предложил выкупить землю за четыре тысячи кельтских фунтов наличными. Предложение дьявольски соблазнительное, но если мы согласимся, тут уж сомневаться не приходится: англичане сразу начнут выражать недовольство тем, что наши мастерские и загоны находятся слишком близко. И тогда…

— Так не продавайте, — перебила Мэри. — Или продайте кому-нибудь из своих.

— Вы отлично знаете, дорогая, что для нас вы всегда были и будете своей, — льстиво сказал Кочевелу. — Разве не так? И потом посудите сами: кто из нашего нищего клана сможет собрать подобную сумму? Относительно вашего совета не продавать надел БМК, то… мы-то с вами, дорогая Мэри, знаем, что значит иметь дело с компанией… Они так просто не отступятся и начнут чинить нам различные неприятности. В конце концов дело кончится судебным иском, а это, знаете ли, не по мне. Кроме того, большинство членов клана не способно заглянуть в будущее; все, что они видят, это куча денег, которые предлагает компания, и я почти не сомневаюсь: они проголосуют за продажу надела.

— С такими деньжищами мы могли бы многое сделать, — вздохнул Матлот — тот самый, который пинал Финна чаще остальных. — Например, купить новые генераторы, в которых мы так нуждаемся, или дополнительные визиопанели, которые для нас дороже золота — в прямом и переносном смысле. И как бы ни претило нам продавать надел посторонним…

— Если бы участок купили вы, Мэри, от этого выиграли бы не только ваши домочадцы, но и мы, — объяснил Кочевелу. — Причем, выиграли бы вдвойне. Как говорится, и корову продали, и при молочке остались…

Мэри с негодованием посмотрела на него. Она ясно понимала: при любом раскладе расплачиваться придется ей одной. Ведь если ячменное поле клана перейдет к компании, она останется без ячменя, а нет ячменя — нет и пива. Ее маленькому хозяйству угрожала самая настоящая катастрофа.

— Вы загнали меня в угол, Кочевелу, — сказала Мэри, и он сокрушенно покачал головой.

— Не только вы, но и я загнан в угол, — ответил старшина. — Просто ваше положение еще более сложное — тут или в стремя ногой, или в пень головой. Но если найдутся деньги — и вы, и клан окажутся в выигрыше, а компания пусть утрется. Прошу вас, дорогая, подумайте как следует, никто не заставляет вас принимать решение немедленно. Компания дала нам на размышление тридцать дней. Ступайте домой и обсудите ситуацию со своими — быть может, какой-нибудь выход найдется.

Вместо ответа Мэри снова затянула на лице маску и быстро вышла через шлюз, что-то неразборчиво бормоча под нос.


За свою жизнь Мэри привыкла к чрезвычайным ситуациям. Когда ее отец оставил семью и ей пришлось бросить университет, чтобы ухаживать за больной матерью, она справилась. Мэри нашла работу и переехала в меньшую по размеру, но более дешевую квартиру, в которой они с матерью жили в состоянии вооруженного перемирия до тех пор, пока однажды та не наглоталась снотворного.

И снова Мэри справилась. Она похоронила мать, нашла совсем крошечную квартирку и поступила на вечерние курсы при университете, где в конце концов защитила диссертацию по ксеноботанике.

Когда ее первый муж — отец Элис — умер, Мэри справилась. Она мобилизовала все свои знания и умения и нашла престижную исследовательскую работу, которая оплачивалась настолько хорошо, что ей не пришлось отдавать Элис в государственный приют для сирот.

Когда от нее ушел отец Роуэн, Мэри справилась, хотя он и прихватил с собой значительную часть ее денег. Два года изнурительной исследовательской работы плюс несколько проектов, которые она разрабатывала по совместительству, позволили ей снова встать на ноги.

Когда отец Моны решил, что мальчики нравятся ему больше, Мэри в очередной раз справилась. Несколько жестоких уроков явно пошли ей впрок, поэтому расставание произошло быстро и без малейшего ущерба для ее финансов (чувства были не в счет). А когда вербовщики БМК предложили Мэри работать на Марсе, она согласилась почти что с легким сердцем, решив, что Небесная Госпожа наконец-то послала ей награду за долгие годы борьбы и терпения.

Предложение действительно выглядело очень заманчиво. Удивительные приключения в другом мире, уникальная возможность исследовать и классифицировать неизученные формы жизни и, вполне вероятно, шанс оставить след в науке, присвоив свое имя какой-нибудь марсианской водоросли. Дочери слушали Мэри, широко открыв рты, и только старшая, Элис, немного всплакнула, огорченная перспективой расставания с подругами. В конце концов все четверо храбро отправились в космос, чтобы стать настоящими марсианками. По совести сказать, сначала Мэри немного волновалась за дочерей, но девочки адаптировались на новом месте едва ли не быстрее, чем она сама (и при этом оказались донельзя избалованы, так как на Марсе они были единственными детьми).

Что касалось Мэри, то первые пять лет она пребывала в состоянии полного счастья. Она была уважаемым членом марсианского научного сообщества; коллеги высоко ценили ее знания и ее научную проницательность, благодаря которой Мэри сумела открыть больше способов промышленного применения Cryptogametes gryffyuddi, чем Джордж Вашингтон Карвер — способов использования арахиса.

Но когда она изучила все полезные свойства, которые можно было обнаружить у бурых марсианских лишайников (а за пять лет объект исследования оказался полностью исчерпан), выяснилось, что доктор Мэри Гриффит больше не нужна компании.

Оставившая глубокий след, если не в ее душе, то в судьбе, беседа с генеральным директором Рутерхидом была неожиданной и короткой. Под сомнением оказался моральный облик Мэри. Дело было в детях, которые отнимали у нее слишком много сил и времени, и хотя в Кельтской Федерации иметь троих детей было в порядке вещей, Марс принадлежал Англии, о чем Рутерхид не преминул ей напомнить. Кроме того, Мэри подозревали в употреблении химических стимуляторов, подлежащих особому контролю (читай — алкоголь), что тоже не было преступлением на территории Федерации, однако, с точки зрения морали, выглядело более чем сомнительно. Наконец Рутерхид сказал, что БМК готова была смотреть сквозь пальцы на ее, так сказать, религиозные убеждения, в надежде, что они удержат мисс Гриффит от безнравственных поступков известного рода, чего, к сожалению, не произошло, и поэтому…