Общественные насекомые частично стали моделью для знаменитых алиенов в фильме «Чужие», однако способ их размножения скопирован с другой группы животных. Зрители помнят, что гигантская матка откладывает яйца, из которых вылупляются агрессивные спрутоподобные создания, чье назначение — внедриться в тело человека и отложить там яйцо уже другого типа. Из него и развивается взрослая особь — ценой жизни хозяина. Цикл размножения достаточно сложный, но вполне типичный для многих глистов, меняющих в процессе развития даже не одну, а несколько промежуточных форм и промежуточных хозяев. А если вспомнить хищных ос, парализующих жертву, утаскивающих ее в норку и откладывающих личинки в живые консервы, то будет понятно, откуда взялась эта грамотно выстроенная и убедительная в своей пугающей эффективности биологическая модель.
Паразиты — существа малопривлекательные, но для фантастов — самая настоящая золотая жила. Чаще всего изображают коварных существ, которые исподтишка внедряются в человека и заставляют его действовать вопреки интересам собственного биологического вида, как, например, в «Кукловодах» Роберта Хайнлайна. Иногда паразит, подселенный к человеческому организму, приносит видимость блага и даже бессмертие, но на деле оказывается глубоко вредным существом — вспомним «крестоморфов» из «Гипериона» Дэна Симмонса. Но порою он действительно наделяет «носителя» сверхчеловеческими качествами, как в рассказе Уильяма Тенна «Недуг», где заражение космонавтов разумным марсианским вирусом продвигает человека на новую ступень развития, тем самым избавляя Землю от грядущей ядерной войны.
Вообще тема инопланетян-паразитов (или симбионтов) чрезвычайно распространена в американской фантастике. В классическом рассказе «Ярость» Генри Каттнера и Кэтрин Мур фигурирует венерианский «плащ», медленно убивающий жертву, но одновременно доставляющий ей неземное удовольствие. В их же рассказе «Шамбло» то же самое делает «энерговампир» в гуманоидном обличье. Относительно безвредны «воспителлы» Клиффорда Саймака, питающиеся детским смехом, но взамен помогающие молодым людям преодолевать возрастной порог без присущего этому периоду трагизма… Наиболее знаменитый паразит (омерзительное существо, являющееся предметом религиозного культа, высасывает все соки из «хозяина», прилепляясь к черепу новообращенного) описан в «Песне для Лья» Джорджа Мартина. Однако этот паразит священен для аборигенов-инопланетян, ведь в ответ он питает их любовью ко всему сущему, вносит в душу мир и покой…
Кстати, тема паразитизма недавно возникла и у нас — в опубликованной в журнале «Если» повести Андрея Плеханова «Адекватно униженная особь» разумный телепатический глист мучает исключительно тиранов и унижает тех, кто третировал других.
Остальные негуманоидные формы (негуманоиды — это всего-навсего те, кто не произошел от обезьяны) — спруты, слизни, гигантские жуки и разумные млекопитающие (чаще всего аналоги наших собак и кошек) выступают в качестве фоновых героев космических опер настолько часто, что успели надоесть. Не менее часто фигурируют и рептилии. Как правило, ничего хорошего от них ждать не приходится, но вот Барри Лонгиер в повести «Враг мой» показал весьма симпатичную цивилизацию дракков-рептилий (невзирая на то, что земляне находятся с ними в состоянии войны). Еще более привлекательны и достойны сострадания разумные пресмыкающиеся Джеймса Блиша («Дело совести») — мирная раса, в глазах пришлого свя-щенника-иезуита выступающая в качестве великого соблазна, исчадия дьявола…
Всевозможная флора в роли персонажа фантастических произведений обычно оказывается представителем некоего совокупного чуждого разума — что разумные цветы в романе Клиффорда Саймака «Все живое» («Вся плоть — трава»), что покрывающий планету лес в повести Урсулы Ле Гуин «Безграничней и медлительней империй». Как правило, разумным растениям требуется для контакта некий посредник, медиум. Показательно, что и у Саймака, и у Ле Гуин в качестве такого посредника выступает сумасшедший, отвергнутый человеческим сообществом.
Иногда растениям в фантастических романах приписывается неожиданная кровожадность. Понятно, что авторы играют на контрасте между нашим обиходным представлением о безобидных цветочках на клумбе и злобным зеленым чудовищем, пожирающим людей на страницах книг. Но полуразумные триффиды Джона Уиндема — хищные, плюющиеся ядом растения-мутанты, завоевавшие Землю — казались бы новшеством, если бы им не предшествовал рассказ Герберта Уэллса «Необычная орхидея». В нем новая экзотическая орхидея оказывается плотоядным существом, приманивающим жертву своим сладким запахом и прекрасным цветком.
Как ни странно, растения-убийцы не такая уж и фантастика — всем известная росянка разнообразит свой рацион насекомыми, подманивая их на клейкий нектар и удерживая листьями-ловушками.
От современной зоологии и ботаники лишь шаг к палеобиологии. «Палеофантасты» в качестве объекта выбирают не существующий ныне, а вымерший вид. Особенно привлекательны для них, конечно, динозавры (одновременно загадка природы и символ утраченного величия). Почему бы фантасту не предположить, что динозавры не вымерли, а жили себе и жили и добрались, в конце концов, до разумных форм? Гарри Гаррисон в романе «К западу от Эдема» так и сделал, создав самую, пожалуй, полную на нынешний момент реконструкцию рептильной цивилизации, вплоть до особенностей культуры, языка, сексуальных отношений, технологий и… взаимоотношений с людьми, которые тоже, оказывается, присутствуют в этой альтернативной картине земной истории.
Мамонты, лохнесские чудовища и прочие реликты выныривают, выбегают и выползают из самых неожиданных уголков нашей планеты (у нас в Сибири фантасты то и дело находили мамонтов и шерстистых носорогов). Из шедевров упомяну лишь рассказ Рэя Брэдбери «Ревун», где гигантский плезиозавр, последний в роду, в сокрушительном объятии штурмует башню маяка, приняв ее сирену за зов самки.
Но всем нашим «Плутониям», «Кратерам Эршота» и «Олгой-хорхоям» предшествовали все те же классики: Жюль Верн с «Путешествием к центру Земли», Уэллс с рассказом «Остров эпиорниса» и Артур Конан Дойл с «Затерянным миром». Кстати, у Дойла в его южноамериканском палеозаповеднике соседствовало сразу несколько биологических эпох. Точь-в-точь как в «Подземелье ведьм» Кира Булычева, разве что здесь дело происходит на некоей отдаленной планете, где такое соседство явилось результатом масштабного биологического эксперимента.
От измышления фантастического существа на основе развития какой-либо одной реальной черты живого организма недалеко и до «конструирования» жизнеспособных химер — немножко от того животного, немножко от этого. Подобные химеры существовали еще в античные времена: гибрид человека и лошади — кентавр; человека и козла — сатир; человека и рыбы — тритон и русалка. Но, как ни странно, этот метод для фантастики оказался не столь плодотворным. Интересные примеры относятся скорее к биотехнологии (наподобие беляевского Ихтиандра, которому пересадили жабры акулы), чем к фантастической биологии. К удачам можно отнести разумных кентавров из романа «Робинзоны космоса» Франсиса Карсака. Он же, кстати, «сотворил» другую, более сложную «химеру» — малоприятных, но очень убедительных летучих гидр, наполняющих свои воздушные мешки водородом (продукт расщепления воды) и обладающих, подобно паукам, наружным пищеварением.
Не менее распространен другой технологический прием — уменьшение или увеличение размеров творимого существа. Увеличьте муравья до размеров собаки, гориллу — до размеров Кинг Конга или, напротив, уменьшите динозавра до размеров обычной ящерицы, и эффект обеспечен. Нередко такое изменение масштабов, если оно проделано с размахом, придает объекту принципиально новые качества. Так, в романе Ларри Нивена «Интегральные деревья» древесная растительность, увеличенная до планетарных масштабов, представляет собой совершенно новую и оригинальную среду обитания.
Но серьезно работающие фантасты здесь сталкиваются с проблемами не столько биологии, сколько прикладной физики: насекомым, например, в таком случае придется выдумывать принципиально иные органы дыхания[26]. Гравитация тоже серьезный ограничитель — Кинг Конг просто рухнул бы под собственным весом. Недаром свои интегральные деревья Ларри Нивен разместил в газово-пылевом облаке, а не на «твердой земле». Космические живые организмы вообще гораздо крупнее планетарных, что разумно: размеры животных на земле ограничивает сила тяжести. Правда, вопрос снабжения организма энергией в данном случае остается открытым — как правило, странники космоса потребляют «чистую» лучевую энергию. Литературный родоначальник подобных существ — знаменитое Черное облако астронома Фреда Хойла.
Особенности размножения и сексуальные склонности фантастических существ настолько активно эксплуатируются фантастами, что требуют отдельного разговора. Но, если вкратце, решается проблема пола также по образу и подобию земной — перебором имеющихся в изобилии вариантов. Так двупо-лость населения мира Геттен в «Левой руке тьмы» Урсулы Ле Гуин,
разумеется, не типична для теплокровных позвоночных (хотя у птиц закладываются, например, и мужские, и женские половые органы, и может произойти спонтанная смена пола), но очень характерна для беспозвоночных, в частности, моллюсков и червей. Впрочем, и у некоторых рыб пол способен меняться на протяжении жизни несколько раз под влиянием внешних факторов — в том числе и наличия партнера с выраженными признаками того или иного пола. Такая смена пола на протяжении жизненного цикла «зарегистрирована» у марсиан Хайн-лайна в его знаменитом эпосе («Марсианка Подкейн», «Красная планета», «Чужак в чужой стране»): бойкие молодые марсиане («нимфы») — самки, медлительные взрослые марсиане — мужские особи, а старейшины так и вообще бесполые, бесплотные духи. Лонгиеровские дракки — гермафродиты, способные к самопроизвольному зачатию. Некоторые авторы, следуя принципу «чем больше, тем лучше», просто увеличили число полов — от трех («Сами боги» Айзека Азимова) до семи («Мираж» Клиффорда Саймака).