— Я не хотел бы повстречать вашего рыцаря на перекрестке двух дорог. А может, наоборот — хотел бы.
Выражение его лица не понравилось мне. Я отвела взгляд; Диего сидел в кустах, полураскрытый розовый бутон почти касался его лица. Он играл, не сводя с меня глаз. Я улыбнулась. Вдохнула душистый дым:
— Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, дон Сур… Чьим именем вы совершаете ваши подвиги?
Гость улыбнулся шире:
— У меня нет дамы сердца, прекрасная сеньора.
— Может быть, именем Господа?
Показалось мне — или в его улыбке мелькнуло презрение?
— Тогда, может быть, справедливость или иная какая-нибудь добродетель… Что придает вам силы?
Он выпустил дым, чуть вытянув губы. Сизый столб ушел по направлению к звездному небу:
— Справедливость, пожалуй.
Мне сделалось любопытно.
— Но позвольте, дон Сур, не так давно я принимала здесь монаха, и он утверждал, что во имя справедливости не одолеешь и комара. Простите мне эту простодушную метафору. Поскольку добро и зло в нашем мире потеряли очертания.
Он покачал головой:
— Сеньора, я совершаю подвиги не ради абстрактных понятий. Нет. Совершенно конкретная, легко определимая ценность — человеческая жизнь… Она священна. Она неприкосновенна. Представление об этом лежит в самом фундаменте мира. Все, что я делаю, совершается во имя жизни человека на земле.
Сделалось тихо. Даже цикады примолкли, а Диего, кажется, забыл, как перебирают струны.
— Я иду от селения к селению, — глаза на бледном лице дона Сура загорелись ярче полуночных звезд. — Я разыскиваю кладбища, или одинокие могилы на перепутьях, или просто кучи камней, под которыми сложил кости какой-нибудь погонщик. Богатство, сословная принадлежность не имеют для меня значения. Я вопрошаю мертвых известным мне способом, и я добиваюсь от них ответа на два вопроса: насильственной ли смертью они умерли? И если да — кто убийца? Они знают, сеньора, они всегда знают имя убийцы. Тогда я иду по его следу, настигаю и во имя жизни на земле — вспарываю брюхо.
Длинная рука с тонкими пальцами метнулась, как змея, повторяя то самое движение — «вспарываю брюхо».
— Вы некромант!
Мы обернулись одновременно. Диего стоял рядом, сжав гитару за гриф, как сжимают меч.
— Вы некромант, сеньор! — выкрикнул он снова. На щеках его горели красные пятна.
— Да, — с улыбкой подтвердил дон Сур. — И что из этого?
Его рука снова метнулась. Я ждала звука пощечины — но в нескольких сантиметрах от лица Диего ладонь дона Сура вдруг расплескалась, как масло, и толстой пленкой залепила юноше рот и нос.
Гитара упала на камни. Диего забился, пытаясь отодрать от лица то, что было рукой дона Сура; я сидела неподвижно, не отнимая трубки от губ.
— Это ваш слуга? — спросил рыцарь-маг как ни в чем не бывало.
— Если ему позволено быть дерзким, я немедленно отпущу его. Так как, сеньора, ему позволено?
В голосе его, в улыбке была возмутительная двусмысленность. Сквозь пленку, облепившую лицо Диего, я видела, как парень задыхается.
Я выпустила колечко дыма — идеально круглое, застывшее в ночном воздухе дымное колечко.
— Дон Сур, — сказала я, и странно, что от звука моего голоса не покрылись инеем розы на кусте. — Вероятно, в тех краях, откуда вы прибыли, принято карать и миловать слуг в присутствии их хозяев?
— Сеньора?
— Вы не на улице, сеньор, вы у меня. Извольте отпустить его.
Последовала долгая секунда; дон Сур изучал меня, а я в этот момент испугалась. И страшно пожалела, что рядом со мной нет Аманесера.
Пленка, закрывавшая синеющее лицо Диего, неохотно сползла, собралась снова в форму человеческой кисти. Диего упал на колени, закашлялся, хватая воздух.
— Полагаю, он достаточно наказан, — сообщил дон Сур, массируя ладонь. — И приношу вам свои извинения, донна Клара — я в самом деле допустил некоторое, гм, самоуправство.
— Некромант, — прорычал с пола Диего.
Дон Сур поднял тонкую изогнутую бровь.
— Диего, — сказала я, стараясь не быть суетливой. — Ступай на кухню.
Он с трудом поднялся и ушел, ссутулившись, забрав гитару. Дон Сур затянулся; угольки в его трубке вспыхнули ярче, освещая длинное худое лицо — покрытый кожей череп.
— Ваши извинения приняты, — сообщила я холодно.
Он печально кивнул:
— Мне случалось встречаться с неприятием, с отторжением. Такова ноша, которую я по доброй воле взвалил на себя. Смертоубийство — тяжелый грех. Кара неизбежна. Когда люди осознают это — убийства человека человеком прекратятся, и я наконец смогу уйти на покой. Но до того времени — а это ох, как долго — мне придется идти от погоста к погосту, поднимать их и поднимать, и допрашивать, и выслеживать. Вы знаете, сколько убийц в моей базе данных? — он коснулся лба кончиком бледного пальца. — Я не признаю срока давности — моя рука настигает даже умерших убийц. Они так удивляются.
— Вы человек? — спросила я. — То есть, простите, поначалу у меня сложилось впечатление, что вы человек первого порядка…
— Да, безусловно! — он энергично кивнул. — Я рожден от отца и матери, воспитан чернокнижником, и все мои магические умения — результат приобретенных знаний и многолетних упражнений. Я только немного расширил память, — он снова коснулся лба. — Для мага память — это очень важно, сеньора, вы понимаете?
Прошелся ветер, тронул верхушки кипарисов. Дрогнуло облако табачного дыма над нашими головами.
— Конечно, — сказала я. — Дон Сур, вы говорили, что хотели бы встретиться в странствиях с моим сеньором? Тогда запишите себе в базу данных: его зовут дон Аманесер. Рыцарь рассвета.
Мы с Диего никогда больше не вспоминали дона Сура. Как будто его не было.
Диего дежурил теперь на крыше каждую ночь — даже тогда, когда вечер обещал спокойствие до самого полудня. Я не пыталась прогнать мальчика с крыши — для него очень важно было ощущать себя полезным. Доказать свою доблесть — особенно после того, как его жестоко унизили в моем присутствии. Ради того, чтобы стать незаменимым, Диего готов был совсем не спать.
Чтобы успокоить мальчика и дать понять, что я по-прежнему высоко ценю его преданность, я показала ему мастерскую Аманесера. Великолепную мастерскую с многофункциональным верстаком, аналитической машиной и неизменной пивной кружкой у монитора (Аманесер любил прихлебывать пиво, сидя за работой, а после его отъезда кружка так и осталась на месте). Диего был потрясен — правда, у него обнаружилась плебейская привычка тыкать пальцем в экран, и только угроза немедленного выдворения из машинного зала приучила его держать руки за спиной.
— Донна Клара! Да ведь здесь все сокровища мира!
— Не все, Диего. В мире, есть много сокровищ, которые только предстоит разыскать рыцарю Аманесеру…
— Что бы он ни искал, ему осталось совсем немного… ведь главное сокровище — вы — у него уже есть!
Он льстил, глядя в глаза, но делал это так искренне, что мне оставалось только смеяться.
— Донна Клара, эта машина может читать человеческие чипы?
— Еще как может, Диего.
— Ради всего святого, давайте посмотрим хоть один!
— Это не очень хорошо, Диего. Рыцарь Аманесер не одобрил бы. Да и откуда, скажите, взять человеческий чип? Разве что распотрошить кого-нибудь из слуг… Хотя нет, постойте.
Я порылась в ящике стола и вытащила коробочку, выстланную изнутри мягкой тканью.
— Вот, Диего. Этот чип принадлежал одному побежденному рыцарю, тому самому, который так любезно одолжил нам аккумулятор для пушки. Он лежит сейчас в подвале — рыцарь, я имею в виду — на случай, если понадобится еще какая-нибудь деталь… Почему ты погрустнел, малыш? Если бы не этот аккумулятор, мы все бы давно погибли — и я, и ты, и все слуги, лошади, мулы. Я уверена: этот рыцарь вовсе не так хорош, чтобы ради его жизни жертвовать всеми нами. Нет? Давай посмотрим.
Я подобрала подходящий разъем, вставила туда гребенку чипа и велела машине проанализировать. Прошла секунда, другая…
По экрану побежали строчки — машина сообщала основные параметры рыцаря, но как-то скомканно, телеграфным стилем, будто спеша перейти к чему-то более интересному. Мигнуло и погасло забытое имя инженера.
Экран потемнел. Из динамиков послышалось хриплое дыхание. Машина перешла к анализу глубинной сущности рыцаря, когда-то предложившего мне свой чип на обтянутой перчаткой ладони.
Экран медленно наливался светом. Открывалась чужая картина мира — четырехмерно, целиком; я смотрела сперва с любопытством, потом с удивлением, потом…
Кем-кем, вы сказали, был его инженер?!
В какой-то момент мне захотелось остановить анализ, выдернуть чип из разъема, ударить туфлей по монитору, хоть что-нибудь сделать. Но я сидела и смотрела. А рядом был Диего и тоже сидел и смотрел на все эти набухания и расслабления, ритмичные судороги, влажные прикосновения и сладкие подергивания — в то время как перед нами были, по-видимому, воспоминания младенчества! Носитель чипа видел мир не глазами, но половым органом. Тополя у дороги вызывали у него ревность, а колодец — приступ сладострастия; увиденная сразу, в комплексе, его картина мира могла вызвать восторг — или тошноту. Мне показалось, что сеанс длился полчаса — на самом деле это была минута, ну, может быть, полторы. Машина запросила подтверждение на подробный анализ, тогда я подняла руку и кликнула на «прекратить». Вот и все.
Диего был… нет, даже не красный. Он был такого цвета, что я испугалась, не хватит ли его удар.
— Да он развратник, наш побежденный рыцарь, — сказала я и не узнала своего голоса. — Прости, Диего, я… не знала!
И натужно рассмеялась.
Диего смотрел на меня, и темно-бордовая краска все не сходила с его лица.
— Я велю выкинуть его из ящика со стружками, где он хранится, и тащить на веревке за лошадью, пока не размажется по земле! — сказала я, вдруг впадая в бешенство. За то глупое положение, в которое он меня поставил. — Диего, мальчик мой, прости. Если бы я только могла предположить!