— Извините, сеньора, мне еще надо стрелы собирать.
— Диего, ты ведь ни в чем не виноват… Почему ты краснеешь?
Он совсем смутился:
— Я… я хочу быть рыцарем, донна Клара.
— И прекрасно!
— Но я не знаю, во имя чего, понимаете? Настоящие подвиги совершает только тот, чьи намерения… чьи мотивации, понимаете?
— Конечно.
— Я пытался… разное. Например, во имя дружбы. У меня был друг в детстве, его потом бык забодал. Во имя счастья всех людей… ничего не получается! Если я с такой мотивацией выйду на дорогу, меня же первый встречный наденет на копье, как бабочку. А…
Он запнулся.
— Понимаю, — сказала я медленно.
Он покраснел еще больше. Вытер нос тыльной стороной ладони.
— Два рыцаря не могут сражаться именем одной дамы. Я знаю. Если рыцарь хочет получить право сражаться за сеньору, которая уже отдала свое сердце другому, он должен вызвать ее рыцаря на поединок. Я знаю закон.
— Диего, милый, — сказала я. — Не вызывай Аманесера. Мне будет очень жаль тебя, поверь.
— Правда? — тихо спросил он.
— Ну конечно.
Он вдруг улыбнулся. Смущение, робость, чувство вины слетели с него, как шелуха, он выпрямился, поднял острый подбородок, и я впервые увидела, что он выше меня на голову.
— Спасибо вам, донна Клара. Мне придется выбирать. Либо я никогда не опояшусь мечом, либо я вызову все-таки на поединок дона Аманесера. Знаете, я страшно ему благодарен. Если бы он не убил моего бедного сеньора, я никогда не узнал бы… прожил жизнь — и не узнал бы, что вы есть на свете. Конечно, грустно будет, если… когда он меня проткнет копьем, но ведь и справедливо, и… красиво! А может быть…
Его лицо изменилось. Только что передо мной стоял влюбленный мальчишка — и вдруг мужчина, ждавший своего часа, рывком перехватил управление в его лохматой голове.
— Донна Клара, — сказал Диего неожиданно низким хрипловатым голосом. — Конечно, дон Аманесер непобедим. Но ведь и я стану сражаться вашим именем! А я, может быть… донна Клара, ведь моя любовь не слабее, чем у дона Аманесера! Я бы вышел с ним на поле не для того, чтобы погибнуть за вас. А для того, чтобы жить. Донна Клара. Вы разрешите мне хотя бы попробовать?
Он протянул руку.
Следовало остановить наглеца раньше. Я сама виновата — была к нему слишком добра. Слишком многое позволяла. А теперь придется проявить жестокость.
Я отправлю его прочь. С позором выставлю за ворота. Я велю вышвырнуть его с крыльца вниз головой.
У него была жесткая, неожиданно волевая ладонь. Некстати вспомнилось, как мы вместе просматривали чип побежденного рыцаря-сладострастника, донора аккумулятора для пушки.
Почему он должен расплачиваться за мои ошибки? Надо просто сказать ему — мягко, — чтобы не зарывался. Сказать сейчас!
Он легонько сжал мою руку. Горячая. Сильная. Умная ладонь. Мурашки побежали от его руки — по моей, выше и выше…
— Донна Клара! Ради вас. Вашим именем. Всегда.
Я заперлась в своей комнате и не вышла к ужину. Я вышивала цветущее апельсиновое дерево, это была очень тонкая работа, очень кропотливая — стежок за стежком. Болели глаза, и очень болели натруженные пальцы. Я вышивала при свечах, не поднимая головы, до рассвета; всякий раз, когда я пробовала остановиться и отдохнуть, из темноты ко мне являлось разгоряченное лицо Диего с прилипшими ко лбу темными прядками, с горящими глазами, с мягкими влажными губами. Тогда я принималась шить вдвое прилежнее — стежок за стежком.
Под вечер мутное зеркальце вспыхнуло, отражая нездешнее пламя. Вместо Аманесера на меня глянула женщина — мне пришлось мысленно собирать ее лицо из осколков. В маленьком зеркальце помещался либо черный глаз с красной искоркой, либо уголок изогнутого рта, либо половинка носа с раздувающейся ноздрей.
— Он мой! — с торжеством кричала женщина, и в зеркале колебались ее волосы, черные и скрученные, как проволока. — Теперь он мой! Приди и возьми его, донна Клара, возьми своего рыцаря рассвета, приходи в Замок Источника, спляшем вместе!
И заливалась хохотом, от которого у меня во рту становилось кисло.
Я придавила зеркальце подушкой — новой информации оно дать не могло, а хохот колдуньи деморализовал меня. Несколько минут ушло на то, чтобы умыться, причесаться и взять себя в руки; потом я поднялась на крышу, где вот уже вторые сутки безвылазно жил Диего.
Увидев меня, он испугался. Наверное, решил, что я пришла выгонять его, и так покорно и безнадежно глянул снизу вверх, что, будь я в самом деле настроена решительно — от этого взгляда ослабела бы.
— Диего, с Аманесером беда, — сказала я и описала все, что видела в зеркальце.
Он сразу же выпрямился, губы сжались в линию, в глазах появился металлический блеск.
— Я иду, донна Клара. Я знаю, как найти Замок Источника. Это донна Фуэнте, колдунья, у нас в поселке про нее каждый ребенок знает. Я уже иду.
— Диего! — я схватила его за рукав. — Это безумие! Донна Фуэнте сварит тебя, как цыпленка, ты не спасешь Аманесера и погубишь себя!
Я говорила как раз то, чего не следовало говорить. Он крепче сжал губы и осторожно высвободился:
— Донна Клара, я должен.
— Она же баба! — крикнула я. — Против любого рыцаря, даже и колдуна, у тебя был бы шанс, но она баба, и…
Я умолкла. Диего смотрел на меня, медленно бледнея.
— Это я виноват, — сказал он с таким ужасом, что у меня замерз кончик носа. — Это моя вина, донна Клара. Я пожелал, чтобы вы изменили рыцарю хотя бы в мыслях… И его сила предала его. В его броне появилась трещина, а донна Фуэнте как раз и подстерегает тех, кто оступился.
— Не забывайся, Диего! Я не изменяла моему рыцарю… даже в мыслях!
— Тогда почему вы не приказали убить меня? Или хотя бы выгнать из дома?
Я молчала. Звездное небо медленно проворачивалось над моей головой.
— Теперь вы видите, что я должен, — тускло сказал Диего. — Умереть за него, раз уж не получилось за вас. Пусть в позоре, но не мы ведь выбираем, как.
Я схватила его за плечи и развернула к себе:
— Ты не должен умирать, Диего. И я не намерена умирать. Я хочу исправить… спасти Аманесера. И ты должен мне помочь.
— Как? — спросил он безнадежно.
Я выпустила его. Медленно обошла пушку. Вытащила из-за пояса универсальную отвертку и, подсвечивая себе фонариком, склонилась над аккумуляторным гнездом.
Он лежал на верстаке. Остатки одежды с него срезали; он был мускулист и упруг, несмотря на много месяцев в подвале, в ящике со стружками.
— Нога, — тихо сказал Диего. — Глаз… На восстановление одной только ноги уйдет месяц, не меньше.
— Неужели ты думаешь, Диего, что для его миссии ему нужен глаз? — спросила я сквозь зубы. — Ты же видел этот чип!
Диего покраснел.
— Расскажи мне о донне Фуэнте, — сказала я, загружая машину.
— Она живет в Замке Источника. Во дворе замка в самом деле есть родник. Чистый источник, волшебный. Он лечит любые раны, исцеляет даже смертельно больных, но при одном условии. Человек, пьющий воду из источника, должен верить, что он бабочка.
— Что?
— Искренне верить, донна Клара. За все время существования источника — а это столетия — известно только несколько случаев исцеления. И спасенные потом всю жизнь летали, размахивая руками, с цветка на цветок…
— Это ужасно, — я установила чип в разъеме.
— Эта донна Фуэнте… она любит глумиться.
— Зачем ей пленники?
— Затем, — грубовато ответил Диего. Я пропустила дерзость мимо ушей. На экране передо мной вертелась четырехмерная схема чипа; я пыталась сосредоточиться, но все равно ничего не могла понять. В какой-то момент опустились руки — то, что Аманесер мог сделать «на коленке», я не сумею даже с помощью машины.
— Надо забить первую и последнюю ячейку, — сказал Диего, встав за моей спиной. — Как-то так… детерминировать… перемешать любовь и смерть, понимаете? Донна Фуэнте никого не пропустит, а тут такой красавец — он должен сработать, как мина.
— Донна Фуэнте — человек первого или второго порядка?
— Никто не знает! Она носила разъем на лбу, а потом оказалось, что это диадема.
Я вспомнила ее издевательский хохот. Поежилась. Плотнее закуталась в мантилью.
— А вот тут… — Диего полез в монитор пальцем. Я сильно ударила его по руке, он зашипел от боли и убрал руки за спину. — Я хотел сказать, что, может быть, запрограммировать его просто на измор? Аккумулятор у него здоровский… он может ее как взять в объятья, так и… не выпускать. Если она первого порядка, то умрет от жажды или сердечного приступа. Если второго, то ее может в какой-то момент закоротить.
— Она колдунья.
— Она прежде всего баба! Вы же сами говорили.
Я поморщилась. То, что еще четверть часа назад казалось мне верным шансом, теперь уплывало из рук, оборачиваясь несусветной глупостью.
— Технически это возможно, — бубнил у меня над ухом Диего. — Если даже Синко… Синко!
Я не успела оглянуться, а он уже расталкивал спящего мавра.
— Синко! Синко, вставай! Есть работа!
— Приказ от сеньора Аманесера?
— Да! Именно приказ! Иди сюда, вот…
Синко подошел к монитору. Он сильно исхудал, одежда болталась на нем, сквозь прорехи проглядывало иссохшее коричневое тело.
— Хочешь есть, Синко? — спросила я.
— А? Что? Нет, спасибо, сеньора. Где работа?
— Вот! — Диего ткнул пальцем в монитор, и на этот раз я не стала его останавливать. — Надо тут прошить один мотивчик. Сможешь?
Этот не стал отказываться от еды. Все биологические процессы протекали в нем с повышенной интенсивностью — за те несколько часов, что прошли от установки чипа до завтрака, на гладких щеках рыцаря появилась щетина, и он потребовал у слуг бритвенные принадлежности.
Волосы на его голове по-прежнему торчали «ежиком». Левый глаз был закрыт аккуратной повязкой, но мне хватило и правого, карего, чтобы ощущать себя неловко. Рыцарь не сводил взгляда с моего лица, а я не осмеливалась — стыдилась? — посмотреть в ответ.