Не успел я запихнуть в рот кусок сыра, как в прихожей заполыхал звонок. Я сразу понял, что это вернулась Алла, и бросился к двери так быстро, что меня немного занесло и протащило плечом по стенке коридора. Но за дверью стояла Андреевна.
— Вот вижу, снова свет горит, дай, думаю, зайду! — начала она бойко.
— Честно говоря, занят, — сообщил я, проклиная себя за то, что не догадался проверить выключатели после ухода Аллы. — Кота своего воспитываю…
— А я ненадолго, — Андреевна попыталась вползти в дверной проем, но я держал оборону крепко, и она отступила. — Что ж ты, Саша, меня так подвел, а? Васятка-то с женой уверены, что это я тебе рассказала, как он твою машину мял! Ох, ругали меня вчера… Думала, убьют. Разве ж я тебе рассказала, а? Совесть бы поимел?
— Ольга Андреевна, а… собственно, что я сделать должен?
— А ты подумай!
— Что-то я совсем не соображаю, чего вы хотите…
Андреевна принюхалась и нахмурилась.
— У-у-у-у… Так ты пьяный, я погляжу?
— Извините, Ольга Андреевна, — я старался выговаривать слова как можно точнее. — У нас с котом важный разговор, поэтому я бы хотел…
— Ладно, последний вопрос, — неожиданно потупилась Андреевна и перешла на шепот. — Саша, вот ты экстрасенс… У меня к тебе дело, — Андреевна полезла за пазуху, достала что-то невидимое и развернула ко мне, старательно закрывая левую часть ладонью. — Вот фота. Сюда не смотри, не смотри, кто тут сбоку сидит, тебе знать не надо. Смотри по центру: это я на ней. А это она подо мной. Запомнил ее?
— Кого?
— Ее. Скамейку у подъезда. — Андреевна многозначительно погрозила пальцем, спрятала снимок и вздохнула. — Стырили скамеечку, стырили. Ты б смог ее по фотографии найти?
— Ольга Андреевна, кто вам сказал, что я экстрасенс?!
— Так весь дом уже знает! — лучезарно улыбнулась Андреевна. — Ну, ты про скамеечку-то подумай пока, я не тороплю, а вот еще дело, может, для тебя попроще… — Андреевна воровато оглянулась, жестом попросила меня нагнуть голову и зашептала в ухо: — В сороковой квартире у нас живут армян с армянкой и младенец ихний. Армян шофером работает, а армянка медсестрой в нашей поликлинике. А кажную ночь там у них по полу — стуки. Туту-ту-бух! Туту-ту-бух! И я говорю точно: завод там у них, и варят они этот… иксоген!
— Это вам в милицию надо, — строго сказал я.
— Ходила! — замахала руками Андреевна. — Не слушают! Вот если б ты глянул насквозь, а?
— Да не умею я насквозь глядеть! — возмутился я.
— Тс-с-с! — Андреевна заговорщицки мне подмигнула. — Полная тайна!
И я сдался.
— Кстати, Ольга Андреевна, а кто подо мной живет?
— Ковальчук, — отрапортовала Андреевна. — Только она в Рязани у сестры. А в квартиру ходит ейная внучка пылесосить. А что?
— Не нравится мне эта квартирка, — вздохнул я.
— Наркоманы, — кивнула Андреевна. — Известное дело. — Она вдруг подобралась. — А что? Опять они там собрались?!
— Угу, — кивнул я, чувствуя себя то ли разведчиком, то ли предателем.
— Батюшки! — охнула Андреевна и приложила руку к сердцу. — Пойду приму меры и валидол.
Андреевна ушла, а я потушил свет, запер дверь и вернулся на кухню. Гейтса нигде не было. Я налил рюмку и сел.
— Гейтс! За что мы пили? Ау?
Гейтс тут же выпрыгнул из-под стола, вскочил на табуретку передо мной и облизнулся.
— За что мы пили, спрашиваю? Отвечать!
— Помина-а-али! — ответил Гейтс, зевнув во всю пасть.
У него получилось, скорее, «поми-мяу», но я расслышал.
— Поминали… — кивнул я. — Поминали, чего я лишился. Ну, значит, теперь праздновать будем, что я нашел… А что я нашел, Гейтс? Профессию экстрасенса? Создадим с Андреевной следственную бригаду. Буду следить за соседями и подглядывать за наркоманами. Или вон генерал предлагал — стены просматривать, прежде чем сверлить. Тоже работа. Ну, — я поднял рюмку, — здравствуй, профессия экстрасенса!
Закусив последним кусочком сыра, я встал и подошел к окну. Ночной город светился ровным белым шумом. Шумом, который за эти четыре дня уже пропитал меня насквозь и вызывал лишь приливы тошноты. Или это водка? Я налил еще рюмку.
— За шум? — спросил Гейтс.
— За шум, — кивнул я. — Разноцветный шум днем и ночью, от которого нет покоя. Здравствуй, шум!
— Закусывай, закусывай, — Гейтс кивнул на хлеб.
— Да ну его, горло дерет, — поморщился я.
— А ты в воде размочи, — посоветовал Гейтс.
Я отвинтил кран и подержал хлеб под струей воды. И налил еще рюмку.
— За что, Гейтс?
— За деньги, — предложил Гейтс.
— Что-о-о? — обалдел я. — Какие деньги, милый?
— Ну, — Гейтс задрал лапу и начал выкусывать что-то в шерсти. — Ты вон сколько денег выбил. Со старой работы. За ремонт крыла.
Я долго и укоризненно смотрел на кота, но он укоризны не замечал, а продолжал выкусываться. Нужны были другие аргументы. Тогда я поставил рюмку и вышел в коридор. И вскоре вернулся, держа в руках пачку с моими сбережениями.
— Вот про это ты говорил, да? — я сунул деньги ему в морду. — Жри! Отворачиваешься? Нет, жри! Жри, гад! Не хочешь жрать? Не нужно тебе? А мне нужно?
Гейтс обиженно молчал.
— На, смотри!
Я дернул за рукоятку и распахнул оконный стеклопакет. В кухню ворвался прохладный сквозняк и заметался синими шуршащими искрами.
— Вот за это ты мне предлагал выпить, Гейтс? — Я размахнулся и швырнул пачку в окно.
Наверное, бестелесные купюры еще долго и красиво кружились в воздухе, но я-то этого не видел. И в этом тоже был особо символический смысл.
— Ну и дурак, — зевнул Гейтс и отвернулся. — А обо мне подумал? Чем меня кормить будешь?
— Мышей будешь ловить! — огрызнулся я и поднял рюмку. — За что пьем? Какие у нас еще подарочки?
Гейтс дипломатично молчал. А может, обиделся.
— Тогда я скажу. — Рюмка в моей руке подпрыгнула и плеснулась через край, я взял бутылку и долил до полной. — Выпьем за мерзости, Гейтс! За все человеческие поступки и мерзости, которые люди научились скрывать от света, но не догадались скрывать от звука! — Я сам поразился, насколько красивая и складная вышла фраза, хотя к концу уже не помнил, что было вначале, просто слова хорошо катились по инерции друг за дружкой. — Выпьем, Гейтс! За моего бывшего начальника! За соседей! За лучшего друга Кольку! — Я помолчал и добавил:
— И на Аллу бы еще поглядеть, чем она занимается по будням и вечерам, что там было с Барановым и вообще…
— Остынь, — перебил Гейтс.
— О’кей. — Я поднял рюмку. — Здравствуйте, мерзости!
Я выпил, поперхнулся и схватил кусок хлеба. Рот тут же наполнился мокрой хлебной кашей, а под ней зубы наткнулись на горбушку, все такую же стальную и черствую.
— Дурак ты, Гейтс! — возмутился я, отшвыривая горбушку в угол кухни. — Советчик, мать твою! Размочи в воде… Сам жри такой хлеб!
— С удовольствием, — кивнул Гейтс, мягко плюхнулся на пол, пошел в угол, обнюхал горбушку и вроде даже начал ее облизывать.
Я вылил из бутылки все, что оставалось, получилась отличная полная рюмка. Пить ее не очень хотелось, но куда же ее девать?
— За что последнюю пьем, Гейтс? — позвал я.
— Твоя рюмка, ты и пей, — огрызнулся Гейтс, но все-таки отвлекся от горбушки и запрыгнул на табуретку.
А на меня вдруг накатила волна пафоса и романтики.
— Знаешь, Гейтс… — начал я. — Давай выпьем эту последнюю рюмку без кривляний. Выпьем за то, чтобы хорошо видеть все, что нам положено. И никогда не видеть всего того, на что нам смотреть незачем!
— А ты умнеешь… — заметил Гейтс. — Одобряю.
И я выпил.
Встал, доплелся до окна и прислонился лбом к прохладному стеклу.
— За музыку не выпили… — вздохнул я. — И музыки ведь теперь толком не послушаешь…
— Хочешь, плеер принесу? — предложил Гейтс.
— Не знаю… Наверное, хочу.
Гейтс бесшумно вышел и с грохотом вернулся. Во рту у него был один из наушников, а mp3-плеер волочился по полу.
— Спасибо… — Я поднял плеер, с трудом вставил наушники в оба уха и включил.
Сперва мне показалось, что ничего не играет, затем я услышал. По спине прополз холодок.
— Что это? — спросил я.
— Air — «Empty House», — ответил Гейтс. — Слушай, я вот что думаю. Смотри, вот сперва ты поминал все, что это ухо у тебя забрало, да?
— Угу, — кивнул я.
— А потом перечислял все гадости, которые получил взамен, да?
— Угу, — кивнул я.
— А что полезное оно тебе дает?
— Слушай, Гейтс, — поморщился я. — Задавай мне сейчас только простые вопросы, чтобы я мог это… «да» или «нет»…
— Ну, извини, — обиделся Гейтс, — что делать, если вопрос сложный? Ухо тебе что-то полезное дает?
— Нет.
— Уверен?
— Да. Я устал все время видеть то, что видеть мне не положено…
— А тогда зачем оно тебе?
Я оторвал лоб от окна и посмотрел на Гейтса. Гейтс невозмутимо вылизывался.
— То есть как? — не понял я.
— Так. — Гейтс взмахнул ушами на макушке, что, наверное, обозначало пожимание плечами. — Чик — и нет уха…
— Хорошая идея, — одобрил я.
— Бритву принести? — спросил Гейтс.
— Валяй!
То, что приволок Гейтс, было одноразовой пластиковой фитюлей с двумя лезвиями.
— И чего с ней делать? — Я недоуменно покрутил бритву в пальцах и чуть не уронил.
— Ломай ее, — посоветовал Гейтс. — Там лезвия, их надо вынуть. Да не руками, зубами ломай, зубами. Зубы тебе на что? Стой! — мяукнул он. — Дай я! Смотри, губу уже порезал. Всему тебя учить надо… Вот оно, лезвие, видишь?
— Не вижу, — покачал я головой. — Тонкое очень.
— На ощупь бери. Взял? Теперь иди в комнату. Осторожно, не падать! Прямо, поворачивай, поворачивай! Плеер падает, держи! Вот, садись на диван.
— Кровищи будет… — предположил я.
— Какая тебе разница, у тебя все равно глаз нет, — возразил Гейтс.
— Да сядь ты прямо, не вались! Музыку погромче сделай. На полную! Ага. Я орать буду, услышишь. Майку задери! Задери майку!