Он, кряхтя, наклонился и извлек из груды пожитков флягу.
— На вот, выпей.
Мэри глотнула и закашлялась. По ее щекам текли слезы.
— Не уйду отсюда, — Арчи покачал головой. Его платье было изодрано, руки и лицо исцарапаны ветками. — Она, может быть, еще жива, ранена, оглушена…
— Может быть, — устало согласился священник.
Таким мы рисуем себе рай. Буйная зелень, пятна света и тени, игры птиц в ветвях, дочеловеческий, пышный, невинный… На самом деле это ад. Он пожирает сам себя, непрерывное, бесконечное поглощение и возрождение из гнили, словно живая материя распадается на червей и насекомых и собирается вновь, чтобы слепить сидящую меж ветвей пантеру.
Мир, где нет постоянства.
— О чем вы думаете, отец Игнасио? — молодой человек с беспокойством заглянул ему в лицо.
— О муравьях.
— Что?
— Я думаю о муравьях, — тихо сказал священник, указав взглядом на непрерывный ручеек насекомых, скользящих вниз по стволу. — Они знают, где что лежит.
— Вы хотите сказать… — молодой человек сглотнул.
— Идем, — отец Игнасио поднялся, борясь с головокружением, — идем…
— Нет, — Мэри тоже вскочила, но лишь для того, чтобы отшатнуться и прижаться спиной к ближайшему стволу. — Я не хочу.
— Ничего не поделаешь, девочка. Мы должны держаться вместе. Идем.
Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.
Они прошли не так уж много.
Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.
— Нет, — с облегчением сказал Арчи, — это не то…
Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку.
Посох ушел ниже.
Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.
— Яма, — сказал он, — яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю, вам не надо туда смотреть.
— Муравьи, — Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви. — Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о Господи.
— Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.
«Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро».
Мэри истерически расхохоталась.
— Даже не надо копать могилу, — выговорила она сквозь смех и слезы, — поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!
Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она умолкла на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.
Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.
Отец Игнасио присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.
— Помогите мне, Арчи.
Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Он бережно принял ее и уложил на траву. Присев на корточки, осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска. Белокурый висок покрыт темной спекшейся кровью.
Ночью в темноте она вполне могла оступиться и упасть в яму. А там торчащий кол, и височная кость такая хрупкая…
Он перевесился через край ямы, протянул Арчи руку, помогая выбраться. На засохших кольях гнили черные ошметки, вокруг кружились мухи…
— Какая… — Арчи не сводил глаз с бледного запрокинутого лица, — какая ужасная смерть. Элейна, Боже мой, Элейна! Страшная, нелепая случайность.
— Да, — согласился отец Игнасио, — страшная, нелепая случайность.
Над головой равнодушно шумели деревья.
Мэри заплакала.
— Теперь моя очередь, отец Игнасио, я знаю. Оно зовет меня, я слышу, я слышу, я же видела, видела, черное с белыми глазами. Оно идет за нами. И я знаю, знаю, кто это.
— Кто же? — он многозначительно поглядел на Арчи.
— Томпсон! — выдохнула она.
— Но мы же его похоронили, — отец Игнасио вздохнул. — Я сам его хоронил.
— Он выбрался и идет за нами!
— О нет. Он был мертв. Тут нельзя ошибиться.
— Отец Игнасио, — Арчи замялся на миг, — но ведь… они умеют оживлять мертвых. Я знаю, я слышал легенды. Да и вы тоже.
— Черных, да. Язычников. А он белый. Христианин.
— Но он не принял причастия.
— Да, — согласился отец Игнасио, — он не принял причастия. Но зачем, во имя всего святого, зачем мертвецу преследовать нас?
Молодой человек сложил руки у рта, крикнул:
— Томпсон!
Тихо…
— Я не верю, — отец Игнасио торопливо перекрестился. — Это языческие выдумки. Давайте похороним ее по-христиански, друг мой, и уйдем отсюда.
— Но…
— Она мертва, говорю вам. Оставьте ее.
— Я только срежу прядь волос.
— Воля ваша. Бедное дитя. Укройте ей лицо, Арчи.
Он глядел, как Арчи, стоя на коленях, осторожно выкладывает могильный холмик ветками, кусками коры, камнями…
— А если она выкопается и пойдет за нами, лицо изъедено муравьями, как вы думаете, он будет ее любить? — прошептала Мэри в ухо священнику.
— Господь с тобой, девочка, что ты говоришь?
Глаза блестят сухим нехорошим блеском, искусанные губы распухли. Бедняжка, похоже, подвинулась умом. А ведь ее так рекомендовала настоятельница. Разумная, рассудительная, крепкая девушка, и верой крепкая, и телом, как раз то, что нужно. Вдобавок нехороша собой, а значит, всю себя отдаст благородному делу… Разумная женщина эта настоятельница. Но она ошиблась. Мэри не для мира. Мэри — для монастыря, где нет соблазнов. Слишком сильна в ней кровь ее матери. Гнилая кровь.
Днем они наткнулись на мертвого оленька.
Животное размером чуть больше кролика лежало во мху, раскинув крохотные копытца. Тушка была еще теплой.
— Отчего он умер? — Арчи нагнулся рядом с отцом Игнасио, который посохом перевернул животное.
— От зубов, — кончик посоха уперся в порванную шею, где шерстка намокла от крови. — Должно быть, мы спугнули какого-то хищника, и он предпочел убежать, бросив добычу. Обычно они втаскивают ее на дерево. Очень кстати, должен сказать. Первый раз нам попалось что-то крупнее мыши.
— Да. Вы знаете, я раньше думал, такой лес должен кишеть животными, как в книжках для мальчиков. А он пустой. Мы даже не смогли никого подстрелить — просто потому, что никого нет. Пустой лес, правда, странно?
Это в книжках для мальчиков пишется о рае на земле. Рае для мальчиков, рае, где можно стрелять и бороться с нестрашными опасностями, взрослеть без драм, без вины, превращаясь в сильных мужчин. А это не рай. Это земля для таких, как он, таких, как мы, земля для потерянных душ, для отверженных, для тех, кто умирает без покаяния.
Он пожал плечами.
— Здесь все боятся. Животные боятся человека, боятся друг друга. Вполне естественно. Вот, гляди.
Он пошевелил тушку посохом.
— У него клыки! — изумленно сказал Арчи.
— Да. Он тоже пожирал чью-то плоть. Хищный олень — странный зверек, слышали о таком? Туземцы говорят, он вдобавок умеет лазить по деревьям. Послушайте, Арчи, надо забрать мясо. Здесь его разделывать нельзя, зверь может вернуться.
— Какой зверь?
— Скорее всего, крупная кошка. Обычно они очень осторожны, но голод может пересилить. Если мы отойдем подальше, а там разложим костер… у нас наконец-то будет еда. Взвалите его на шею, Арчи, так будет удобней.
— Но он весь в крови!
— Ну, так оботрите его листьями. Идемте, Арчи, это добрый знак. Быть может, нам все-таки удастся выйти к людям.
— Мы просто обязаны, отец Игнасио, — юноша повернул к нему голову, на губах его скользнула дрожащая улыбка, ради… ради нее. Она бы хотела, чтобы люди узнали — о ней и об Аттертоне. О затерянном городе.
— Да, — механически повторил священник, — о затерянном городе. Осторожней, Арчи, вы пачкаете воротник кровью.
— Тебе надо подкрепиться, — сказал он.
Жареный оленек пах восхитительно. На золотистом мясе пузырился и шипел розовый сок.
Мэри лишь помотала головой. Зубы ее были так плотно стиснуты, что, казалось, верхняя челюсть срослась с нижней.
— Еще немного — и мы выйдем к людям. Здесь где-то неподалеку должна быть бельгийская миссия.
— Мэри, — сказал молодой человек, нагибаясь к ней, — Мэри. Тебе надо лишь немного потерпеть, но для этого требуются силы.
В руке он держал кусок мяса, насаженный на палочку.
Она оттолкнула его, глядя исподлобья лихорадочно блестевшими глазами.
Был закат, и стволы деревьев окрасились алым, пламя костра растворялось в нем, языки огня сновали, словно бледные призраки. Вокруг разливалось золотистое жужжание насекомых.
— Этот лес похож на храм, — сказал молодой человек, — деревья — словно колонны, подпирающие небо, бабочки — словно драгоценные камни на алтаре.
— Но он выстроен не для нас, — отец Игнасио прожевал кусок мяса. — Это храм ложных богов. Недаром, когда человек приходит сюда, он строит свои храмы. Разве леопард способен смотреть в небо?
— А разве нет? Кто знает?
Одна из бабочек, крупная, темная, отделилась от стаи и скользнула к ним. Присев на ствол, она раскрыла темные надкрылья, распахнув подкладку, с которой смотрели два ярких синих глаза.
Мэри взвизгнула и вскочила.
— Это он, он! — она билась в руках отца Игнасио, пытавшегося ее удержать, точно пойманная рыбка. — Он следит за нами, все время следит! Он, Томпсон.
— Но, Мэри, это же просто бабочка… Их здесь много. То была одна, сейчас — другая.
— Нет, нет… — она всхлипывала, мотая головой. — Это он, он… Он теперь повелитель мертвецов, всех мертвецов этого леса, всех утонувших в болотах, всех, кто ищет себе пару, чтобы лежать вместе в темной-темной яме…
— Может быть… — Арчи неуверенно покачал головой, — все-таки туземцы? Маленькие люди, знаете, такие маленькие люди, люди леса. Они бояться показываться на глаза, прячутся в кустарниках, в зарослях… Говорят, они ужасно уродливы. У них вздутые животы. Они чернят себе зубы.
— И они утащили Элейну и бросили ее в яму? — усомнился отец Игнасио. — Зачем? Зачем им преследовать нас?