Эльвира не слишком точно помнила, когда там поселились медведи.
— Может, в 1957-м, а может, и в 1958-м… Помнится, это было до того, как появился этот мэр из немецкого городка. Он хотел фото, где снялся с медведями. Наверное, в шестьдесят четвертом. Медведи уже несколько лет у меня жили.
Эльвира и медведи. Лишь часть моголлонской жизни, такая же, как январские цветы на солнечном склоне единственной городской улицы, проходящей через каньон, в то время как на тенистом склоне с другой стороны улицы даже в мае еще было три фута снега. Но единственным важным пунктом для жителей Моголлона, часто собиравшихся в салуне «Жирный козел», была заповедь: «Никогда не появляйтесь к неизменно восхитительному обеду в Эльвирином заведении, дыша перегаром. Запах может разозлить медведей!»
Итак, Эльвира осталась. Медведи тоже. Шли годы, проходили десятилетия. Эльвира старела — и наконец состарилась.
Впрочем, она оставалась здоровой. И обеды по-прежнему были чудесными. Она приспособилась подсовывать ступни под теплого сонного медведя, чтобы получать полное удовольствие от тишины долгих прохладных моголлонских вечеров. Но пришло время, когда Эльвире стало тяжело рубить дрова.
Потом случилась засуха. Погиб урожай желудей. Каждый старался помочь кусочком-другим съестного, подходящего для медведей. Не только из чувства сострадания, но и из самосохранения. Медведи Эльвиры были более цивилизованными, чем некоторые местные представители человечества. Однако оставались зверями.
Мерилин Агадо неплохо ладила с медведями. Она стала брать у Эльвиры уроки кулинарии. Билл Редпат тоже с медведями ладил. Они не были абсолютными трезвенниками, но по моголлонским стандартам таковыми считались — и ничуть не возражали против воздержания от спиртного, находясь где-нибудь поблизости от Моголлонского доходного дома.
Билл и Мерилин никогда ни о чем не просили. Надо сказать, что Эльвира тоже никогда не просила о помощи. Но когда Бульдог и Петунья так внезапно появились, она вдруг сразу поняла, что в Моголлонских меблирашках гораздо больше места, чем в маленьком домике Бульдога и Петуньи.
Кроме того, каждый в Моголлоне (население которого вновь выросло с четырех человек — не считая медведей — почти до тридцати) знал, что Бульдог и Петунья жили по обычаям христианства, которое и проповедовали. Но в основном только проповедовали.
Эльвира не стала бы просить о помощи. Но предложить помощь…
Так Билл и Мерилин переехали в Моголлонский доходный дом, к Эльвире Сандерфельд и медведям.
Вот почему, когда после нескольких визитов в течение нескольких лет чужаки пригласили Билла и Мерилин покататься на их НЛО, казалось совершенно естественным, что Эльвира поедет вместе с ними.
И медведи.
Почему бы нет?
Там было много места.
Хотя это странно. Снаружи тарелка не выглядела крупной. Зато внутри оказалась весьма вместительной.
Чужаков было трое.
Были ли они те же самые, что искали сбежавшего демона? Трудно сказать… Они устроили со всеми удобствами всех, включая медведей. И взлетели.
Ну а общались они… Примерно как?
Конечно, телепатически. Они принадлежали к одному из таких видов. Но… Для них подобная связь внутри вида была обычной и привычной реальностью. Что же они думали о взаимном общении их человекообразных и медведеобразных гостей, кто знает? Очевидно, врожденная способность. Вот почему три человека и восемь медведей смогли влезть в изящную, маленькую, но достаточно глубокую летающую тарелку, чтобы покататься в открытом космосе.
Может быть, чужаки не понимали, что общение между людьми и медведями не включало в себя умения объяснять разные разности, которые инопланетянам были известны, а представители нашего вида узнавали при помощи речи.
И когда НЛО вошло в режим свободного падения, случилось так, что медведи запаниковали. Молотя лапами вокруг себя, один из них во что-то такое врезался. Что бы это ни было, но Билл, Мерилин и Эльвира отметили, как один из чужаков сказал примерно следующее: «О, нет! Он разбил предупредительный аппарат! Червоточины!»
Касалось ли это червяков? Или только прибора? Трудно сказать. Телепатия работает как система визуальных символов. Представляет незнакомое образами и понятиями известного. Обратная связь завершает процесс обучения… со временем. Как и речь, этот вид коммуникации требует практики.
У Билла, Мерилин и Эльвиры не было времени привыкнуть. Надо сказать, у них не было времени ни самим привыкнуть к свободному падению, ни успокоить медведей, когда все три чужака вдруг впали в неподвижное состояние.
НЛО совершило… что-то неправильное.
А потом довольно быстро НЛО восстановило связь с гравитацией и приземлилось. Дверь открылась.
Перед тем как Билл и Мерилин, не говоря уж о вполне здоровой Эльвире, перешагнувшей девяностолетний рубеж, сумели встать на ноги, все восемь медведей протолкнулись в двери и разбежались.
— Чужаки мертвы? — спросила Мерилин.
— Не думаю, — ответил Билл.
— Даже я жива, им-то сам Бог велел, — сказала Эльвира, подбирая растрепавшиеся волосы.
Они больше страдали от обескураживающей неизвестности, чем от физической боли.
В общем, чувствовали себя не в своей тарелке.
Даже летающей.
Инопланетяне были рядом, но это не помогало. Даже смотреть на чужаков было как-то… неспокойно. Они владели разнообразными способностями, например, телепатией, и вместе со своей тарелкой, казалось, составляли единую и неделимую массу: смесь физического образа и ментального олицетворения медиума — контактера между своим видом и нашими. Неподвижные, они по-прежнему оставались в сознании и мыслили, но не общались.
Неудивительно, что медведи так спешили сбежать!
Билл, Мерилин и Эльвира тоже выбрались наружу.
Где они оказались?
Не в Моголлоне, но в каком-то очень похожем, однако — предположительно — необитаемом каньоне.
Чужаки всё так же лежали, предположительно живые, но все трое в коме. Они успешно могли бы сойти за футуристически освещенную скульптурную композицию на художественной выставке какого-нибудь научно-фантастического конвента.
И что теперь?
Ведь коэффициент «вероятности» всего превратил это прочное и привычное всё… во что-то другое — вне НЛО.
Могло быть и хуже. Билл, Мерилин и Эльвира легко могли придумать с десяток худших событий. А десяток еще более скверных событий милосердно не пришел им в голову.
Например, они пропустили гиперинфляцию. И инцидент в Панамском канале. Им не пришлось жить во времена этих событий, не пришлось даже узнать о них.
Не говоря уже о самом Перевороте. Но о нем они бы так и так узнали.
А в тот момент они были благодарны за благоприятную погоду и оказались бы еще больше благодарны, если бы допустили хоть какую-то мысль о том, что им удалось пропустить.
Эльвира предложила разбить лагерь несколькими поворотами ниже по каньону, подальше от НЛО: чужаки транслировали странные картины телепатического забытья — этакая сонная неопределенность. Не слишком неприятная, раз уж у людей под ногами оказалась твердая поверхность.
— Не могу сказать, почему тарелка сделала с нами то, что она сделала, когда ее хозяева отключились, — сказала Эльвира. — И на что еще она способна?.. Но не думаю, что мои медведи подойдут к ней достаточно близко. А я хочу быть там, где они сумеют нас найти.
Звучало вполне логично — для Билла и Мерилин. Они еще раз проверили состояние чужаков и оставили неподвижных инопланетян на месте — внутри НЛО. А чем еще они могли им помочь?
— Господи, — сказала Эльвира наутро. — Сколько же лет прошло, когда я последний раз спала на земле! Я чувствую себя девяностолетней.
— Но, Эльвира, — сказала Мерилин несколько обеспокоенно, — тебе и есть девяносто лет.
— С хвостиком, большое спасибо, — уточнила Эльвира. — Но позволь мне сказать тебе одну вещь: быть девяностолетней — это одно, а чувствовать себя девяностолетней — совсем другое!
Не могу сказать, через какое время кто-то их нашел бы или они нашли бы кого-нибудь, если бы не зрение Терри.
Телепатические образы пребывающих в необоримой коме чужаков походили на сны, невнятные и увлекательные; каковые обычно по пробуждении оборачиваются слишком бессвязными, чтобы умудриться запомнить. Тем временем зрение Терри хоть и не показало четко, что такое-этакое находится в каньоне, но тем не менее оформило ясное и четкое направление для его неодолимого стремления.
Зрение Терри унесло его вверх по Тубаль-реке, прочь от теплого дома, уютно стоящего в речной долине, в суровые и величественные горы, куда он все равно как-нибудь собирался прогуляться, да все как-то не доходило, но вот это неотвязное зрение… Зрение, которое раньше никогда не показывало Терри ничего так, чтобы воззвать, настоятельно повторяя: «Иди же! Следуй за рекой к ее истоку!»
Но почему бы и нет?
И он пошел, прихватив свой фонарик с чудесным современным изолятором, такой легкий и безопасный. Он подвесил его на поясе, позволяя приборчику побыть часок на солнце и зарядиться, чтобы поддерживать ночью свет в лагере и огонь в костре.
Путешествовал Терри вверх по Тубаль-реке среди дикой горной страны, где путешествие из прогулки превращалось в поход; зеленые массивы расстилались перед ним — видимо, здесь выпадало больше дождей и снега, — лесистые склоны полнились пением птиц, а горные луга были напоены ароматами цветов. Наконец Терри вошел в высокогорную деревушку Арено, расположенную возле начала речки, вытекающей, сверкая, из озера среди гор, где росли сосны и даже тополя, где люди выращивали много лебеды и мало кукурузы, много малины и мало дынь, и где хлопок и бамия совершенно не успевали вызревать.
Как и многие в Тубале, Арено была деревней контрастов. К примеру, один человек лет тридцати был так крепок, что привычно плавал в озере во время бури в горах и круглый год носил только набедренную повязку. Другой человек того же возраста, который в детстве был его товарищем по играм, теперь стал инвалидом с мышечной атрофией. Это заболевание передавалось в Тубале по наследству после Переворота — до того, как люди осознали, что надо бежать без оглядки от опытных установок для нейтрализации ядерных отходов в загрязненных районах, — бесполезные ноги, руки-крюки, а вскоре и голодная смерть, которая прикончит страдальца, если что-нибудь другое не убьет его раньше, когда болезнь прогрессирует до «точки невозвращения» и с ней уже невозможно справиться.