девятого. Я стоял у окна и курил, а она, как сказано, бежала. Я незамедлительно спустился вниз. На этот раз у нее в руках тоже была сумка, только маленькая.
— Привет! Откуда?
— Из аптеки. У мамы нехорошо с сердцем, ну я и бегала…
— А я сегодня разговаривал с Рихезой. Она не остановилась.
— Подожди. Я к маме. Не сердись. Подожди тут, ладно? Она вернулась минут через двадцать.
— Как мама?
— Лучше… — Женя вздохнула, оглядев двор. — Хорошо, что сегодня по телевизору очередная серия и никого нет. А то…
— Что?
— Так. Ты сказал, что говорил с Рихезой? — Да.
— Она сама с тобой заговорила?
— Нет. Это я. Подошел и обратился.
Женя кивнула, очевидно, раздумывая над моими словами.
— Странная она, твоя подруга. Соседка насторожилась.
— Странная? Чем?
— Отвечает странно. Или коротко, или невпопад. Она рассмеялась. Мне показалось, облегченно.
— Ничего странного в этом нет. Такая у нее манера — отвечать на следующий вопрос.
— Не понял.
— Ну вот примерно как сейчас. Она обычно чувствует, что за первым вопросом последует второй — и отвечает сразу на второй.
— Ты давно ее знаешь?
— Нет. — Она ответила после некоторой паузы. — Только с этой весны. Но…
— Послушай, может, я тебе надоел со своими расспросами? Ты из-за мамы волнуешься, я тебе мешаю, а тут еще эта… со странностями. Потому что все-таки нормальные люди так не разговаривают.
— Да. Нормальные люди так не разговаривают.
— Тогда зачем тебе дружить с ненормальной? Она отрицательно мотнула головой.
— Не то… И тут сразу не расскажешь. Я сама тебе надоем, а не ты мне.
— Рассказывай, пожалуйста.
— Не стоит мне с тобой откровенничать… глупо… хотя… понимаешь, у меня в этом городе нет друзей. С самого начала. Обычно друзей находят в школе, а когда мы переехали, я школу уже заканчивала, и как-то не сложилось. И потом родители… Только в университете у меня появилась подруга. Я ее очень любила…
— И где же она сейчас?
— Не знаю. Я ее потеряла, когда бросила учиться. И она не пишет. А может, и пишет, но на прежний адрес. — Женя явно не хотела говорить «на адрес мужа». — Она была совсем не такая, как я. Все время что-то сочиняла, что-то придумывала. Могла убедить кого угодно в чем угодно. Воображение у нее было совершенно гипнотическое — это не мое выражение, это Фролыч так сказал… Филипп Фролович…
— Да знаю я Фролыча.
— Да, ты ведь тоже гуманитарий… Она училась на философском факультете. А я на филологическом. Занималась русскими поэтами сороковых годов XIX века. На этой почве мы и познакомились. Между философией и поэзией гораздо больше сходства, чем принято думать, говорила она. А они что-то такое знали. Может быть, интуитивно. Особенно Тютчев. Но и другие. Бенедиктов, Каролина Павлова…
Хотя первоначальная тема нашего разговора затерялась, я был рад, потому что Женя заметно оживилась. Если воспоминания о русской литературе доставляют ей удовольствие — пожалуйста. А то живется ей совсем невесело.
— …Не фантастика, не прогностика. Именно поэзия… Два солнца отражают воды, Два сердца бьют в груди природы — И кровь ключом двойным течет По жилам Божия творенья. И мир удвоенный живет В едином мире два мгновенья. И сердцем грудь полуразбитым Дышала вдвое у меня, — И двум очам полузакрытым Тяжел был свет двойного дня. Это Шевырев. Его сейчас мало кто помнит, в основном специалисты. Правда, это написано раньше, в конце двадцатых годов. Называется «Сон». Она любила его читать…
Женя замолчала, как мне показалось, преднамеренно. Очевидно, я должен был что-то сказать. Или спросить? Но она не дождалась моей реплики и закончила сама:
— Так вот, Рихеза и эта моя университетская подруга похожи как две капли воды. Когда я в первый раз увидела Рихезу, то подумала, что это та, другая, и есть. И только когда она заговорила, я поняла, что ошиблась. Вот так.
Теперь Женя умолкла окончательно. Я часто выслушиваю людей, такая у меня работа, и я понял: рассказ окончен. Интонационно и по смыслу. Но мы не сразу разошлись. Сидели молча. И, наверное, довольно долго. В доме сперва зажглись, потом стали гаснуть окна. Стало прохладно. Она сказала, что пора смерить матери давление. Я проводил ее до квартиры и вернулся к себе. Перед сном я еще раз припомнил все сказанное и решил, что в ее рассказе наверняка был какой-то дополнительный смысл, которого я не уловил. И еще я понял — хотя говорили мы все время о Рихезе, думаю я не о ней, а о Жене.
Я продолжаю. Замечаю, что рассказ мой несколько однообразен. Постоянно гляжу в окно, выскакиваю во двор, кого-то о чем-то спрашиваю. Но что поделаешь, если именно так все и было. За датами я тоже не следил, не предполагая, чем все это кончится. Поэтому излагать становится все труднее. Особенно теперь, когда я перехожу к наиболее невнятной части истории. Одно могу сказать точно — было воскресенье. Это я запомнил, потому что с утра долго и бесплодно сидел за машинкой, а потом сказал себе: «В конце концов, почему у всех воскресенье, а у меня нет?» — и пошел прогуляться. Сделал я это необдуманно. Солнце жарило из последних сил. Задымление достигло такого уровня, что по Волге не ходили пароходы. За три метра нельзя было ничего рассмотреть. Но я не вернулся назад. Я просто не мог вот так вернуться в свою комнату. Оставалось бесцельно брести, задыхаясь, по расплавленному асфальту, утешаясь мыслями о холодном пиве или о чем-нибудь подобном.
Таким образом меня занесло на Преображенку. У этой улицы есть особенность. Когда бы ни шел по ней, обязательно встретишь кого-нибудь из знакомых. Тем паче — летом. Несмотря на дым, народ выбирался фланировать. Так и теперь. Сначала у растяжки, оповещающей о всемирной премьере нового фильма про агента 007 «Умри ты сегодня, а я завтра», я увидел толстуху Вальдман. На одной из открытых веранд обрисовался Колян из «Черного пруда» в компании с пузырем водки. Из-за дымовой завесы возник белобрысый тип, в котором я опознал неоднократно помянутого Олега Шехонского. Его сопровождала девица, отменные стати которой обрисовывали майка и пестрая юбка. На майке теснились буквы: «Tis not too late to seek a newer world»{16}.
Но ни с кем из них я не поздоровался и продолжал брести дальше. А потом увидел знакомую фигуру в черном комбинезоне. Еще я подумал — дурацкое упрямство, ведь запарится… Рихеза шла мне навстречу, и я отошел в сторону, почему-то не желая попадаться ей на глаза. Первый раз я встречался с ней вне двора, хотя, если вдуматься, ничего странного в этом не было.
Она, конечно, шла не одна, просто тех, других, я не сразу заметил. Дым все-таки порядком мешал обзору, и если Рихеза выделялась благодаря своему росту и черному комбинезону, то они этим похвастать не могли. Они шли именно в том порядке, в каком я привык их видеть — Рихеза в центре, Женя справа, Лёшка слева. Помнится, именно тогда я приметил одну деталь — Рихеза никогда ничего не носила в руках. Ни сумки, ни кошелька. И сейчас она шла, свободно опустив руки вдоль тела.
Почему я и с ними не поздоровался? Что-то меня удержало. Возможно, общая сосредоточенность их лиц. Чужой мог им только помешать.
Немного погодя я развернулся и пристроился им вслед, и некоторое время мы двигались так. Не думаю, чтобы это было дешевой игрой в детектив. Однако походка Рихезы отличалась особой размеренностью, невольно подчинявшей себе. Под нее подстраивались ее спутники, так же понемногу начал двигаться и я. Все это время они молчали, и поэтому, уже попривыкнув к нашему странному передвижению, я вздрогнул, услышав голос. Говорила Рихеза.
— Вы решили?
Она не отвечала на вопрос, а спрашивала сама, и это было ново. Более того — в ее бесстрастном голосе намечалось что-то вроде интереса.
— К морю, — сказала Женя.
— Нет, в замок, — перебил ее Лёшка.
— Вы не решили. Нужно думать. Думайте. — Она говорила спокойно и строго, как учительница у доски, но это спокойствие шло явно от противного. — Когда решите — возьмите меня за руки!
Она почти выкрикнула эти слова. Но ничего не случилось. Они продолжали идти тем же размеренным шагом. Это сбило меня с толку, я ослабил внимание и пропустил нужный момент. Мгновение назад мне казалось, что они, все трое, крепко держатся за руки, и тут же они свернули в какую-то подворотню. Я промедлил малость, прежде чем осознал, что впереди их нет. Самую малость, и все-таки было уже поздно. Когда я бросился вслед за ними, то никого уже не увидел. До сих пор не уверен, что вошел туда же, куда и они. Двор не был проходным, ничего там не росло, и прошло слишком мало времени, чтоб они успели куда-нибудь спрятаться. И все-таки их не было.
Я не сразу пошел домой, а порядочно покружил по улицам. Меня не просто сбило с толку неожиданное исчезновение двух женщин и мальчика средь бела дня и посреди города. В конце концов, это могли быть шутки, которые играл дым. Но я был озадачен этим нелепым разговором. Заведений с названиями «Море» или «Замок» у нас в городе не имелось, это я знал точно, не говоря уже о чем-либо подобном в натуре. Кремль, конечно, был, но его никто и никогда «замком» не называл. В последнее время у нас повадились именовать замком, в целях завлечения туристов, бывшее имение князей Алатырских, но это были понты на ровном месте, не говоря уж о том, что этот «замок» находился в полусотне километров от города. Что же касается моря… Хотел бы я, честное слово, в такую погоду очутиться у моря. Но для этого нужно сперва купить билет.
Одним словом, я не нашел их и под конец пришел к выводу, что действительно ошибся двором, а слова насчет моря и замка мне с перегреву померещились. Жара начинала спадать, и это обстоятельство располагало к трезвым выводам.
Вечером мне снова удалось пронаблюдать их возвращение. Нет, ничего комического, как представлялось мне раньше, не было в этом зрелище — две маленькие фигурки по бокам и одна большая в середине. И эти крупные сильные руки, за которые, наверное, так удобно держаться… От Рихезы шла волна полной, абсолютной надежности. У подобных людей всегда спрашивают, как куда пройти или проехать, не опасаясь обмана и уповая на их всезнание. И самые склочные старушки кротко молят перевести через улицу или поднести сумку. Такую женщину трудно полюбить, но это настоящий друг